Мария Зайцева - Шипучка для Сухого

Потому что там, буквально в двадцати метрах от меня, мою Шипучку целует какой-то черт.

Я в курсе, что нельзя так говорить сейчас, типа, невежливо, потому что очень много дел ведется с этими ребятами. Но тут по-другому никак.

И я точно знаю, чем закончится сегодняшний вечер.

Расовой, бл*, резней.

Потому что то, что не выплеснулось вовне, когда увидел, как черт сжимает худенькие плечи моей женщины, накопится в геометрической, мать ее, прогрессии и выплеснется. Обязательно.

Я пью. На Васю не смотрю даже. Похер.

Она там. С ним. Он ее обнимает. А мог бы я. Мог. Бы. Я!

Бл***…

Нет, утренний ее выверт был понятен. И, даже, где-то ожидаем. Потому что Шипучка — она такая. Может отключить голову, особенно если умело действовать. Но потом обязательно придет в себя. И выскажет все, что думает. Или сделает то, что хочет.

Повезло мне с ней.

А вот ей со мной — не особо.

Но это — исправим.

Я так думал ровно до того момента, пока не увидел, как ее целует другой мужик.

Сейчас я вообще не думаю. Сейчас я тупо себя сдерживаю.

И на это уходят все силы.

И, наверно, хорошо, что я хотя бы поимел ее перед этим. Иначе, после стольких лет, вообще бы с ума сошел.

Я и так практически сошел.

— Сухой… Это… Сейчас парни придут…

Вася басит, осторожно косится на меня, невзначай перекрывает своей тушей обзор.

Я и так нихера не вижу, но хотя бы знаю, в каком направлении смотреть. А он тут, бл*, дислокацию войск производит!

Я хлопаю очередную рюмашку. Поднимаю на него взгляд. И, видно, он тяжелый, потому что Вася становится бледным. И это заметно даже в неверном свете гребанных софитов, что уже давят на мозги.

Какого хера? Как тут можно вообще о серьезных делах разговаривать?

Но люди, с которыми мне надо поговорить по вопросу возврата моего бизнеса, придут сюда. И Вася уверил, что это вообще нормально. Сейчас поговорим, типа, а потом, как раньше, баб — и в сауну.

Окончание сделки не поменялось за эти годы. Есть в мире стабильность.

Мне, в принципе, разговоры особо не нужны, потому что братва поддержит, и временные управляющие утрутся, но, пока я отдыхал, успели поменяться подвязки, и теперь их надо снова выстраивать и налаживать. Причем, на моем уровне. Потому что Вася — никто. И звать его никак. А я — очень даже «кто». И за эти годы стал еще больше «кем». Настолько, что могу и о более серьезной доле поговорить.

Но я не хочу серьезнее. Я хочу свое. И пусть в моем бизнесе все осталось практически без перемен, и крышуют его все те же люди, и, значит, законно… Ну, так себе, не особо, но, по крайней мере, это то, что я знаю. То, что я могу.

Поэтому с утра от Шипучки я сразу пошел к Васе.

Не особо, кстати, поверив в бред про жениха. Ну какой, нахер, жених? Когда жених, так не ведут себя в постели. Даже делая скидку на то, что старая любовь и все такое. Нет.

Нет у тебя никакого жениха, Шипучка моя.

Есть обида. Есть гордость. Есть правота своя.

Все это есть.

И я у тебя есть.

И замуж ты за меня пойдешь. Конечно, пойдешь. Никуда не денешься.

Именно так я и думал, созваниваясь с Васей и забивая стрелку.

Именно так я думал, когда получил полный расклад по тому, кто сейчас управляет моим бизнесом. И под кем он находится.

Именно так я думал, когда ехал сюда.

Приехал, сука.

Теперь вообще не думаю.

Нечем.

Вместо башки — просто пустая гулкая кастрюля, по которой лупит гребанная музыка. И скоро кастрюля не выдержит. Лопнет, к херам. И тогда…

Тут я вижу, как Шипучка пересекает танцпол, уворачиваясь от дрыгающихся придурков. Какое-то время смотрю, как бликует ее светлый свитер, а потом хлопаю еще рюмашку и, не слушая бубнеж Васи про то, что скоро люди придут, и надо бы успокоиться, встаю и иду следом.

Я не знаю, куда она идет, в туалет, на выход, еще заказать выпить…

Это неважно.

Я вижу впереди во вспышках света ее свитер, балахонисто висящий на тонких плечиках, и иду по следу, как волк за добычей.

Я тебя поймаю.

Очень скоро, слышишь?

Я иду по следу. Я — твоя беда.

Я иду по следу,

Чую, как ты дышишь,

Зря, ты зря сегодня так пришла сюда.

Я — твое проклятье.

Я — твоя погибель.

Ты все понимаешь, ускоряешь шаг.

Я тебя услышал.

Я тебя увидел.

Волчий вой по следу. Слышишь? Это знак.

Ты — моя навеки.

Но еще не знаешь.

Думаешь, свободна, думаешь — ничья.

Но все просто, детка.

Ты же понимаешь?

Я тебя поймаю.

Ты — уже моя.

М. Зайцева.

Олька скрывается за дверью туалета.

Я даже не раздумываю.

Нет, только инстинкт, только жажда.

