Диана Билык - Шарм, или Последняя невеста

В дороге мы молчим. Валерия держит договор в руках, а меня живьем едят мысли о том, что она пережила за последние часы. А если бы я удалил смс, а если бы не вернулся домой за телефоном? Кожа руля скрипит под пальцами, а зубы хрустят от напряжения. Но я не буду ковырять больное, не буду спрашивать, пока Лера сама не захочет поделиться.

Сворачиваю к дому и, пока девушка идет ко входу, тихо прошу Егора привезти свежих фруктов и еще женскую одежду. Строго, но так, чтобы слышал только охранник, приказываю к моему дому не пускать две личности, и, когда он согласно кивает, спешу открыть дверь Валерии.

Она топчется у входа и кусает губы.

Набирает воздух, чтобы что-то сказать, а я перебиваю:

– Не за что.

– Генри, я не успела почитать, – приподнимает бумаги. – И они побывали в снегу.

– Да, я заметил. Проходи, сейчас все расскажешь, – забираю договор и, швыряя его на тумбу, осторожно касаюсь маленького плеча, но она все равно шикает от боли. Стискиваю пальцы и снова крошу зубы. Эта тварь ее не только по лицу била!

– Да не о чем разговаривать, – отступает девушка немного вглубь дома. Скукоживается, слово кислица от прикосновения. – Мне просто нужна помощь, а просить больше не у кого. Я согласна на все, даже читать договор не буду.

– Нет, – прикрываю распахнутую на улицу дверь, пресекая попытки мороза заполонить гостиную. – Даже без помолвки я рад подставить плечо помощи, Лера. А документы почитаешь, но немного позже, и примешь решение. Сначала нам обоим нужно отдохнуть. Давай, – стягиваю куртку. Берет и перчатки она сама аккуратно кладет на полочку, снова прячет лицо под кудрями, но я пресекаю это движение и приоткрываю щеку.

Все, что получается выжать из себя, когда вижу расцарапанную и отекшую кожу:

– Вот же тварь!

– Я просто… – начинает Лера.

– Даже не говори мне, что упала. Я все равно не поверю. Твоя мамашка заплатит за это.

– Так же как ты заплатил ей за меня? – говорит, потупив взгляд.

– Уже сообщила? – сцепляю зубы.

Лера кивает и смотрит в пол.

Вот же связался! Но я не из тех, кто будет жалеть. Тем более, если о девушке заботиться, вряд ли сбежит, значит, я удержу ее. Осталось только не влюбиться.

– Лера, я тоже нуждаюсь в поддержке и этого не скрываю. Мы можем друг другу помочь. Почему нет? – нежно веду пальцами поверх царапины и гематомы, но не касаюсь.

Суматошно думаю, что мне нужно сделать в первую очередь. Вот же гадость какая. Наклоняюсь и слабо касаюсь израненных губ Валерии своими. Я бы забрал боль, если бы мог. Я не должен был утром ее отпускать, но кто знал, что у них в семье все так плохо…

Валерия шире раскрывает глаза, будто удивлена моим вниманием. Упирается ладонями в грудь и уводит голову в сторону, снова подставляя мне здоровую щеку. Будто ей стыдно за то, что ее унизили.

– Только за нарушение договора слишком большая цена, тебе не кажется? – говорит поникшим голосом. Я знаю, что она мне не до конца доверяет. Когда тебя окружают одни предатели, поверить в добрые намерения сложнее всего. – Я первый пункт только прочитала. У меня не будет миллиона, чтобы выплатить неустойку, Генри. Это просто бессмысленно.

– Я вычеркну это пункт, – тихо говорю и не отпускаю ее. Совсем не хочется. Она теплая, маленькая и трепетная.

– Но тогда не будет наказания. В чем смысл? Ты ведь лишаешь себя защиты… если я нарушу договор.

– Ты же еще не читала. Вдруг там нечего нарушать?

– То есть фраза «ты меня возненавидишь» упоминала первый пункт?

Прыскаю и, вырывая себя из ее душистых объятий, веду Леру к холодильнику.

– Нет.

Достаю лед, заворачиваю его в полотенце и заставляю девушку сесть. Лера подчиняется, не сводит с меня лазурных глянцевых глаз. Царапины на щеке не глубокие, но как же мне хочется ту тварь, что их оставила, задушить. Наверное, это написано на моем лице, потому что Лера смотрит с опаской, даже отстраняется и вжимается в спинку стула, будто боится, что я ее тоже ударю.

– За что она тебя так? – шепчу, осторожно прикладывая лед.

Стараюсь улыбаться мягко и немного поглаживать ее плечо, чтобы расслабить и научить мне доверять.

– За то, что не смогла меня полюбить, – отвечает девушка тихо и, всматриваясь в мои глаза, коротко сглатывает.

Генри ведет себя сдержанно и немного холодно, но я замечаю, как напряжены его скулы, и слышу, как стучат зубы. Волнуется? Злится?

Лед снимает жар со щек, но тупая боль все равно заставляет меня вздрагивать от прикосновений. Каждый раз Генри вздрагивает со мной, но упорно обрабатывает перекисью царапины, ласково дует на ранки, хотя я к боли привыкла, и в конце цепляет на мое лицо маленькую полоску пластыря.

– Почему три месяца? – спрашиваю, когда мужчина отходит к кофемашине и запускает программу. Замечаю, как дрожат его пальцы.

