Валентина Кострова - Шерхан

— Яр…Лера красивая.

— Знаю.

— У тебя чувства?

— У меня большие планы на нее: построить дом, посадить дерево, родить сына.

— Я рад, что ты ее встретил.

— А как я рад! — я шарахнулась от двери, будто она внезапно стала электрической. Сердце гулко стучало. Воровато оглядываюсь по сторонам. Лера стоит в конце коридора и смотрит что-то в своем фотоаппарате.

Быстро иду к окну, вытаскиваю трясущимися руками телефон и делаю вид, что все время тут стояла. Ярослав выходит из палаты, замирает передо мною. Поднимаю на него глаза, сглатываю. Лицо его все еще в капельках воды, словно ему нужно было освежиться от духоты больницы, а не скрыть следы своих слез. Сейчас смотрел на меня жестко.

— Что врачи говорят?

— А что они могут сказать? Делают все, что в их силах. Чудес не бывает Яр, и ты должен принять эту жестокую правду! Не надо жить призрачной надеждой! — на лице Ярослава заходили желваки, глаза зло сверкнули, я испугалась и прикусила язык.

— Знаешь, такое впечатление, что ты так и ждешь, когда забьется последний гвоздь в крышке гроба! Вали, если тебя это все достало, никто не держит! Хуевая из тебя получилась жена, слава богу, мне хватило ума держаться от тебя подальше, когда ты начала встречаться с Гришей! А то ты бы меня тоже кинула, если на месте Гриши оказался я!

— Яр…

— Заткнись! — грубо оборвал меня, нависая надо мною, пугая до коликов в животе своей тяжелой аурой и звериным выражением глаз. — Чтобы улыбалась и изображала любящую жену… — и так резко замолчал, что я сжалась от страха. Ибо в голову лезли различные варианты концовки его предложения, и они были далеки от положительного смысла.

Мы смотрим друг другу в глаза. Он давил на меня, он угрожал без слов, обещая мне расправиться в самой извращенной форме, если только посмею выйти из навязанного образа. И стало жутко, его зеленые глаза смотрели без эмоционально, холодно, расчетливо. Как палач. Примерял различные способы казни.

— Надеюсь, мы поняли друг друга, Лена! Грише нужна поддержка, а не загробное выражение лица супруги и трусливое поведение матери. С Верой Ивановной я тоже поговорю. Вы будете у меня по струнке ходить перед ним. Ясно?

— Да.

— Вот и отлично! — бросает на меня предупреждающий взгляд, поджимает губы и направляется в сторону Леры, которая послушно ждет его на своем месте. Вижу, как Ярослав обнимает ее за плечи, она его о чем-то спрашивает, он нежное ей улыбается и целует в лоб. Парочка уходит, оставив меня в одиночестве в больничном коридоре. Я стою еще несколько минут в ступоре, переваривая сказанное Яром.

Мне ничего не остается, как просто смириться. Ну не боец я, зная заранее, что бой проигран. Признать поражение и жить дальше. Задушить любовь собственными руками, похоронить и поставить крест. Но это будет не сегодня…нет. Умирать я буду медленно.

Между нами возникла пауза. Пауза между пустой болтовней и серьезным разговором. Я перестал улыбаться и делать вид, что жутко интересно слушать пустой треп, а Вера Ивановна смотрела куда угодно, но только не на меня.

Как и обещал Лене, пригласил ее любимую свекровь на «свидание». Вера Ивановна так обрадовалась, что на мгновение мне стало стыдно портить ей настроение. А потом вспомнил Гришку, вспомнил как он с иронией отзывался о приходах матери к нему, и жалость улетучилась. И Ленка сучка. Нет бы мужа поддержать, хоронит уже. А до этого песню пела, типа, только мне и ей нужен Гриша, что Вера Ивановна прячет голову, как страус, от проблем.

— Вера Ивановна, давайте начистоту. Мне откровенно не нравится ваша позиция в отношении Гриши. Словно он сам себе навязал болезнь, и вы его за это осуждаете, молчаливо презираете. Знаете, глядя на вас, на ваши попытки отстраниться от участия в сложившейся ситуации, я даже рад, что у меня нет такой матери. Я бы морально просто не вынес этого. Не люблю слабых людей. Не перевариваю просто. Хочется их обойти стороной и не приближаться.

— Ярослав, мальчик мой, ты еще так молод, чтобы понять меня, — Вера Ивановна снисходительно улыбается, я прищуриваю глаза, подаюсь вперед, поставив локти на стол. — Я не хочу обсуждать данный вопрос.

— Вера Ивановна, не идеализируйте меня, я не так уж и молод, и не столь наивен. Пока пытаюсь разговаривать на доступном вам языке, но знаете, — беру в руки нож и кручу его в руках. Вера Ивановна вздрагивает. — Порой у меня не хватает терпения объяснять словами, гораздо проще другими способами донести до человека суть разговора. Не так ли? — приподнимаю бровь, сладко улыбаясь. Вижу, как Каренина покрылась испариной. Волнуется. Вот облизала губы, хватается дрожащей рукой за стакан с водой и жадно пьет, не спуская с меня глаз.

— Ярослав, мне кажется, ты меня неправильно понимаешь!

— Дай Бог, чтобы мне это всего лишь казалось, а не было на самом деле.