Шипучка, зачем ты позволила себя целовать? Зачем? Ты же ночью со мной была? Как же так, Шипучка?

Вот и спрошу сейчас.

Во мне достаточно градуса, помноженного на личную дурь и стресс от увиденного и сказанного, чтоб делать херню.

Раньше это был постоянный убойный коктейль, но со временем я вроде как в себя пришел.

Вроде как.

Мне сейчас тридцать девять. Пора прекращать косячить.

Да, пора.

Это — в последний раз. Точно.

Рву дверь на себя, она не успевает закрыть.

Охает, отступает в глубь помещения.

На автомате защелкиваю замок. Краем сознания, полностью сосредоточенного на Шипучке, понимаю, что на обстановку в туалете не поскупились. Это тебе не грязный толчок в дешевой забегаловке. Это, сука, полноценная миниквартира, с двумя, бл*, комнатами. У меня первая моя комната в общаге, которую государство выделило сироте, однозначно меньше была.

— Олег… — Шипучка не отрывается от меня, глаза огромные, дурные. Испуганные очень.

Чего ты боишься, Шипучка?

Хотя… Правильно, наверно, делаешь, что боишься.

— Ну привет. С женихом познакомишь? Потом?

Голос у меня тихий, шипящий, как у змеи. И такой… Равнодушный какой-то. Не удивительно, что она пугается. Я и сам напрягся бы.

— Олег… Прекрати. Я тебе уже сказала все.

Она, наконец, приходит в себя, с вызовом задирает подбородок. И так до ужаса напоминает мне это нашу первую встречу с ней, на Смоленском, когда я сходу в карьер предложил ей встретиться. А она послала. Боялась тогда, и сильно. Но послала, не колеблясь. Отчаянная девчонка.

— Да, сказала.

Я делаю шаг к ней, хватаю за руку, рывком разворачиваю к зеркалу, прижимаю в тумбе с раковиной.

— Смотри, Шипучка, смотри.

Мы отражаемся в зеркале.

Два взгляда.

Ее — немного испуганный, но злой и напряженный.

И мой — нечитаемый. Как у змеи. Наверно, я впервые так на нее смотрю. Хищно.

Она неосознанно сглатывает, и я кладу ладонь на хрупкое горло.

Резко прижимаю к груди затылком. С наслаждением вдыхаю запах волос. Как всегда, невозможно дурит голову. Прямо, как белый в носу, торкает самой чистой первой понюшкой.

— На себя смотри. Кто он и кто ты. Вспоминай его.

И вижу, что вспоминает. Правда вспоминает. Глаза стекленеют. Не самые приятные воспоминания, похоже.

— Разве он тебе нужен, а? Разве он — то, что тебе нужно?

— А кто мне нужен, по-твоему? — шепчет она, еле шевеля губами, и мне дико хочется провести по ним пальцем. Они — нежные такие, припухшие все еще. Я этой ночью не сдерживался.

Я настолько залипаю, что даже не сразу соображаю, что она отвечает.

— Кто мне нужен, Олег? Ты?

— Я. — Пальцы поглаживают горло, мягко, нежно даже. Она не боится. Первый испуг от внезапно вторжения прошел. Теперь она просто вытянулась стрункой и ждет.

Правильно, Шипучка, не надо меня бояться. Ты же знаешь, я не смогу обидеть. Не смогу. Никогда.

И я тебе нужен. Очень. Только я.

И ты мне нужна.

— Нет, Олег. Ты мне не нужен. — Она говорит, опять сглатывает сухо, горло подрагивает под пальцами.

Тонкая кожа. Легко остаются синяки. Засосы. Если отогнуть край свитера, можно их увидеть. Свежие.

Я тебе нужен. Ты — моя.

Не выдумывай, Шипучка, ты чего?

— Ты — мое прошлое, Олег. Моя болезнь. Все, я выздоровела.

— Оль… Не дури. Я виноват. Я сделал больно. Я буду всю жизнь зализывать свою вину. Слышишь? Я же не оступлюсь.

Прижимаюсь к ней всем телом, Шипучка вздрагивает, но еще сильнее каменеет. И смотрит в зеркало. И тут мой черед каменеть.

Настолько злой, настолько жестокий у нее взгляд. Безжалостный.

— Отступишься. И уйдешь.

— Нет.

— Да. Олег, — она дергается и разворачивается ко мне лицом, упираясь руками в грудь.

И теперь мне становится плохо. Не по себе становится. Потому что то, что было в зеркале… Бл*, теперь это напрямую.

Прямо на меня.

И я от взгляда ее горю буквально.

Я одновременно и хочу ее, очень хочу, до боли, особенно такую, серьезную, далекую, которую так хочется сделать близкой простым, доступным мне способом, и в то же время что-то останавливает.

Она останавливает.

Я понимаю, что могу заставить. Могу настоять.

И она сдастся. Конечно, сдастся.

И мы поедем отсюда либо к ней, либо в гостиницу, где я остановился. И упадем друг в друга, как всегда.

Как прошлой ночью.

Но потом.

Потом опять будет утро. И отрезвление.

Поэтому я стою. И смотрю на нее.

На мою Шипучку.

Женщину, о которой я мечтал все это время. Каждую минуту думал, каждую секунду.