– Мне кажется, что этого времени достаточно, чтобы узнать друг друга, – он не поворачивается и пожимает плечом. Тянется за чашками, достает из холодильника баночку со сливками.

– Я не первая, да?

От последнего вопроса Север замирает, чашка падает боком на стол, и густые сливки забрызгивают темный кардиган.

А у меня перед глазами его объятия с сестрой. Ну, бред же! Может, она сама к нему на шею бросилась по совету мамаши? Ох, как же внутри горит от одной мысли, что Генри не такой, как кажется. Вдруг я ему нужна не потому что нравлюсь? Глупо… Шарм все перепутал. Как понять правдивы чувства мужчины или нет?

– Лера, много вопросов, – говорит Генри остывшим голосом: низким, гудящим. Стаскивает кофту, не расстегивая, через голову и остается в серой рубашке, что плотно обнимает его широкие плечи. – Ты должна понимать, что я – взрослый мужчина и прошел долгий путь, – он поворачивается, бросает в меня короткий острый взгляд и, сложив руки на груди, приседает на край стола. – Есть вещи, о которых я не хочу говорить и не люблю вспоминать, потому прошу отнесись с пониманием. Не задавай мне личных вопросов. Рано еще.

– А как мне знать, что этот вопрос личный, а другой нет: ты список составишь? К договору прикрепишь? – я понимаю, что иду по минному полю. Мы – чужие люди, и у Генри свои причины что-то скрывать, но я должна убедиться, не вешаю ли я на свою шею еще одно ярмо, не ступаю ли я из одной пропасти в другую. Вдруг он только кажется хорошим? И мне страшно…

Север молчит и смотрит на меня. Устало закатывает глаза и, когда сигнал на машине оповещает о том, что кофе готов, отворачивается со вздохом облегчения.

Поднимаюсь и подхожу ближе. Генри не спал всю ночь, я не могу ему позволить это сделать. Накрываю его руку своей, по телу пробегает стрела дрожи, что превращает мой голос в сип:

– Не нужно.

Он застывает, как будто его тоже прошибло невидимым током. Я даже замечаю, как на шее вздрагивают крепкие мышцы, и жилка начинает активно пульсировать.

– Что? – хрипло и настороженно спрашивает Север и немного поворачивается.

– Отдохни. Не пей кофе. Ты не спал всю ночь, сделаешь только хуже. Я подожду, сколько нужно подожду. А потом мы сможем нормально поговорить.

– А ты? – он говорит, чуть опустив голову. Не смотрит на меня, дерет золотом глаз кафельную панель.

– Я музыку послушаю. У тебя есть вай-фай?

– Конечно. Пароль: девять двоек.

Север расслабляет плечи, только когда я отнимаю руку и отхожу в сторону.

– Вот и отлично, – шепчу и осторожно, выудив из шкафа полотенце, убираю остатки сливок со стола. Генри стоит рядом, и от его близости у меня темнеет в глазах. Он так пахнет, он так притягивает меня, но я не могу показать это: слишком быстро. Не поверит, да и шарм… будь он сто раз неладен!

Меня мучают сомнения, тело все еще ноет от ударов, но мужчина на ногах много часов, а с его особенностью закрываться – это рискованно. Я просто подожду несколько часов, они ничего не поменяют.

– Лера, – Генри встает рядом. – Мой дом – твой дом. Делай тут, что хочешь , только на третий этаж не ходи: там сплошной мусор, ноги сломать можно.

– Ты слишком добр ко мне, Север, – говорю через плечо и замечаю какие глубокие у него глаза. Даже глубже, чем мне казалось сначала.

– Ты меня плохо знаешь, – он отходит в сторону, тушуется, а я все еще чувствую спиной его тепло. – Я не очень общительный, потому мне сложно.

– Иди, я все понимаю, – добавляю в догонку, когда Генри замирает в дверях, будто сомневается, оставлять меня одну или нет.

Он долго смотрит, темная челка немного прикрывает лоб, а в золотистых глазах читается неподдельная благодарность. Эта минута, что протягивает между нами невидимую нить, разбрасывает по моим плечам шальную волну щекотливых мурашек. Шарм уже глубоко проник под кожу, я даже не замечаю, как новые и новые порции вливаются в кровь. Просто любуюсь мужчиной, потому что Север – для меня и рыцарь, и спаситель, и жених. Никто так не беспокоился обо мне, никто не берег. И мне уже плевать на то, что не полюбит, главное, что он – хороший человек. Я верю в это.

Генри кивает, будто соглашается со своими мыслями, и стремительно уходит из кухни в холл. Почти сразу ритмичные шаги появляются на лестнице и исчезают в глубине дома.

Какое-то время я стою в центре кухни и разглядываю чисто-белую посуду. Все ровное, классическое, без всяких излишеств, без рисунков и вычурных форм. И стол, и стулья: все белое, как снег за окном.

Легкий тюль беспокойно колышется, когда я подхожу ближе. Двор широкий, справа пристройки – беседка и какое-то небольшое здание, слева – сад, сейчас голый и редкий, только снег шапками расселся на молодых ветках. Чуть вдали, за растянутым полем за двором, спуск к реке, что сейчас больше похожа на вытянутую атласную ленту, а за ней виднеются черные коряги диких деревьев.