Они отправились в кафе и заказали два пива. Слушая веселый рассказ Виктора о его приключениях в тумане, Дагерран подумал, что в свои двадцать два года он все еще остался мальчишкой. Затем он вспомнил, что ему самому стукнуло уже тридцать пять, а ведь не так давно он с интересом наблюдал, как его друг Виктор забавлялся игрушечными тележками на полу в гостиной его отца.

Дагерран был дальним родственником семьи Виктора и часто участвовал в их семейных праздниках, таких, как Рождество и Пасха. Он знал семью с давних времен и наблюдал, как рос мальчик. С успехом завершив свое образование, Виктор смело бросился во взрослую жизнь. Это был хорошо образованный пылкий юноша, способный иногда потерять голову, но, как и многие молодые люди его поколения, он был идеалистом до корней волос. Дагеррану это нравилось в нем. После стольких бесполезных кровопролитий должны все-таки оставаться люди, чей светлый ум не поражен цинизмом.

— Скажи мне… твой друг Бек… что он решил делать? — спросил Виктор. — Ты знаешь, если Рошфор придет сюда, то он наверняка захочет с ним встретиться.

— Бек обязательно придет. Но я еще не знаю, что он решил, — ответил Дагерран. Он медленно потягивал пиво, не спуская глаз с входной двери.

Дагерран мысленно перебирал события двух прошедших месяцев. Сперва, в ноябре, Рошфор победил на выборах в районе Бельвиля, намного опередив имперского кандидата. Затем, возвращаясь из Бельгии, Рошфор был арестован по приказу правительства, но потом освобожден благодаря своей огромной популярности. Будучи депутатом, Рошфор вошел в Законодательное собрание, что вызвало панику и ярость в стане его оппонентов. И, наконец, Рошфор создал новую газету «Марсельеза», первый номер которой вышел несколькими днями позже — девятнадцатого декабря.

«Марсельеза» переняла эстафету «Ла Лантерн», у которой уже давно были неприятности с законом, и стала основным оружием в борьбе против режима. Рошфор поселился на улице де Фландр, где сперва проводились предвыборные встречи, а позже обосновалась редакция газеты. Редактировал газету, естественно, сам Рошфор, но вокруг него собралась группа людей, подобных Густаву Флоренсу. Паскаль, Груссе, Мильер, Виктор Нуар и многие другие приложили много сил, чтобы «Марсельеза» завоевала ту большую популярность, которую она сохраняет до настоящего времени.

Жозеф Дагерран знал, что Бек в курсе событий и понимает значение «Марсельезы». Рошфор пригласил Бека поработать в редакционной группе, членом которой был и Дагерран.

Но Бек сомневается. Дагеррану казалось, что он знает истинную причину. Во-первых, это нежелание покидать свою собственную маленькую газету «Демен», которая, несмотря на меньший тираж, тоже имела круг своих читателей. Во-вторых, сотрудники газеты потеряют свои посты. Шапталь, Жернак и Буше окажутся без работы. То же произойдет и с Сен-Вале, который писал для них свои заметки. Дагеррана это беспокоило. «Демен» была дорогостоящей газетой, которую слишком часто штрафовали. Время от времени Бек собирался снять это бремя расходов с Жюстины Эбрар, которая до сих пор их финансировала. Как долго это будет продолжаться?

Ход мыслей Дагеррана прервало неожиданное появление в кафе нового посетителя. Это был Рошфор.

Он быстро подошел к ним и нервно пожал руку Нуару и Дагеррану. Затем он направился в заднюю часть зала. Нуар засмеялся.

— Он отправился к парикмахеру, — сказал он, — нет смысла его сейчас беспокоить. Он всегда в плохом настроении, когда бреется.

Парикмахер Пеппо радостно приветствовал своего нового клиента, кланяясь и потирая руки. Он выдвинул вперед стул, и Рошфор сел.

У него была странная внешность. Из-за худобы он казался намного выше, чем был на самом деле; движения его были неловкими и угловатыми. Его вытянутое длинное лицо походило на клоунскую маску с тонкими, плотно сжатыми губами и глубоко посаженными черными глазами, спрятанными под нависшими бровями. Крупный нос торчал над тонкими усиками, а высокий выдающийся лоб был наполовину скрыт челкой вьющихся черных волос, по бокам спадавшими вниз.

Это было странное, немного театральное лицо. На нем было трудно прочитать какие-либо мысли или чувства. Но глаза с искоркой были способны моментально загораться гневом, что говорило о нем, как об опасном противнике. Никто не видел, чтобы он когда-нибудь страдал, а сам он умел наносить беспощадные удары.

Происходя из аристократической семьи, он никогда не добавлял перед своей фамилией частичку «де» и называл себя просто Рошфор.

Анри Рошфор провел счастливое детство, живя с родителями в парижском районе Сен-Дени. Его отец был приветливым господином, всю свою жизнь сохранявшим старорежимные манеры. Он оставался умеренным роялистом в изменившемся и непонятном для него мире, не питавшим никаких иллюзий относительно монархии. На склоне лет он обратил свой взор к театру и стал писать водевили и комедии.

