Ювелир вновь взглянул на полицейского следователя, но, уже видя в нем не Полковника, а всего лишь человека, появление которого в мастерской поставило крест на его деле независимо от конечного результата. Репутация Свена Монде была подорвана, а вовсе не оказалась под угрозой, как говорил о том Полковник. С этой точки зрения, терять ему уже было нечего.

Когда же полковник Блодхон узнает, какой ценный свидетель оказался в его руках, он, вне всяких сомнений сможет обеспечить его безопасность. В полиции Полковник – первый человек. Выше него только король и Господь Бог. Вряд ли влияние нанимателя Лайзы распространяется на его величество. И уж тем более никто не посмеет указывать Богу…

Кроме того, усмехнулся Свен, рассказав сейчас полицейскому о Лайзе, он мог отомстить ей таким образом за все причиненные неудобства и все угрозы, которые посмела воровка высказать в его адрес.

– Она не называла мне имени своего нанимателя.

– Она? – сдвинул брови Полковник. – Вы хотите сказать, что к вам приходила женщина?

– Вор не имеет пола, господин полицейский, – многозначительно заявил Свен Монде, после чего продолжил: – Так вот она не называла имени своего нанимателя. Но сказала, что он обладает значительной властью. А еще она сказала, что он особенно настаивал на наличии у него всех украденных «дворянских частей». Воровка, как я понимаю, хотела их себе забрать (в счет оплаты), да только он по-другому рассудил. Она его побаивается, господин полицейский – в том не может быть сомнений.

Полковник Блодхон хмыкнул и откинулся на спинку стула. Взгляд его скользил по замершему перед столом ювелиру, давая понять, что слова свидетеля услышаны, и заставляя того волноваться до вынесения окончательного решения по его делу. Вероятно, узнай Свен Монде, что сам Полковник в этот момент критически оценивает собственные суждения, ювелир почувствовал бы себя увереннее. Ведь так и случается всегда, когда сознаешь, что даже безупречные люди могут ошибаться.

После ограбления виконта де Гра его величество Эдуард предположил, что ограбление имеет под собой глубокий смысл. Полицейский не побоялся рассмеяться над словами короля. После похищения чести герцогини Торре король вновь высказал ту же мысль. Полковник сумел найти доказательства банальности и этого происшествия.

«Неужели, – думал следователь, – я был настолько слеп, что не заметил очевидного?»

Но, может, воровка просто воспользовалась славой об известных преступлениях, чтобы заручиться помощью ювелира и обокрасть княгиню Лагарде? Может, не было никакого преступного заговора? Может, эта воровка непричастна к прошлым ограблениям?

– Скажите, господин Монде, а вы уверены, что у воровки был наниматель?

Допрашиваемый, подавившись слюной, закашлялся и с возмущением задал встречный вопрос:

– По-вашему, я настолько глуп, что сам не подумал об обмане?

Полицейский пожал плечами.

– Я умею отличить ложь от истины. Я не хуже вашего разбираюсь в людях – такова уж особенность моей профессии. Мне приходится угадывать желания клиентов, чтобы они уходили довольными и возвращались вновь, принося свои деньги, – заверил Свен Монде Полковника. – Наниматель существует. Она не выдумала его.

– Что ж, с нанимателем все понятно. Расскажите мне теперь про воровку. Она назвала вам свое имя? Сообщила что-то, что поможет нам ее разыскать? То, что она недавно освободилась из тюрьмы – это весьма ценные сведения. Но по тому, где она была прежде, полиция, как вы понимаете, не сможет установить ее теперешнего местонахождения.

– Что до того, где может она скрываться – по ее словам, она уже должна была покинуть столицу, – проворчал господин Монде. – А имя ей не было нужды сообщать мне. Мы прежде уже встречались, так что я узнал ее.

– И кто же это?

Господин Монде рассмеялся. Он хотел насолить Лайзе, он был готов рассказать о ней все, что было ему известно. Однако называть ее имя или помогать полиции устанавливать его по своим картотекам он не собирался. Как бы там ни было, Свен Монде чувствовал себя своим по другую сторону баррикад и пока не испытывал желания изменить свое положение.

– Как только вы арестуете всех членов этой шайки, я буду первым, кто опознает воровку, – пообещал ювелир. – А до той поры… увольте. Мне дорога моя жизнь и мое здоровье.

Полковник сощурился, пристально изучая бледное лицо. Он, несомненно, догадался, что уже вовсе не таинственной воровки опасался ювелир. Сделав себе мысленную пометку внимательнее отнестись к прошлым и будущим делам господина Монде, Полковник пока сжалился над ним:

– Вы, по крайней мере, могли бы описать мне ее внешность?

– А что описывать-то? – удивился господин Свен. Удивление его было ничуть не наигранным: он действительно осознал, что может узнать Лайзу, но вряд ли может найти у нее хотя бы одну особую примету, интересующую его собеседника: – Девушка лет двадцати, приятной наружности. Волосы аккуратно уложены, платье опрятно… Глаза очень выразительные!

– Глаза?

