Господин неуверенно ступал по песчаному, припорошенному снегом берегу, временами бросая беспокойные взгляды на окна дворца, чуть различимые за кронами парковых деревьев, или во мрак за деревьями по другую сторону пруда – туда, где располагалась ограда дворца. Терпение мужчины иссякло еще полчаса назад, и за минувшее с этого момента время он успел подумать обо всех ужасах, очевидно, произошедших с Маской и не позволивших молодому человеку быть подле своего господина этой ночью. При свете широкого месяца была хорошо заметна бледность господина. Без труда можно было различить, как время от времени мужчина сжимал и разжимал кулаки, не то пытаясь согреться, не то отвлекая себя таким образом от собственных тревог.

Однако господин, помня просьбу своего помощника, не уходил из парка. И в то время, когда разум, душа и сердце мужчины уже отправились на помощь Маске, тело его было приковано к подмерзшему песку, сойти с которого он не смел до оговоренного часа.

Нервы господина были раздражены до предела, и потому не удивительно, что мужчина едва не вскрикнул от внезапного испуга и бесконечной радости, когда наконец услышал хруст снега и последующий шорох веток. Кусты раздвинулись, и на подтаявшую полосу снегу вышел тот, кого господин дожидался.

Маска заметно запыхался после недавней пробежки. Сделав два или три глубоких вдоха, молодой человек обвел оценивающим взглядом окружающее пространство, приметив все изменения, произошедшие со дня его последнего посещения. Заметил господина и решительно направился к нему.

– Простите мне опоздание. Обстоятельства задержали меня, – с поклоном произнес молодой человек, останавливаясь возле господина на песчаной полосе у самой кромки воды.

Господин с трудом подавил желание обнять того, о ком он так волновался. Мужчина чувствовал, что если заговорит сейчас, то Маска распознает его чувства по неровному голосу, и потому некоторое время молчал. Когда он все же заговорил, тема и выбранный тон свидетельствовали скорее о раздражении господина, чем о его страхе за молодого человека:

– Ваше опоздание, друг мой, совершенно теряется на фоне иных событий. Николас Сандер в столице.

Маска виновато потупил взгляд.

– Да, я знаю. Вчера он нанес визит баронессе Грей. Поколотил дворецкого и нанятого на вечер лакея.

Господин хмыкнул. По его мнению, визит Николаса к Анне-Марии был сущим пустяком.

– О том, что произошло сегодня, вы, я полагаю, не слышали.

Маска отрицательно мотнул головой.

– Ну, так вот! Сегодня Николас Сандер нанес визит королю. В той неподражаемой манере, какая всегда была ему свойственна, – с раздражением, уже совершенно искренним, процедил господин.

Его собеседник удивленно вскинул голову, устремив на мужчину растерянный взгляд.

– Нет. Этого не может быть!

– Представьте себе, может. К счастью, кроме его величества и кардинала Линна в кабинете никого не было, и разговор удалось сохранить в тайне. Однако вчерашний визит господина Сандера к баронессе и его сегодняшний визит к королю не могут трактоваться двояко. И вы, я полагаю, уже догадались, что в скором времени будут думать о происходящем, о чем будут говорить и что донесут его благородию.

Маска все понимал, и потому не решался что-либо говорить, как не решился бы заговорить обвиняемый в час вынесения ему приговора. Молодой человек понимал, что приказа господина не сможет ослушаться, каким бы этот приказ ни был, и какую бы боль его исполнение не доставило Маске.

Впрочем, опасения Маски были напрасны. Хмурое лицо господина разгладилось, едва он взглянул на поникшие плечи своего друга: как бы он ни относился к виновному, господин не мог вынести ему сурового приговора.

Господин приблизился к Маске, коснулся его плеча. Губы мужчины чуть тронула улыбка.

– Не тревожьтесь, я буду милостив по отношении к нему, – прошептал он.

Опасаясь, вероятно, того, что не сможет долго сдерживать чувства, господин резко убрал руку с плеча молодого человека и решительно отступил назад.

– Николаса Сандера, – заговорил он медленно, все еще раздумывая над достаточностью принятых мер, – следует как можно скорее удалить из столицы. Он спутает нам все карты, если продолжит столь же рьяно наносить визиты. Также необходимо убедить его в том, что Анна-Мария вышла замуж по собственной воле. В противном случае мы рискуем вновь подвергнуться угрозе со стороны Сандера через какое-то время. Упрямство всегда было его самой сильной стороной.

Господин замолчал. Видя, что Маска успокоился, мужчина и сам смог вздохнуть свободнее. Сцепив руки на груди, он повернулся к пруду и принялся изучать мелкую рябь на поверхности. Поднимался ветер, а значит, скоро должна была разыграться непогода.

– Ступайте, друг мой. Вам нужно вернуться домой до того, как поднимется метель.

Маска не двинулся. Господин повернул голову в его сторону, напрасно пытаясь разгадать мысли молодого человека.

– Что вас тревожит, друг мой? – сдался он, в конце концов.

– Нет, ничего, – покачал головой Маска.

