Арман напряженно глядел на нее, ожидая ответа. В глазах на долю секунды промелькнуло отчаяние.

"Он вылечит меня и уйдет, — испугалась Лиля. — Как жить тогда? Я не могу потерять Армана"

Она растворялась в нем, плыла по течению и наслаждалась этим. Боясь только одного, того часа, когда ему надоест, и ей придется как-то учиться жить заново. Но сейчас, и Лилия очень четко осознала, придется тяжелей и болезненней в сотню, в тысячу раз. Восемь месяцев назад в одночасье рухнул ее мир, и она осталась с детьми на разгромленном пепелище, у которого чудом сохранились фундамент и стены. Теперь же, если Арман покинет ее, просто закончится жизнь, мгновенно и в страшных муках, как при атомном взрыве.

— Я согласна, — проронила она, вглядываясь в его напряженное лицо, превратившееся в маску.

— Точно? — переспросил он, будто сомневаясь в ее ответе.

— Ну конечно, — заверила она и чмокнула его в нос.

— Почему тогда долго думала? — прорычал он и принялся целовать ее. Сначала руки, шею, глаза. Но вот Арман начал опускаться ниже. Обвел языком грудь, затем живот, заставляя трепетать и снова жаждать его прикосновений.

— Я люблю тебя, — выдохнула Лиля, сминая пальцами простыню. Он довольно улыбнулся и, подмяв ее под себя, плавно вошел в нее и начал медленно двигаться. Остальной мир перестал существовать. Только толчки внутри нее имели значения, только Арман, тенью нависший над ней, дарил радость и безмятежное счастье. Он, сделав решительный выпад, ускорил движение. Чувство безмерного восторга переполняло ее, и она закричала, забилась под ним, влекомая диким первобытным инстинктом.

Поздним вечером де Анвиль позвал Ирину в спальню хозяйки. Такой странной просьбы экономка еще не получала. Виданное ли дело, принести в комнату больной два ведра холодной воды. Но, притащив второе ведро, она поняла, чем руководствовался Арман.

По углам Лилиной кровати он расставил четыре металлических полукруглых плошки, в которых виднелись какие-то поломанные ветки. Пятую плошку держала в руках Лилия. Она возлежала на пустой кровати, где остались только матрац и простыня, другие вещи убрали в шкаф. Арман попросил экономку занять место в углу, где уже был загодя поставлен стул.

— Сидите тихо, — попросил ее де Анвиль и предупредил строго: — И, если ситуация выйдет из-под контроля, сразу тушите огонь.

Комната погрузилась в полумрак, лишь из гардеробной пробивалась полоска света. Арман начал заунывным голосом читать странную и непонятную молитву. А Ирина и Лилия, не сговариваясь, принялись мысленно отчитывать "Отче наш". Затем Арман, выкрикивая слова на незнакомом языке, щелкнул пальцами. В каждой плошке одновременно вспыхнул огонь оранжевым пламенем. Ирина вжалась в угол, не смея выдохнуть. Такое действо ей приходилось наблюдать впервые. Пламя потрескивало и взвивалось вверх, повергая экономку в кромешный ужас. Она взглянула на Лилию, лежавшую среди огненных столбов совершенно спокойно, потом перевела взгляд на Армана. Лицо графа стало суровым и властным. Улыбчивый француз в один миг превратился в надменного властелина или строгого судью. Он речитативом возносил новые и новые молитвы. А затем, воздев руки к потолку, закричал. Ирина хотела зажмурить глаза, предположив, что сейчас начнется самое страшное. Но ничего не произошло. Пламя потухло во всех плошках сразу. Арман кинулся к Лилии, помог встать.

— Ты хорошо держалась, любовь моя, — прошептал он, обнимая ее и целуя в висок.


Над Нижнеполынной третьи сутки, не переставая, лил дождь. Отец Сергий, молодой деревенский батюшка, любил в сильную непогоду забираться на колокольню и оттуда наблюдать за буйством стихии. Шквальный ветер клонил к земле кроны деревьев, ломая толстые ветки, как тонкий хворост. Над станицей черными птицами проносились куски рубероида, ненастьем сорванные с крыш. Под шум зарядившего дождя Нижнеполынная засыпала. Лишь кое-где еще виднелся свет в окнах.

"Станичники — дети солнца, — тепло подумал батюшка о своих прихожанах. — Встают с первыми лучами и отходят ко сну, как только наступает темнота". Он вгляделся в непроглядное небо.

"Разверзлись хляби небесные", — сам себе сообщил отец Сергий. Он уже собирался спуститься с колокольни и отправиться домой. Матушка Пелагея заждалась, наверное. Но что-то его не отпускало, хотя в кромешной тьме невозможно было разглядеть ни зги. Он вдохнул свежего воздуха, наполненного озоном, и уставился в сумрак. С малых лет Сергия приучили отчитывать молитвы, если подумать не о чем. Вот и сейчас, поняв, что все мысли разбежались в разные стороны, батюшка принялся проговаривать про себя священные тексты. Священные слова шли в особой очередности, придуманной им самим, и никогда не перемешивались. Сначала "Отче наш", затем шел "Символ веры", а после молитвы Богородице… Но не успел он закончить "Символ веры", как небо полыхнуло молнией. Одна, другая.