Следователь нахмурился. Не далее, как сегодня утром к нему приходила графиня де Монти. Ей удалось, наконец, выпытать у супруга некоторые обстоятельства ограбления. По словам женщины, в вечер ограбления у его сиятельства была гостья…

– …очаровательная девушка лет двадцати с очень ярким взглядом, – словно по большому секрету сообщила графиня де Монти.

Полковник в задумчивости прикусил губу. По словам графини де Монти было сложно судить об общественном положении воровки, но она точно не была благородной дамой. Виконт де Гра утверждал, что в момент близкий к ограблению, он натолкнулся в коридоре на горничную гостьи герцога Шанто. Со слов ювелира выходило, что воровка небогата (иначе господин Монде обратил бы внимание на это). Герцогиня Торре дала показания, что напавшие грабители были мужчинами, но наводчиком у них выступил тот, кто превосходно знал особенности жизни почтенной дамы – то есть бывал в высшем свете. Но «бывал в высшем свете» вовсе не было синонимом благородства и знатности, а значит, не противоречило показаниям других потерпевших. Вот уже год, как в высшем свете частенько бывала бедная девушка лет двадцати – Лайза, горничная юной супруги барона Грея.

Не доверяя господину Монде, полицейский пока решил скрыть от него свою догадку. Тем более что предположение строилось на допущениях, да и Лайза могла быть известна ювелиру совсем под иным именем.

* * *

Во второй половине дня полковник Блодхон покинул ювелирную мастерскую, отослал дожидавшийся его полицейский экипаж и нанял обыкновенный городской. Он намеревался поговорить с горничной баронессы Грей, но планировал это сделать как можно более аккуратно. Ведь Лайза была горничной Анны-Марии, и король Эдуард, несомненно, не одобрил бы подозрений в адрес такой особы в отсутствии прямых доказательств. Равно как и барон Грей. Ведь подозрения в адрес горничной бросали тень на ее госпожу.

Когда наемный экипаж остановился возле дома барона Грея, городские часы отзвонили три. Полковник Блодхон неспешно вылез из салона, огляделся по сторонам. Ему прежде доводилось бывать в доме его благородия. Дом и пространство перед ним заметно изменились с тех пор, стало уютнее. В каждой детали, в каждой мелочи теперь чувствовалось хозяйское внимание.

Однако долго наслаждаться видом переделанных клумб Полковнику не дали. Почтительно склонившись, дворецкий Джон распахнул перед гостем входную дверь.

– Полковник Блодхон с неофициальным визитом, – представился полицейский. – Могу я увидеть баронессу Грей?

– Ее благородие отдыхает, но, полагаю, сможет принять вас, – с поклоном сообщил дворецкий.

Приказав кучеру его дождаться, Полковник поднялся по лестнице.

– Передайте ее благородию, что я также желаю видеть ее горничную.

Джон не двинулся с места, будто дожидаясь продолжения. Но Полковник не продолжил, и слуге пришлось покинуть его.

Лайзу и ее госпожу дворецкий нашел там, где и рассчитывал. Девушки сидели в малой гостиной. Горничная уверенными движениями вышивала маки на переднике. Не найдя другого занятия, Анна-Мария с интересом изучала присланные ей утром эскизы платьев.

– А! Джон, как хорошо, что вы зашли. Взгляните на это платье, – юная баронесса протянула дворецкому один из листов. – Мне кажется, оно мне подойдет. Я буду в нем самой красивой дамой в столице!

Какого мнения был Джон о платье, не имело значения. Платье представлялось ему новой неуместной тратой, за которую дворецкому последует строгий выговор от барона Грея, но относительно которой его благородие как всегда ни слова не скажет своей супруге. Так что Джон в форме довольно грубой предложил оставить пока этот разговор и перейти к вещам более важным.

– Полковник Блодхон, – не сводя пристального взгляда с Лайзы, проговорил Джон, – желает поговорить с вашей горничной, баронесса.

Лайза оторвалась от рукоделия. Выражение ее лица ни на миг не раскрыло дворецкому истинных эмоций.

– Ума не приложу, что ему от меня нужно, – обронила служанка, невинно хлопая ресницами.

Как мудро рассудила Лайза, для нее сейчас самым главным было убедить дворецкого в том, что она не подозреваемая, а только свидетель чего бы то ни было. Чем дольше Джон будет придерживаться такого мнения, тем дольше не будет помогать Полковнику Блодхону своими наблюдениями и известной ему информацией, могущей положить последний мазок на картину преступлений.

Анна-Мария, в отличие от своей горничной и дворецкого, была вовсе не расположена вести разговор с Полковником. Едва услышав имя полицейского, девушка недовольно нахмурилась. Она еще помнила пикник в городском парке и этого незваного гостя, посмевшего говорить о делах в те часы, когда баронесса Грей намерена была думать только о своем отдыхе и удовольствии своих гостей.

– Не хочу его видеть! – заявила юная баронесса, после чего вернулась к эскизам «своих будущих платьев».

– В таком случае, я предложу полковнику Блодхону поговорить с Лайзой в холле, – с поклоном произнес Джон и уже собрался удалиться, как вдруг настроение госпожи переменилось, и она с улыбкой проговорила: