Полина Рей - Шефы тоже плачут

Второй наш поцелуй выходит жадным, грубым и жёстким. Ещё более яростным, чем тот, первый, когда оба сходили с ума от его горькой сладости каких-то бесконечных несколько секунд. Только теперь я знаю, что Орловский не станет бежать от нашей близости. Не отступит, сказав «прости». Знаю, что сегодня и он, и я пойдём до конца.

Он вжимает меня собой в стену, и я ощущаю, что везде один лишь он. Шершавая ткань его одежды трётся о мою кожу, и в противовес этому поцелуй из грубого становится почти невесомым. Андрей, едва касаясь, проводит языком по моим приоткрытым губам, и я пьянею от этого вкуса. Виски, запах сигарет, аромат, присущий одному Орловскому - всё это кружит голову, заставляя желать только того, чтобы это никогда не кончалось.

Подхватив мою ногу под коленом, Андрей понуждает меня закинуть её ему на бедро, и теперь мои ощущения похожи на цунами, проносящееся по венам чистейшим наслаждением. Он трётся ширинкой между моих ног, и мне становится жизненно необходимо получить его в себя. Почувствовать, каково это, сжимать его член собой, ощущая, как он растягивает меня внутри, как его ничтожно мало. Потому что с Андреем всё всегда было так - его всегда мне было мало, сколько бы он ни давал в ответ.

- Ты только моя, - хрипло выдыхает мне в губы, смешивая привкус поцелуя со сносящей тормоза злостью. - Только моя, помни.

Как мы оказываемся на постели я не помню, но когда чувствую тяжесть тела Орловского, давящую сверху, в голове мелькает обрывок воспоминаний о том, как видела его с Миленой. Это рождает внутри вспышку ревности, и я начинаю стаскивать с Андрея одежду, едва не разрывая её в клочья.

Пальцы путаются, когда пытаюсь совладать с ширинкой, Орловский отстраняется, по его губам змеится довольная усмешка, которую тут же стираю новым яростным поцелуем. Он стаскивает джинсы одной рукой, второй ласкает меня, едва скользя пальцами по промежности. А мне остаётся только разводить ноги шире, потому что потребность ощущать его внутри - как угодно - больше потребности дышать.

С последним, кстати, совсем плохо - я делаю рваные вдох за вдохом, но воздуха не хватает, потому что теперь Орловский - мой кислород. И им мне уже не насытиться.

- Ну… - подгоняю я его, когда он слишком долго не даёт мне того, в чём так нуждаюсь. - Пожалуйста.

И Андрей входит в меня, сразу целиком, на полную глубину, слизывая с губ вскрик боли, смешанной с удовольствием. Начинает двигаться быстро и жёстко, не заботясь о том, хорошо ли мне. Потом - замедляет темп, пока я снова не начинаю просить его ускориться.

Теперь чувствовать его в себе, ощущать поцелуи на губах, срываться на крики и мольбы - единственное, что может быть важным. И в этот момент я совсем не думаю о том, что будет дальше. Царапаю его спину, оставляя на коже следы принадлежности одной лишь мне, пусть хотя бы на эти несколько минут.

Вскрик, который совпадает со стоном Андрея, сдержать не удаётся. Я сжимаю его собой, так глубоко, как это только возможно. Для меня это не просто секс, не просто запредельное удовольствие, которое мы подарили друг другу.

Для меня это словно точка в том, что неминуемо должно было произойти рано или поздно. Хотя, я бы предпочла видеть в этом случае многоточие.

Орловский перекатывается на спину, увлекая меня за собой, чтобы я устроилась на его груди. Она влажная от бисеринок пота и вздымается от бурного дыхания, которое Андрей пытается выровнять.

- Надо было спросить тебя о Марке раньше, - произносит с улыбкой в голосе.

- Какой же ты дурак.

- Есть такое дело. Дурак.

А я молчу, не зная, что ещё сказать. С одной стороны всё случившееся и вправду закономерно, с другой - в голове уже мысли о том, что же будет дальше? Это проходной эпизод для Орловского? Он просто получил то, что хотел здесь и сейчас, и после вернётся к своей цапле, с которой и будет дальше строить отношения? Или наоборот, о Милене можно больше не беспокоиться? Но думать об этом сейчас, когда я лежу, прижимаясь к Андрею и слышу, как замедляет бег его сердце, - кощунство. И словно в ответ на мысли об этом, он говорит:

- Хочу просто провести с тобой время вдвоём и ни о чём и ни о ком не думать. Остаток этого дня, ночь и завтра.

И мне хочется уточнить: «И всё?», но я лишь молча киваю.

- Я имел ввиду вот так, спокойно и без каких-то обсуждений.

- Хорошо.

- Ты была на заливе?

- Да. Там нереально красиво.

- А купаться можно?

- Люди купаются.

- Тогда к чёрту душ, идём на залив.

Он оставляет на моих губах короткий поцелуй, встаёт с постели и я любуюсь на то, какой он красивый. Девчонки были правы на все сто.

- Что? - уточняет Орловский, натягивая джинсы, когда замечает на моих губах улыбку.