"Разве бывает гроза в декабре?" — удивился священник. Но молнии били одна за другой. Сергий уже насчитал четыре, когда громыхнуло еще раз. Если первые две попали в реку, одна канула в овраге, а четвертая ударила около заброшенного свинарника, то пятая вошла в жилой дом, стоявший на самом краю станицы. Батюшка без труда определил, чей он. Хозяйка в церковь не хаживала, а если встречала его на улице, переходила на другую сторону. В селе ее звали целительницей, народ из города и окрестностей ломился к ней на прием. Но церковные информаторы сообщали, что в том доме отродясь ни одной иконы не водилось. Значит, не знахарка, а ведьма.

Отец Сергий вгляделся в окна хаты, куда только что ударила молния. Ни крыша, ни угол стены не занялись огнем, лишь в окнах привиделись батюшке яркие всполохи. Будто кто с факелом по комнатам бегал, или сам стал факелом. Батюшка истово перекрестился и замер, наблюдая за происходящим. Он видел, как словно изнутри пламя охватывает дом. Когда здание запылало полностью, люди, жившие по соседству, начали выскакивать из своих дворов и останавливались в немом изумлении. Подворье, несмотря на ливень, в считанные минуты выгорело дотла.

Сергий подумал было, что, наверное, позвони он в колокол, народ сбежался бы на помощь быстрее.

Но мысль, пришедшая к нему после, заставила рухнуть на колени. Там, на колокольне, он молился до самого рассвета. Затем поднялся, рукавом рясы вытер лицо, мокрое от слез и дождя, и посмотрел вниз, где на самом краю села черным оскалом зияло пепелище.

"Свершился суд Божий" — снова подумал отец Сергий и начал неторопливо спускаться по высоким ступенькам.


*) — мой котеночек

ГЛАВА 33

Арман раздраженно посмотрел на часы. Половина первого. Куда запропастился хозяин дома? Вместо того чтобы сейчас лежать рядом с невестой и наслаждаться ее близостью, приходилось караулить Пахомова. В одиннадцать домой ввалились взволнованные Хлоя и Раиса Петровна, обе испуганные и встревоженные. Выйдя из ресторана, Виктор наскоро попрощался с ними и что есть мочи помчался в другую от дома сторону. Обеспокоенным дамам пришлось попросить метрдотеля вызвать такси.

"Что за выходки такие? Моя сестра и маман Лили оказались предоставлены сами себе, — начал заводиться Арман. — И куда, позвольте спросить, понесся наш герой на ночь глядя?"

Арман заверил Хлою и будущую тещу, что лично дождется Виктора, а если тот к утру не вернется, тогда и обратимся в полицию. Еще не хватало, чтобы с Пахомовым что-то случилось. Лили еще не окрепла после болезни, и лишнее беспокойство ей ни к чему. Арман воздал похвалу высшим силам, что его любимая уснула раньше, чем с прогулки вернулись родственницы. И о пропаже Пахомова ничего не подозревала. Пока. Но, если он не объявится к утру, правда выплывет наружу. А волновать Лили Арман категорически не желал.

Де Анвиль услышал, как к дому подъехала машина, и в два шага оказался у окна. Из такси, как черт из табакерки, выскочил Пахомов. Но почему-то с водительского места. Он одним рывком открыл заднюю дверцу и с силой потянул кого-то наружу.

Арман, не веря своим глазам, стремглав бросился вниз. В прихожей топтались двое Пахомовских ординарца, а в открытую дверь уже вваливался сам Виктор, толкая перед собой незнакомого обрюзгшего человека с черными грязными волосами.

По ухмылкам Митяя и Джотто де Анвиль понял, что они знают пленника.

— Знакомьтесь, — вежливо начал Виктор, слегка пиная вздумавшего брыкаться таксиста. — Это Иштван Ляну.

Арман, не скрывая удивления, во все глаза таращился на Пахомова, а Витька вошел в роль и кривлялся.

— Это наш знакомый таксист, любитель украсть и спрятаться.

— Я заплачу за пакет, правда, — прошамкал пленник на немецком.

— Конечно, заплатишь, — согласился Витька великодушно. — Но сейчас, баклан, ты расскажешь все вот этому месье. Когда и где видел Алисию, и если господин граф удовлетворится твоим ответом, то я отпущу тебя, и может быть, когда-нибудь смогу забыть о твоем существовании. Понял? — Затем Пахомов в упор посмотрел на Армана и серьезно заметил:

— Это свидетель, который видел, с кем из дома уезжала Алиска в аэропорт. Не понимаю, почему полиция до сих пор его не допросила?

— А ты его как вычислил? — сразу насторожился граф.

— У меня свои методы, — проскрежетал недовольно Пахомов.

Де Анвиль важно кивнул, и Витька понял, что Алискин отец ему не поверил.

— У меня тоже, — рыкнул Арман.

— Какой-нибудь "сыворотки правды" ему вколешь? — буркнул Пахомов. Пленник, услышав, дернулся.

— Нет, — поморщился Арман. — Просто угощу кофе с коньяком и поговорю по душам. И этот добрый человек мне сам все расскажет.

Витька почувствовал, как вздрогнул Ляну.

— Спасибо, от кофе не откажусь, — пролепетал он. — Весь день крошки во рту не было.

— Развяжи его, — попросил де Анвиль Виктора и поднялся в свою комнату.