— Просто болезнь Гриши стала полной неожиданностью для нас. Прошло так мало времени…

— Для чего? Для попытки спрятаться более тщательно? Знаете, я всю жизнь ему завидовал. Думал, как Гришке повезло иметь таких прекрасных, любящих родителей! Однако, получается я завидовал мишуре, показухе, внешне благополучная семья, а внутри-пустота. Пустоту и дешевку я сразу вышвыриваю из своей жизни. Молча, без предупреждения, — повертел нож перед лицом, взял вилку. — Помню, как в интернате все подростки, выходя в город, брали с собою вилку. Не нож, а вилку, — склонил голову на бок, продолжая обманчиво ласково улыбаться, холодно смотреть на свою собеседницу. — Один удар, четыре дырки.

— Ярослав…

— Ш-ш-ш, не надо тратить силы на слова, мне их лень слушать. Лучше послушайте меня и запомните. Я не знаю, сколько Грише отмерено жить, но хочу, чтобы его душа не болела за родных, чтобы он не переживал. То есть, вы и Лена играете так, чтобы сам Станиславский поверил бы вашей игре, до последнего Гришиного вздоха. Изображаете любящих мать и жену, мне плевать, если у вас этого нет, плевать! Его завтра выписывают, вы, Вера Ивановна, с надеждой в материнском сердце пакуете чемодан в Москву. Лена работает, но я договорюсь с ее начальством, и вскоре она присоединиться к вам. Даня пока будет с мамой Лены, они вскоре полетят во Францию. Ясно?

— Ощущение, что ты нам угрожаешь.

— Рад, что вы верно почувствовали мое настроение. Я не люблю разводить пустые разговоры. Если узнаю, что кто-то их вас сфальшивил, не поленюсь и превращу вашу жизнь в маленький ад.

— Почему ты это делаешь, Ярослав? — Вера Ивановна щурится, губы дрожат, но пытается храбриться. А я, смотря на нее, вспомнил, как давно-давно ко мне подошел парнишка, встал рядом, а увидев, как я жадно смотрю на пирожок с повидлом, отдал его мне, а потом еще сбегал в магазин и на последние деньги купил мне молока в стеклянной бутылке.

Я не успеваю ответить, на наш столик упала тень. Поднимаю голову, удивленно вскидываю брови, не веря своим глазам. Кажется, не только я был в шоке, Вера Ивановна тоже смотрела на подошедшего человека большими глазами. Это был Хищник. Он не смотрел на женщину, он в упор смотрел на меня, словно пытался залезть внутрь меня и хорошенько все исследовать, узнать, о чем думаю, чем дышу.

— Не возражаете, если присоединюсь к вам? — формальный вопрос, так как Федор Архипович отодвинул стул и сел за наш стол, хотя в зале было полно свободных мест. Я выпрямился, напрягся. Мои чувства, мое чутье — все внутри меня заняло боевую стойку, почуяв опасность.

— Да, конечно, Федор, — запоздало отреагировала Вера Ивановна. — А мы вот с Ярославом устроили свидание!

— Свидание? — эхом повторил Хищный, хмурясь. Расстегнул пуговицу на пиджаке, взял у подошедшего официанта меню. — Кофе, — сверлит меня холодным взглядом, когда нас оставили. Переводит свой взгляд с меня на Веру Ивановну, женщина нервно улыбается, теребит салфетку. Ее глаза мечутся между мной и Хищным, хмурится, то сжимает, то разжимает губы.

— Когда я тебя, Вера, спрашивал, знаешь ли что-нибудь о ребенке Тани, ты мне говорила, что он умер, — Федор Архипович откинулся на стуле, взял нож в руке и стал его вертеть, как это делал я парой минут ранее. Забавно, эту фишку заметила и Вера Ивановна. Она теперь пристально всмотрелась в мое лицо, потом перевела такой же внимательный взгляд на мужчину, вновь вернулась ко мне. Часто заморгала, потом открыла рот, прикрыла его ладонью.

— Так откуда, Вера, ты знаешь тогда сына Татьяны и…моего?

Я не шелохнулся, в обморок от новости под стол не свалился, в принципе, знал об этом, спасибо Саиду Каюму за предположение. Но почему из уст Хищника этот вопрос звучал, как угроза? И главное, кому он угрожает?

— Федя, я честно ничего не знала! И то, что ее ребенок, он и твой, я узнала от тебя! — Вера Ивановна занервничала, заискивающе смотря на Федора Архиповича. Он рассматривал ее бесстрастно, без единой эмоции в глазах. Кусок холодного гранита.

— А с Ярославом познакомился мой сын, Гриша! Это он привел его в наш дом, с тех пор мальчик стал частью нашей семьи! Смотри, как Судьба распорядилась! Это прям, как в кино! Двое влюбленных людей… — на слове «влюбленных» Хищник скептически ухмыльнулся, а Каренина будто не видела его иронию, продолжала, — расстались…Детдом, интернат, и вот мальчик на пороге нашего дома, а потом спустя столько времени встречаемся и выясняем правду! И…

— Достаточно! — Хищному надоело слушать бред, который на факты совершенно не походил. — Ты, по-моему, записана к своему косметологу, кажется, время приближается к тому, чтобы быстренько побежать в сторону салона!

— Да? — судя по удивленному лицу Карениной, о косметологе она слышит первый раз, но под тяжелым взглядом Федора Архиповича встрепенулась. — Ах да, кажется у меня напоминалка сбилась! Все, бегу-бегу!!! — через минуту о присутствии этой дамы напоминал только шлейф ее духов. Я, было, тоже засобирался, но только хотел встать, как прозвучавший приказ остановил: