- Кто не любит - просто не будет заказывать. Я вот люблю остренькое.

Его взгляд останавливается на моих губах, и я чувствую, как в лицо ударяет краска. Что за намёки в присутствии матери и девушки? Или мне снова мерещится то, чего на самом деле нет?

- Тогда в меню надо написать десять восклицательных знаков рядом с ним. Чтобы заказывали только самые отчаянные.

- Ты думаешь, острое любят только самые отчаянные? - вскидывает бровь Орловский. - Значит, я очень отчаянный.

- И скромный.

- Не без этого.

Подмигнув мне, он снова возвращает всё своё внимание цапле, а я чувствую себя обделённой. Что это вообще было сейчас? Попытка втянуть меня в разговор? Разрешить какой-то странный спор? Показать что-то ещё, что мне даже не объять своими мозгами?

Пока Милена, подпустив в голос капризных ноток, интересуется скоро ли будет торт, и явственно намекает на то, чем бы хотела заняться вместо того, чтобы оставаться здесь с гостями, в моей голове зреет дурацкий план. Но чем больше он обретает оформившиеся черты, тем больше я нахожу его гениальным.

Извинившись, я снова возвращаюсь на кухню. Если шеф любит поострее - он это получит.

В холодильнике как раз лежит заготовленное на завтра песочное тесто. Сделать к нему начинку из ревеня - дело десяти минут. И - мой секретный ингредиент на этот прекрасный вечер - перец халапеньо. Его не экономлю - бросаю сразу два. А подумав, добавляю третий. И много-много корицы.

Отправляя пирог в духовку на пятнадцать минут, понимаю, что выходка попахивает чем-то настолько детским, что мне наверняка станет стыдно сразу после того, как Орловский отведает угощение. Впрочем, в тот момент я даже не подозреваю, чем всё это закончится на самом деле.

- Дай угадаю, - произносит Андрей с улыбкой Чеширского кота на красиво очерченных губах. - Цианид?

Он подносит к лицу пирог, густо украшенный сливками, и вдыхает аромат.

- Неа.

- Мышьяк?

- Нет. Пирог с ревенём, помнишь, такой готовила твоя бабушка? Ну, не совсем такой, её пирог уже не повторить. Но всё равно - с днём рождения!

Орловский смотрит на меня с недобрым прищуром в карих глазах. Неужели почувствовал аромат халапеньо? Он может, он же шеф… И не успеваю я придумать что-нибудь, чтобы он уже попробовал этот чёртов пирог, Андрей подносит его ко рту и откусывает едва ли не треть от поднесённого куска. Сначала жуёт молча, а потом… Потом случается ужас, который я запоминаю на всю свою жизнь. Он роняет тарелку с недоеденным пирогом на пол, делает жадный глубокий вдох и хватается за горло.

А я стою, как вкопанная и смотрю на Орловского, чувствуя, как моё тело парализует ужас. Всё это время Андрей не сводит взгляда с моего лица. И пытается схватить хоть глоток кислорода ртом.

Но там всё не настолько остро! Не настолько, чтобы от одного кусочка он едва не задохнулся.

- Господи, скорую! - кричит кто-то рядом со мной. - Скорую, срочно!

Орловский оседает на диван, продолжает свои попытки сделать вдох. Меня отталкивают в сторону, суетятся вокруг Андрея.

- Что ты положила в пирог? - кричит мне в ухо цапля. А может, это вовсе не она. Всё равно… Главное ответить, ведь это сможет хоть немного помочь Орловскому?

- Халапеньо.

- Какая же ты дура!

И в этот момент я с ней полностью согласна.

Я не знаю, как, но меня допускают посидеть в больничном коридоре. На самом крайнем стуле, где-то в сторонке от остальных, отправившихся вместе с Орловским сюда, в эти мрачные казённые стены. И я сижу, глядя на носки своих кед, почти не поднимая головы.

Мне ужасно стыдно. Так стыдно, как не было даже тогда, когда я творила свои шалости. Например, выкрашивала лаком для ногтей шевелюру Андрея. Тогда мне было десять, сейчас в два с лишним раза больше, и шутки у меня теперь такие, что едва не довели Орловского до смерти.

- Ты как? - интересуется тётя Таня, подсаживаясь ко мне.

- Хочется сдохнуть. Особенно от вашего вопроса.

- Глупости. Ты же не знала, что у Андрея аллергия именно на этот вид перца.

- Не знала. Правда, не знала. Но если бы не дурацкое желание над ним подшутить…

- Ну, ваши отношения всегда были такими… чему тут удивляться?

И ведь не поспоришь. Даже отрицать, что у меня и Андрея в принципе были отношения - глупо. Какие-то больные и болезненные, но ведь были. С той самой секунды, когда я зарядила ему игрушкой в лоб.

- Как он? - Я всё же отрываюсь от созерцания своей обуви и перевожу взгляд на тётю Таню, по пути цепляя глазами цаплю. Она смотрит на меня презрительно, и я её понимаю. Будь я на месте Милены, последний человек, которого я бы хотела здесь видеть - тот, который едва не отправил в морг её парня.

- Нормально. Приступ сняли, но теперь - никакого халапеньо!

Тётя Таня устало улыбается, я тоже предпринимаю попытку ответить ей взаимностью. Но получается как-то хреново.

- Он просил тебя зайти к нему.

- Кто?

- Как - кто? Андрей.

- Зачем?

- Я не знаю.

- Зато знаю я. Попробует прибить меня штативом для капельницы и будет прав.

- Глупая. Он не сердится.

- Почему?

- Я же сказала, что он тебя любит.

Очень хочется запротестовать. Но сейчас, когда меня гложет непереносимое чувство вины, я даже не пытаюсь этого сделать.

- Значит, мне можно к нему зайти?

- Нужно!

Орловский лежит на больничной кровати, и от одного только этого осознания хочется совершенно трусливо развернуться и сбежать. Но я просто подхожу и встаю в полуметре от него. Кажется, он спит, что даёт мне возможность стоять и смотреть на него, отмечая какие-то вещи, которые раньше казались совсем неважными. Как он хмурится во сне, например. Точно так же, как в детстве, когда ему было семь, а мне шесть, и он пытался меня «строить». Как же давно это было! Кажется, в какой-то другой жизни, где были совсем другие Андрей и Рита.

- Пухляш, ты во мне дыру проделаешь, - жалуется он, не размыкая глаз, чем заставляет меня инстинктивно отступить на шаг. - И я совсем не о щедрой порции халапеньо в моём желудке.

- Я…

Что - я? Вот что мне ему сказать? Не виноватая я, эта идея сама пришла? Или может: прости меня, я больше не буду?

- Да? - уточняет он, приоткрывая глаза и вперившись в меня взглядом.

- Мне очень жаль, что всё так вышло, - говорю то, что крутится на языке с того момента, как Орловский стал задыхаться на глазах у изумлённой публики. - И ты мог бы предупредить, что у тебя аллергия на халапеньо!

- Да-а? Как бы это выглядело, по-твоему? О! Какой чудесные пирог с ревенем! Только я его есть не буду, у меня аллергия на один из его компонентов, а именно - на перец?

- Да, глупо, согласна.

- Более чем.

Я поджимаю губы, не зная, что ещё добавить. В принципе, всё, чего бы ни пожелал мне сказать сегодня Орловский, я заслужила на все сто. Но и продолжать оправдываться не хочется. Я виновата и знаю это. И он тем более знает, что я это знаю.

- Почему ты меня позвал сюда?

- Потому что в курсе того, как ты станешь изводиться.

Его слова - словно удар под дых. Потому что совершенно не соответствуют моим праведным желаниям оправдаться. Орловский словно знает обо мне что-то, что доступно только ему. Например, как я стану корить себя, на чём свет стоит, когда останусь одна. И хочет избавить меня от этого. Несмотря на то, что я его едва не убила. Пожалуй, это самое суровое наказание для меня.

- Андрей… - тяну я, и в моём голосе слышатся те нотки, которые кажутся несвойственными мне от слова «совсем».

- Да, Пухляш?

- Почему у нас с тобой всё так?

Боже, нет. Мне совсем нельзя задавать ему этот вопрос. Там, в коридоре, его девушка, которая подходит Орловскому на все сто. Красивая, изящная, умная… впрочем, в последнем я сильно сомневаюсь. А я стою тут, рядом с парнем, которого знаю с самого детства, и задаю ему наиглупейший вопрос.

- Как - так, Рита?

Он впервые за очень долгое время называет меня по имени, и это совершенно запрещённый приём. За такое Орловского в принципе стоит приговорить к пожизненному сроку. Потому что это сбивает мою вселенную с привычной оси.

- Странно. Не как у людей.

- И тебе это не нравится?

- А тебе?

- Ответь первая.

- Я… не знаю. Для меня это привычно.

- Но ты всё равно задалась вопросом: «почему всё так?»

- Именно.

- Значит, привычное перестало тебя удовлетворять.

- И сейчас у меня новый вопрос. С чего ты вдруг решил поднять эту тему?

- Я? Кажется, поднять её решила именно ты.

- Значит, тебя всё устраивает?

- Дай подумать.

Он делает вид, что крепко размышляет, а я уже знаю, что ничего хорошего не услышу. И точно - стоит только Орловскому «что-то решить», как он переводит на меня взгляд и произносит:

- Меня всё полностью устраивает, если только ты прекратишь меня травить перцем халапеньо.

Это настолько ожидаемо и одновременно неожиданно, что мне хочется истерически рассмеяться. Сама не пойму, почему вдруг начала ждать от Андрея какого-то иного ответа. Особенно сейчас - когда он лежит на больничной койке, где очутился исключительно благодаря моим стараниям.

- Окей. Тогда договорились.

Я вскидываю руки вверх, будто хочу сдаться, и Орловский смотрит на меня с непониманием в тёмных глазах.

- Больше никакого перца - это раз. И два - нас обоих всё полностью устраивает.

Почти добежав до двери в палату, я слышу окрик Андрея:

- Пухляш…

Впрочем, когда оказываюсь в коридоре, мне удаётся убедить себя в том, что услышанное мне привиделось.