- Ничего, - мотаю я головой. - Пойдём купаться.

Впоследствии я вспоминала те часы, что мы провели вместе с Андреем, как что-то настолько далёкое и прекрасное, что могло больше никогда не повториться. Мы снова очутились в круговерти бесконечных съёмок, с которых приезжали домой или в гостиницу далеко за полночь и врозь. И я скучала по нему. Скучала, даже находясь постоянно рядом, потому что это был совсем другой Орловский. Он больше не задевал меня, постоянно подхватывал, если я делала что-то не то, поддерживал и подбадривал, но был будто бы не моим. Не таким, каким я запомнила его в те прекрасные несколько часов, когда мы были только вдвоём.

- Пухляшик, сделаешь салат из свежих овощей? - в третий раз спрашивает он меня, когда мы несёмся в поезде из мегаполиса в пригород.

Нам нужно за полтора часа, пока едем в одну сторону, приготовить блюда из двух разных меню, а после обслужить пассажиров, которые сядут на поезд и отправятся обратно. В итоге на всё-про всё у нас три часа.

- Да, я же сказала, - чуть резче, чем того требует ситуация, отвечаю я, занимаясь стейками.

Он смотрит на меня с подозрением, кивает и произносит короткое:

- Позже поговорим.

Оно и правильно, обсуждать что бы то ни было, не связанное с шоу, перед камерами глупо. Да и вряд ли нам позволят это сделать. А я уже мысленно ругаю себя за то, что не сдержалась. Чем больше думаю об Орловском и Милене, тем больше хочется о них поговорить, и тем больше же боюсь этой беседы. Могу услышать то, что мне совсем не понравится, а лишняя порция страданий мне сейчас совсем ни к чему.

На обратном пути, когда начинаем готовить и подавать блюда гостям, ни на что другое не хватает ни мыслей, ни сил. Пожалуй, за всё время участия это самое сложное из всех испытаний. Нас уже покинули пять команд, мы с Орловским держимся где-то ближе к середине по качеству подаваемых блюд, и хотя нам есть, куда расти, я боюсь, что мы просто не успеем перейти на новый для нас уровень. Вылетим ближе к полуфиналу, хотя, мы и так уже в шаге от него.

- Всё! Готово! Сегодня мы молодцы.

Андрей, довольный собой, возвращается в крохотную, жаркую кухоньку, где мы только что сделали невозможное - приготовили шесть разных блюд.

- Да, отлично поработали, - соглашаюсь я.

Мы обмениваемся впечатлениями с другими участниками - в основном все согласны с тем, что задания с каждым разом всё труднее и труднее. И что ждать от проекта дальше никто не может даже предположить.

На этот раз ведущие хвалят наше азиатское меню, чем немало нас удивляют. Мы выбрали его совершенно случайно, для нас это был своего рода эксперимент. И раз он удался, нужно будет обязательно не останавливаться на достигнутом.

Мы в безопасности, в игру на выбывание отправляются две других команды, а это означает, что у нас есть пара дней, чтобы перевести дух.

Я лениво листаю книжку, отказавшись от заманчивого предложения подруг идти встречать осень. И хоть она всё ещё похожа на позднее лето, на календаре уже сентябрь. Мне совсем не хочется думать, что впереди холода, как будто с приходом морозов или бесконечных дождей, придёт конец и моей солнечной тёплой сказке, в которой я очутилась в июне, и которая идёт всё ближе к финалу. И я совсем не уверена, что для меня он станет счастливым.

Раздавшийся стук в дверь звучит настолько неожиданно, что я вздрагиваю, выходя из состояния задумчивости. И мне кажется, что это может быть только один человек - Орловский. Который наверняка пришёл сообщить мне, что наше с ним приключение, случившееся месяц назад, было ошибкой, и что я просто дура, если рассчитываю после него на что-нибудь ещё.

- Привет, - тихо произносит он, когда я открываю дверь. Заглядывает в квартиру и уточняет: - Ты одна?

- Одна. Привет.

Моё сердце отчаянно колотится о рёбра, хочется прямо сейчас начать умолять Андрея промолчать. Подождать до конца съёмок, потому что я не знаю, что стану делать, если буду лицезреть их с Миленой и понимать, что с Орловским я не буду никогда. И что этот наш единственный прекрасный раз больше не повторится.

- Я могу войти?

- Заходи, - выдыхаю я. Ну не отправлять же его куда подальше? Хотя, может, и следовало бы.

Он проходит в квартиру, стаскивает обувь, значит, планирует задержаться.

- В кухню можно? - уточняет, оборачиваясь ко мне на ходу.

- Можно, конечно, - пожимаю я плечами и добавляю чуть нервно: - Чего ты как не родной?

Он улыбается, устраивается на стуле в кухне, занимая едва ли не добрую её половину. И выдыхает тихо:

- Я собираюсь поговорить с Миленой.

- О чём?

- О том, что мы с ней расстаёмся.

Это ошарашивает настолько, что я стою, хлопая глазами и не знаю, можно ли верить в то, что услышала. Не придумала ли я это себе сама.

- Почему?

- А ты считаешь, что нет причин?