Возможно, на Анри повлияла захватывающая закулисная жизнь парижских театров, где он провел значительную часть своего детства, а может, добрый юмор, которым был пропитан квартал Парижа, где он родился. Он был знаком со всеми местными владельцами маленьких магазинчиков, с портными и ростовщиками. В молодые годы Анри отличался своей наблюдательностью и острым языком. Он был знаком со знаменитыми артистами и чувствовал себя как дома в любой части огромного города.

После большого перерыва в образовании Анри нанялся клерком в «Отель-Де-Виль». На этой должности он провел несколько наискучнейших лет, находя развлечение только в бесконечных административных нелепостях. От скуки он начал писать, и только непрестанные уговоры друзей заставили его серьезно взяться за перо.

Его заметки начали появляться в сатирической газете «Ле Шаривари», а позже и в «Фигаро». Он оказался хорошим писателем. Читателям нравился его черный юмор, и мало-помалу Рошфор стал самым опасным врагом имперского режима. Это был не человек, а сущий дьявол. Он вслух издевался над такими вещами, о которых люди осмеливались говорить лишь шепотом. Он вскрывал любые язвы общества, пользуясь своим пером, как скальпелем. Всегда готовый к сражению, он открыто выступал против всяких ложных ценностей и авторитетов.


Рошфор вздохнул и отдался в руки парикмахера. Но все время, когда острая бритва уверенно скользила по его худому лицу, руки журналиста нервно стучали по подлокотникам кресла, выдавая его нервозность, спрятанную под весьма флегматичной внешностью.

Между тем маленькое кафе наполнялось людьми. Шустрый официант, балансируя подносом, приносил кружки с пивом и маленькие рюмки с вином. Люди кучками сидели на старых скамейках в клубах сигарного и трубочного дыма. Постояльцы толпились у стойки. Среди обычных посетителей-журналистов можно было встретить любителей поздней выпивки, владельцев местных магазинов, танцоров из Оперы и мальчишек-разносчиков, державших пачки газет под мышкой.

Затем, раздвигая посетителей локтями, в кафе вошли уличные музыканты. Их было двое: мужчина, изображавший целый оркестр, и его жена со шляпой в руке, обходившая посетителей кафе.

— Выставьте этих комедиантов на улицу, — сказал кто-то.

— Не надо, пропустите их! Не раздавите инструменты. Давай, маэстро, играй!

— Кто-нибудь, прочистите ему уши, — послышался сердитый голос.

Музыкант двигался взад-вперед в толпе и, тяжело отдуваясь, старался изо всех сил. Однако хозяин кафе, небольшой плотный мужчина, который целыми днями наблюдал за происходящим из дальнего угла своего заведения, теперь вышел вперед и грубо вытолкал музыканта за дверь.

— Иди играй где-нибудь в другом месте. Я не люблю попрошаек.

Музыкант споткнулся и, загремев всеми своими инструментами, чуть не упал. Бедная перепуганная жена бросилась помогать мужу.

— Проваливайте, — крикнул хозяин кафе. — Если хотите продемонстрировать свои таланты, отправляйтесь лучше в Оперу!

Владелец заведения стоял в дверях. Его поведение вызвало у клиентов бурную реакцию. Некоторые набросились на него с руганью, и ему пришлось извиняться. Другие же, наоборот, в знак одобрения стали аплодировать ему.

— За кого же ты себя принимаешь, мой высокочтимый и всемогущий друг? — послышался молодой саркастичный голос из глубины помещения. — Вот что происходит во Франции сегодня! Каждый считает себя вправе шпынять своего соседа. Надеюсь, господин, вы не гордитесь своим поступком?

— Браво! — послышался голос.

— Блестящая демонстрация политических взглядов. Разрешите пожать вашу мужественную руку!

Послышался смех, и люди, человек шесть, стали собираться вокруг произнесшего эти слова светловолосого молодого человека, который стоял у стойки возле двери. Остальные присоединились к Виктору Нуару и Дагеррану, стоявшим на другом конце зала.

Хозяин кафе с тревогой наблюдал за обеими группами. Но в этот момент в зале появился Рошфор, закончивший бритье в соседней парикмахерской.

— А вот и святой Антоний собственной персоной, покровитель бедняков, — ухмыльнулся светловолосый. — Наше почтение, господа, месье де Рошфору, человеку с челкой, нашему национальному шуту, а в последнее время и депутату!

Пятеро журналистов захихикали. Они не были постоянными посетителями кафе. Молодые люди принадлежали к другой партии и зашли сюда случайно, но теперь они почувствовали запах скандала, который может быть использован для их будущих заметок.

Рошфор неподвижно стоял, некоторое время молча разглядывая своих противников. Он был свежевыбрит, как всегда бледный, лишь темные глаза сверкали из-под нависших бровей. Его губы были плотно сжаты. Настоящий рыцарь эпохи крестовых походов.

Неожиданно один из журналистов схватил газету, которую кто-то из посетителей оставил на стойке бара. Это был утренний выпуск собственной газеты Рошфора «Марсельеза». Молодой человек бросил ее на пол и небрежно вытер об нее ноги.