Но то, как были сказаны эти слова не оставили у господина никаких сомнений: Маска думал о Сандере. Господин вновь нахмурился.

– Ступайте, – повелительно произнес он. – И не рискуйте понапрасну.

– Не беспокойтесь, господин, я все устрою лучшим образом, – отозвался Маска.

Он скрылся тем же путем, каким появился на берегу озера. Некоторое время еще был слышен хруст снега под подошвами его сапог, потом все стихло. Только ветер завывал в печных трубах дворца, да кошки жалобно стонали на душе господина.

* * *

К часу ночи метель завладела столицей и до рассвета не собиралась брать передышки. Снежные наносы росли с каждой минутой, все более и более затрудняя передвижение по городу. Жители попрятались по домам, и только заплутавшего путника да нищего, не имеющего постоянного места обитания, можно было встретить на улице.

Держась одной рукой за калитку, другой придерживая отороченный мехом подол платья, Анна-Мария осторожно переступила через маленький каток, образовавшийся как раз на проходе. Оглянувшись на парк своего дома, на темные окна, девушка убедилась, что ее отсутствие не будет замечено и притворила калитку. Отойдя на несколько шагов, юная баронесса вновь остановилась и сквозь белый мрак постаралась разглядеть конец улицы.

Потерпев неудачу, Анна-Мария крепче сжала нож для бумаги, спрятанный в муфте. Защитить себя с его помощью девушка, конечно, не могла, но нож все же придавал ей уверенности. Свободной рукой юная баронесса натянула объемный капюшон до самого подбородка. В схватке с людьми от него, как и от ножа, не было бы пользы. Но не стоило забывать о ветре, метавшем острые льдинки в нежную мишень – от этой напасти толстая ткань защищала неплохо.

Юная баронесса вновь тронулась в путь и более уже не замедляла шага, пока не дошла до трактира на соседней улице. Остановилась перед покосившейся дверью, постучала. Стука услышать не пожелали. Тогда девушка подобрала с тротуара увесистый кусок кирпича, дождалась, когда присмиреет очередной порыв ветра, и закричала, что было мочи:

– Я выбью вам стекло, если не откроете немедленно!

Угроза подействовала. Дверь распахнулась, и взору юной баронессы предстал сутулый хозяин питейного заведения. Судя по синякам на его лице, он и сам любил употребить своего товара.

– Чего тебе, девка? – осведомился он. – Не видишь – мы закрыты уже?

Анна-Мария выронила кирпич, ненадолго спрятала руку в муфту, а когда вновь вытянула ее, на ладошке девушки лежал золотой.

– Мне нужно видеть вашего постояльца, – ответила девушка.

Хозяин взял монету, попробовал на зуб. Монета была подлинной, и таким же подлинным стало его уважение к припозднившейся гостье.

– Что же вы стоите на улице? Метель какая! Проходите, госпожа, – произнес он с поклоном.

Юная баронесса прошла внутрь. Грязное помещение, захламленное поломанной мебелью и черепками битой посуды, произвело на девушку крайне неприятное впечатление. И желание поскорее закончить беседу с трактирщиком усилилось.

– Так кто вас интересует, госпожа?

– Господин Сандер. Мне сказали, что он остановился здесь.

– Упрямый осел… – пробубнил хозяин, после чего изобразил приветливую улыбку на лице: – Мне позвать его?

– Нет. Проводите меня в его комнату.

Улыбка пропала с лица мужчины, и ее место заняла похотливая ухмылка.

– Везучий осел… – прохрипел хозяин, но Анна-Мария к своему счастью его не услышала.

Трактирщик провел девушку на второй этаж, любезно постучал вместо нее в дверь комнаты «господина Сандера». После чего, весьма неохотно повинуясь желанию госпожи, сошел вниз.

О том, что трактирщик ее не обманул, Анна-Мария узнала еще прежде, чем дверь комнаты открылась. Николас не постеснялся озвучить свое недовольство поздним визитом:

– …не спите, и другим, мерзавцы, не даете! Ночь на дворе, а вам в двери стучать… Какого дьявола у вас стряслось?!

Николас, очевидно, пинком распахнул дверь. И вдруг застыл каменной статуей на пороге комнаты, узнав гостью.

– Анна? Бог мой! Что вы здесь делаете? Вы одна?

Николас выглянул в коридор, спешно запахивая рубашку. Кроме девушки за дверью никого не было, а, значит, юная баронесса пришла к нему совершенно одна. Пришла пешком, не имея позволения погоды нанять экипаж. Пришла одна по темным улицам, когда случайный прохожий не мог помешать такому же случайному бандиту напасть на нее! Николас схватился за голову, однако на этот раз стенания его не были долгими. Поразившись собственной глупости, он поспешно втолкнул Анну-Марию внутрь своей комнаты.

Пыльное помещение была скудно обставлено обшарпанной мебелью. Освещалось все единственным огарком – тем немногим, что осталось от свечи после того, как Николас Сандер уснул, не потушив ее. Было зябко и холодно, и юная баронесса не смогла скрыть удивления, не понимая, как можно было заснуть в таких условиях.