Мария Зайцева - Шипучка для Сухого

Давай, Олька, пойдем.

Пойдем уже.

— Игорь, я думаю, у герра Троскена ограничено время. И ему пора. Насколько я знаю, его ждет невеста.

Ледяной тон. Ледяные слова. Невеста? Какая, нахрен, невеста?

О чем ты, Шипучка?

Я прилетел сегодня днем, оставил все на Ремнева, хорошо, что тот как раз приехал из командировки.

Сразу сорвался я, как только узнал, что моя своевольная Шипучка свалила из клиники.

Весть о том, что Олька ушла, застала меня на каком-то тупом благотворительном вечере, куда буквально потребовал прийти пиар-директор. Ремнев обычно отдувается в этих ситуациях, но тут он на Дальнем, и лететь долго, а сам пиар-директор с ветрянкой, сука, слег.

В сорок лет. Взрослый мужик.

Я свалил оттуда сразу же, как только закончилась официальная часть. Правда, пришлось сделать несколько фото, хер знает, с кем. Какие-то бабы, какие-то бизнесмены, типа крутые, типа столичные. Я для них — иностранный хер. Богатый. Который ни черта не понимает в русских реалиях, и которого можно нехило тряхануть на бабки.

Было даже смешно. Ровно до того момента, пока не позвонил Игнат.

Шипучка в своем репертуаре, конечно.

Но в любом случае требовалось проконтролировать. Хорошо, что Васю оставил в Питере, приглядывать. Немного спокойствия все же.

Тем не менее, непонятного Игорька Вася проморгал.

И вот теперь сраный мажор утешает мою Шипучку, держит ее за руку. Болтает. Я держусь. Хваленая арийская выдержка, да.

Отчего-то вспомнилось, как журналиста, первым задавшего вопрос об арийских предках, я чуть не выкинул за пределы комнаты. Ну, здесь память крови сыграла, наверно. Дед, все же, насколько я помню из разговора бабки, полным кавалером был. И очень крутым мужиком. Русским. Советским. А слово «ариец» мы воспринимали, как ругательство. Оскорбление. И били за него. И пока у деда с бабкой жил, и потом, в детдоме.

До чего смешно все повернулось. Теперь я — «ариец». Сука. Плевать. После стольких лет стало плевать.

Даже хорошо. Никто не помнит Сухого. Все знают Троскена. Другая жизнь у тебя, Олежа. Хорошая.

Сытая. Веселая.

Чего ж так херово-то?

— Да, поздравляю вас с помолвкой, лично с госпожой Верховец не знаком, но наслышан…

Мажор болтает. Вася за спиной терпеливо ждет, когда его можно будет заткнуть. Он тоже у меня застоялся, я знаю. И теперь наверняка рад любому кипишу. Даже такому смешному и легкому.

Но я не могу позволить выкинуть Шипучкиного ухажора на глазах у Шипучки. Когда-то мог. И даже сделал.

Но не теперь. Тогда, кстати, тоже херово вышло.

И невеста. Верховец какая-то… Чего несет?

— Какая невеста, Ольк? Ты чего? Поехали, поговорим.

— Не о чем. Если ты не заметил, у меня свидание здесь. А тебе реально к невесте пора.

Ну все. Тут, пожалуй, хватит.

Я встаю, подхватываю Шипучку за локти, поднимаю разом. Рывком, на секунду прижимаю к себе.

Она только охает. Не готова была к такой моей реакции. Может, ждала, что оправдываться буду за непонятную невесту? Но это уж хер там. Я вообще не в курсе, о чем она говорит, а потому будем прояснять по ходу дела. И наедине.

Шипучка бледнеет резко, и только тут до меня, дурака, доходит, что она не долечилась.

А я ее слишком резко дернул.

— Олька!

Мажор что-то кудахчет, но мне плевать. Я просто подхватываю Шипучку на руки и несу прочь из заведения к машине.

Укладываю на заднее сиденье, забираюсь следом. Командую водителю в клинику к Игнату.

Вася впрыгивает уже на ходу.

— Олька! — я не могу перестать тормошить ее, трогать, хотя она в сознании и нормально дышит.

Но страх в груди такой, что дышать невозможно. Колотит всего и больно тянет. Так вот и инфаркт схвачу, с Шипучкой своей сумасшедшей! Сука, не тридцать лет мне уже! Иногда возраст очень даже чувствуется. Вот как сейчас.

— Все нормально.

Она пытается оттолкнуть мои руки и сесть, но я не пускаю. Так и держу ее, прижав к себе, возвращая в положение полулежа.

— Нормально все, Олег! Отпусти меня!

Она слишком слаба, чтоб сопротивляться, и я этим бессовестно пользуюсь. Как и всегда.

— Лежи. Игнат проверит. И вообще, тебе еще неделю там лежать надо.

— Нет уж!

Она дергается еще пару раз, пока не понимает, что это бессмысленно, и укладывается на мою грудь, бессильно вздохнув.

Какое-то время мы едем в молчании.

А потом она все же начинает говорить:

— Олег, зачем ты опять, а? У тебя все налаживается, я смотрю, невеста красивая. Зачем приехал?

— Да какая еще невеста? — не выдерживаю я, повышаю голос, — ты с ума сошла, Ольк? Какая у меня может быть баба, кроме тебя?

— Высокая. Красивая. Блондинка.

Я ловлю в зеркале виноватый взгляд Васи.

— Извини, Олег, — басит он, заметно стыдясь, — я думал, она не узнает. Все уже улажено.

Я молчу. Смотрю.

Ну давай, старый волк, говори.

И Вася выдает охерительную в своей простоте и наглости историю о том, что на недавнем благотворительном сборище, где я фотографировался хер знает с кем, одна из этих хер знает кого после съемки доверительно сообщила журналистам известного интернет-портала, что она типа моя невеста.

Нахрена такая новость, я даже не собираюсь понимать. Наверняка, причины есть. Может, известность? Побыть немного невестой богатого иностранца… Нехилый взлет карьеры. А потом можно придумать историю расставания.

А я же лох иностранный. Может и не узнаю даже ничего. Мимо меня история моей помолвки и расторжения ее пройдет.

Ситуация простая и глупая.

А шарахнула по мне нехило.

Хорошо, что, судя по роже Васи, все виновные понесли наказание. Я даже не уточняю, какое. Знаю, что Вася, несмотря на внешнюю тупость, очень изобретательный парень.

Главное теперь — донести до моей Шипучки, что я не верблюд.

И уговорить все же полежать в больничке немного.

А, может, к кровати привязать?

Мысль о привязанной к спинке кровати Шипучке будоражит и радует.

И воспоминания будит.

Хорошие такие.

— Я слышал, ты чистишь все?

Захар прищуривается на меня сквозь клубы дыма, кидает зелень в центр стола.

— Добавляю.

— Отвечаю.

Я тоже бросаю купюру. Игра идет по маленькой, на интерес больше. Разговор серьезный, а так вроде смягчается градус.

Молчу, смотрю в карты. Чувствую его взгляд.

— Чищу.

— Нахера? Жмут? Еще!

Захар получает еще карту. Лицо непроницаемо. Ему так кажется.

Мы играем в очко. По-простому, по-нашему. И сразу становится понятно, кто есть кто. Я в свое время играл с мастерами. Сутки напролет. А Захар… Захар не был там, где я играл.

Я кидаю еще купюру в центр стола.

Вижу, как дергается бровь. Нет, не надо тебе туда, где я был, Захар. Жопу не отыграешь.

— Не жмут. Просто хочу выйти.

— Зря, — цедит Захар, — сейчас нехилое бабло поднимаем. И дальше еще будем. Сам знаешь.

— Знаю. Потому и выхожу. Пока не начали.

За этот год многое поменялось.

Мы с Захаром теперь что-то типа партнеров. К серьезным потокам его только начали подпускать, а ему очень хочется уцепиться. Показать себя. Вот и старается. И удивляется, что сейчас, когда налажены хорошие поставки, я сваливаю.

А я не хочу вязаться с дерьмом. Всегда был против этого. Знаю потому что, что это за дрянь, как быстро от нее сходят с ума, насколько это грязные бабки. Грязнее только смерть. Хотя и тут под вопросом.

Нет, я хочу спокойствия, насколько это возможно.

У меня есть свой бизнес, одни только ритуальные услуги приносят вагон бабла. И это легально.

Практически. Взял-то я его не особо правильно, но кто теперь вспомнит? Главное, что уже все почистил.

И теперь там вообще кристально. Ну, насколько это возможное, естественно, у нас.

Братва не понимает причин. Не верит. Вон, Захар подвох ищет.

А его нет, подвоха.

Есть причина.

Маленькая такая, тоненькая и шипучая, как радужная змейка. Та самая, у которой укус сто процентов смертелен.

Укусила в сердце, и все, пи**ц тебе, Сухой.

Вовремя ловлю себя на том, что рожа неконтролируемо расплывается в улыбке, сдерживаюсь, кидаю взгляд на Захара. Не заметил. В картах весь.

— Добавляю.

Думает. Смотрит. Решает. Смешной.

— Отвечаю.

— Открываем.

У меня двадцать.

У него девятнадцать.

Ругается.

Я невозмутимо забираю бабки.

— Еще?

— Да пошел ты!

Прикуривает опять, смотрит зло. Смешной. Проигрывать не любит. Чем-то меня этот спортсмен, зоны не нюхавший, цепляет. В хорошем смысле. Он кажется правильным. Цельным. Надежным. И мне дико не хочется, чтоб он лез в дерьмо, в которое нас толкают.

Но говорить ему я ничего не собираюсь. Это его жизнь и его решение.

А мне домой пора.

Шипучка ждет.

У нее сегодня смена утром закончилась, должна отоспаться уже. И завтра дома. А это значит, что можно из постели не вылезать сутки.

При одной мысли о постели и Шипучке в ней, немного поджимается все внизу. Кааайф.

— Я поехал.

— Слышь, Сухой, — голос Захара тормозит меня уже у двери, — а если реально, какого ты соскакиваешь?

— Жениться хочу. И детей, — почему-то совершенно честно отвечаю я.

Захар только качает головой и кивает.

Я выхожу из душного прокуренного полуподвального помещения, смотрю на часы и решаю заскочить в одно место. Там в прошлый раз брал пионы.