Знает ли она, кто я? А если да, то думает ли она обо мне? Пишет ли она, как другие девочки-подростки, самые сокровенные мысли на своей прекрасной молодой коже? И если она это делает, стала ли она такой же уязвимой, как и я, жертвой алчных глаз и предметом грез какого-нибудь юноши или даже более опасного хищника? Может ли мой печальный опыт предостеречь ее?

Конечно, именно из-за нее меня ужаснула реакция публики на «Обнаженную в росписи». Из-за нее я переживала застой в творчестве, и именно потому, что в моем сознании она была неразрывно связана с Кенни, тем днем и рисунком, я испытала тогда такой страх, — что, в свою очередь, послужило причиной создания серии «Обладание».

Мне хотелось сказать Жасмин, что она изначально является прекрасной и неповторимой личностью, независимо от своих отношений с парнями, первого сексуального опыта или мнения церковных старейшин. У меня нет возможности говорить непосредственно с ней, но я надеялась, — всего лишь надеялась, — что, увидев мою работу, она поймет благодаря моему искусству свою значимость. Шанс небольшой, но другого у меня нет. На прошлой неделе Жасмин исполнилось шестнадцать лет. Она уже достаточно взрослая, чтобы решить, стоит ли ей меня искать, если она захочет, конечно. Я знала, что потеряла всякие права на нее в тот момент, когда были подписаны документы об удочерении, но я хотела, чтобы Жасмин знала: если она нуждается во мне, я всегда буду ее ждать. Поэтому нужно сделать что-нибудь такое, что побудило бы ее найти меня. Я дрожала от холода, ставя свечу за свою незнакомую далекую дочь, незримое присутствие которой заполняло теперь пустоту моей жизни, растапливало мое сердце ее живым реальным существованием.

Я вновь взглянула на Мадонну с младенцем на руках. Где сейчас Жасмин? Я даже не знаю, как она выглядит или как ее теперь зовут. Возможно, приемные родители изменили ее имя сразу после выхода из больничной палаты. Меня вдруг пронзила острая боль. Что же я наделала? Как я могла ее отдать? Я опустилась на колени у алтаря и сложила руки. Я смотрела на Мадонну. Люди всегда видят в ней то, что хотят увидеть: они берут образ Мадонны и пользуются им в зависимости от своих нужд. Сейчас я нуждалась в прощении. Я закрыла глаза и стала молить Святую Деву об отпущении моих грехов.

44

«Ребенок Гласс» — написала нянечка синей шариковой ручкой на ярлыке, прикрепленном к запястью, перед тем как осторожно запеленать новорожденное тельце крошки.

— Ее зовут Жасмин Мэй, — прошептала я. Нянечка ласково кивнула и похлопала меня по руке.

В течение последних шести недель беременности в моей комнате стоял устойчивый запах маленьких белых цветов, проникавший через крохотный балкон. По мере того как рос мой живот, а ребенок внутри учился выделывать всякие акробатические трюки, Ахмед, Клара и Джордж, мои друзья-соседи, оказывали мне все большую поддержку. Я сама была почти ребенком, но тело инстинктивно знало, как себя вести, и я росла и расцветала благодаря здоровью и природной силе, данной мне молодостью.

Жасмин появилась на свет глубокой теплой звездной ночью — в первый день мая. Она родилась очень легко. Мое тело раскрылось и выпустило ее, словно это был дар небес, совершенный и не причиняющий никакого беспокойства, светлый и новый, готовый быть любимым своими предполагаемыми родственниками, нервно ожидающими его появления в коридоре роддома. У крошки была гладкая овальная голова, сильные ножки и хорошо узнаваемая, только влажная, копна густых черных волос. Глазки малышки были крепко закрыты, и она не видела ни меня, ни окружающего мира. Пальцы Жасмин сжала в кулачки, а кулачки прижала к груди. Она подергивалась и издавала хрюкающие звуки, а через минуту после рождения принялась карабкаться вверх, к моей груди, чтобы получить свою порцию пищи. И в этот момент я попросила унести ее.

45

Позади часовни я нашла водопроводный кран и принялась жадно пить. Я ничего не ела с утра, после очередного приступа рвоты, и чувствовала слабость. Я проголодалась, но поблизости не было ничего съестного. Поэтому я направилась к дому Джона. Вокруг сгущалась тьма, а я шла через лес, испытывая безотчетный страх, словно была Красной Шапочкой, спасающейся бегством от волка. Я ускорила шаг и вскоре обнаружила, что бегу, не разбирая дороги, с яростью продираясь через кусты. Когда я добралась до дома, стояла уже кромешная тьма. Полуденный зной сменился пронизывающим холодом. Но ведь сейчас май, погода постоянно меняется.

Эва, завернутая в большую сине-зеленую шаль, стояла на балконе, освещаемая лишь светом фонаря, и смотрела вниз. Я ускорила шаги, чтобы поскорее встретить ее, и она молча протянула ко мне руки. Мне вдруг вспомнилось утро в Икфилд-фолли после похорон Симеона. Все повторялось. Я крепко обняла ее, чувствуя себя опустошенной и обессиленной. Было уже довольно поздно для ужина, но Эва настояла, чтобы я съела тарелку супа. Джона все еще не было, и я не стала спрашивать, куда он ушел. Жак тоже отсутствовал весь день. Покончив с супом, я легла в постель.

Я засыпала, в полусне продолжая думать о Жасмин.


Проснувшись, я по-прежнему ощущала усталость, но теперь к ней добавилось и угнетенное состояние. Ноги болели от вчерашнего бега. Я спустилась, чтобы попросить Эву сделать мне кофе. Но от его запаха мне стало только хуже. Я выпила чашку травяного чая и съела кусок черствого хлеба с клубничным вареньем, потом еще один. Почувствовав себя лучше, я села рядом с матерью на балконе и стала смотреть вниз.

— То, что они говорят, — правда? — вдруг спросила она.

Я взглянула поверх чашки на Эву.

— У меня не было романа с Беном, — бесцветным голосом сказала я.

— Я не это имела в виду.

Я пожала плечами. Я понимала, о чем она меня спрашивает, но не могла произнести ни слова.

Эва выглядела встревоженной.

— Что ты собираешься делать?

Я посмотрела на луг, мысленно возвращаясь на холодные тропинки темного леса. Наша с матерью эмоциональная близость закончилась в тот день, когда она посоветовала мне избавиться от ребенка. Я все еще не могла простить Эву за то, что она тогда совершенно не сумела меня понять. Конечно, это было очень давно, но я ничего не могла с собой поделать и продолжала обвинять Эву в том, что она спровоцировала мой разрыв с Жасмин. Эва так уверенно говорила, что я должна беречь свою независимость, — и я действительно крепко держалась за нее обеими руками. Эва не подозревала, что результатом ее советов станет резкое ухудшение наших с ней отношений.

— Я хотела, чтобы у тебя все было.

Она обладала удивительной способностью читать мои мысли.

— Наверное, цена оказалась слишком высокой, — сказала я.

Эва не ответила.

— Мне жаль, что твой эксперимент потерпел неудачу, — произнесла я.

На ее лице отразилось неподдельное изумление:

— Эксперимент?

— Разве мы не являемся твоим экспериментом — мы, дети твоей революции?

Она печально улыбнулась.

— Возможно, нашей ошибкой является твой эгоцентризм.

Я почувствовала спазм в горле. Эва по-прежнему считает мое воспитание коллективной задачей, делом всей общины.

— Эва, мои произведения отражают эгоцентризм общества, а не мой собственный. Неужели ты этого не понимаешь?

Она задумчиво кивнула:

— Я многое способна понять, Эстер, как, видимо, и ты. Единственный, кто остается для меня непостижимым — это моя собственная дочь.

Эва всегда любила пожаловаться.

— Почему ты выбрала именно этот момент для разговора? — спросила я.

Она пристально смотрела на меня, в ее взгляде угадывалась твердость стали.

— Потому что, Эстер, я боюсь за тебя. И хочу тебе помочь.

После этих слов я громко рассмеялась:

— Мне казалось, что я должна твердо стоять на собственных ногах.

— Это то, чему я пыталась научить тебя. Но по иронии судьбы ты все время пряталась за миллионом чужих образов и к тому же стала зависима — как в сексуальном, так и в финансовом плане — от мужчин.

Прежде чем я успела ей ответить, раздался рев мотоцикла: приехавший плотник спас нас друг от друга. По крайней мере, на некоторое время.


Поскольку мой мобильный здесь не работал, а в доме телефона не было, я попросила Жака отвезти меня после обеда в деревню, чтобы я могла позвонить в аэропорт и заказать билет домой. Не знаю, может быть, Жак неравнодушен к моей матери, но он отказался мне помочь, мотивировав это тем, что у него нет запасного шлема. Он пообещал привезти шлем завтра. Так что мне пришлось примириться с тем, что я пробуду здесь еще сутки. Стояла сумасшедшая жара, но мне все еще нездоровилось. Наверное, я вчера простудилась. Мне ничего не оставалось, как вернуться в постель. По крайней мере, это единственный способ избежать продолжения разговора по душам с моей матерью.

Когда я проснулась, Эвы уже не было. Не видно было и мотоцикла Жака.

— Твоя мать взяла его, чтобы съездить за покупками, — сказал он со смешком.

Почему мне не пришла в голову мысль самой поехать на нем в деревню? Я провела время за чтением газетных вырезок. Мне придется поменять отношение прессы к себе. Они не имеют права распространять клевету обо мне и моих героинях, изображая нас символами сладострастия. Мы заслуживаем большего. Необходимо найти способ объяснить смысл всего проекта журналистам, себе самой и Жасмин.

К тому времени как Эва вернулась с переполненными и грозящими лопнуть корзинами, уже стемнело. Джон по-прежнему не появлялся, и я твердо решила ни о чем не спрашивать. Мне все безразлично. Эва изображала хорошее настроение и, не обращая внимания на мой угрюмый вид, болтала с Жаком на своем безукоризненном французском о рынке, на котором она побывала, о замечательных продуктах и низких ценах. Она убеждала Жака остаться на ужин, но он извинился и, к моему сожалению, уехал, грохоча мотором, снова оставив нас с Эвой наедине.