– Ну, зачем же доставлять господину полицейскому неудобства разговором в коридоре? Ведь мы же гостеприимные хозяева.

Девушка взмахом руки велела Джону привести Полковника к ним в малую гостиную. Когда дворецкий уже вышел в коридор, она добавила:

– А чтобы у вас не было желания нас подслушать, принесите еще чая и печенья!

Джон недобро покосился на дверь. Она все еще была неплотно прикрыта, так что возможности сделать вид, будто он не услышал приказа, у дворецкого не было. Как не было и права ослушаться распоряжения госпожи.

Полковник Блодхон пришел в гостиную через минуту. Легко поцеловал протянутую руку, заметив, что кружевное платье весьма к лицу юной хозяйке дома. Получив разрешение Анны-Марии, полицейский присел на кресло напротив дивана, занимаемого юной баронессой.

– И о чем же вы хотели поговорить с моей горничной? – поинтересовалась Анна-Мария.

Ее тонкие пальчики ловко порхали над эскизами, складывая желтоватые листы в большую папку. В какой-то момент рука баронессы дрогнула, и все усилия пошли прахом. Глядя на разлетевшиеся по полу бумаги, Полковник понял, что скоро разговор начать не удастся. Вздохнув, полицейский встал, чтобы помочь собрать эскизы с пола. Тем более что это помогло ему избежать взгляда на баронессу, когда он ответил на ее вопрос:

– Полагаю, вам будет неприятно услышать то, о чем пойдет речь.

Обычно в таком случае благородные дамы хмурились, начинали возмущаться. Одна престарелая графиня на заре его полицейской карьеры даже запустила в следователя своей тростью с золотым набалдашником. Анна-Мария же просто рассмеялась:

– Это совершенно невозможно, господин полицейский. Я знаю все о моей служанке. У нас с ней нет секретов друг от друга!

Юная баронесса на этом не закончила разговор. Категоричности заявления ей показалось недостаточно для убеждения Полковника, и она принялась рассказывать ему о дружбе, тесной и нерушимой, связывающей ее и Лайзу. Нетрудно понять, что Полковнику до этого не было дела, и слушал он вполуха, уделяя больше внимания сбору эскизов и незаметно наблюдая за горничной.

Впрочем, поведение Лайзы было ничем не примечательно. Девушка сидела со спокойным выражением лица, немного смущенная из-за того, что вышивка мешала ей присоединиться к Полковнику и помочь госпоже. Полицейский не заметил даже растерянности.

Собрав эскизы, Анна-Мария встала и подошла к столику возле окна, на котором лежала папка, очевидно, от присланных ей листов. Уложив бумаги, девушка села за столик, придвинула к себе чернильницу и чистый лист и принялась писать портному. О полицейском она как будто вовсе позабыла. Молчание затягивалось. Полковник взглянул на Лайзу. Горничная в ответ пожала плечами.

– Вы не против, если я поговорю с вашей служанкой? – осведомился полицейский.

– Как вам будет угодно, – отозвалась Анна-Мария, слишком поглощенная своим занятием, чтобы сказать больше.

Полковник повернулся к горничной, так что юная баронесса почти пропала из его поля зрения. Лишь краем глаза видел он ее дивный силуэт, выделявшийся на фоне освещенного светом проема. Безупречность профиля, стройность стана, гибкость пальцев, удерживающих пушистое перо – все это будто нарочно было создано, чтобы отвлечь полицейского от мыслей и заставить забыть о цели его появления в доме барона Грея.

В конце концов, Полковник все же сумел взять себя в руки и обратить взор на объект не столь прекрасный, но ничуть не отталкивающий и куда более интересный с профессиональной точки зрения.

– Итак, Лайза… – натянуто проговорил полковник Блодхон.

Остановившись на середине задуманной фразы, он вновь посмотрел на Анну-Марию. Девушка его взгляда не заметила. Расстегнув верхнюю пуговицу камзола, Полковник повторил:

– Итак, Лайза… Как долго вы состоите горничной у баронессы Грей?

– С августа месяца прошлого года, господин, – ответила девушка.

– Прежде вы…

– До этого я не работала горничной, господин.

– И, несмотря на это, вас приняли на службу? – спросил Полковник тоном «этого же не может быть никогда!» О строгости и прижимистости его благородия полицейский был весьма хорошо осведомлен.

Лайза заметно улыбнулась.

– Господин Джон посчитал меня вполне подходящей служанкой для госпожи Анны-Марии. Я никогда не работала горничной, но я умела делать то, что необходимо при этой работе.

Полковник кивнул.

– Вы знаете об ограблениях, имевших место в столице в последние месяцы?

– Разумеется, господин. О них говорят все, кто только может говорить.

– Имеете ли вы какие-нибудь подозрения относительно преступника?

– Что вы, господин? – почти искренне удивилась Лайза. – Как можно мне – простой горничной – подозревать кого-то? Это ваша работа, господин.

– Да, моя, – согласился полицейский. – И я имею подозрения. Говоря прямо: я подозреваю вас, Лайза, в этих преступлениях.

Воровка побледнела, но такая реакция была вполне естественной и не могла однозначно подтвердить или опровергнуть подозрения Полковника Блодхона. Взглянув на лицо горничной, на руки, крепче прежнего, сжимающие иглу и пяльцы:

– Поверьте, оснований для подозрений у меня предостаточно. Вы появились в высшем свете в августе месяце. Первый бал, участницей которого вы стали, имел место в доме герцога Шанто. Дом герцога Шанто стал местом первого преступления в череде тех, о каких идет речь…

Откинувшись на спинку кресла, полковник Блодхон продолжил излагать Лайзе ход своих мыслей, основываясь на обстоятельствах преступлений, свидетельствах жертв и рассказах очевидцев. Он был спокоен, говорил уверенно, не переставая наблюдать за реакцией Лайзы на его слова.

Горничная речи полицейского не прерывала. Опустив голову, она сидела мрачная, растерянная, испуганная. Еще полчаса назад уверенная в том, что только заявление графа де Монти может навести полицию на ее след, теперь она понимала, что и без этого совершила достаточно ошибок, умело подмеченных опытным следователем.

Прежде всего она ошиблась, посчитав, что виконт де Гра не придаст значения столкновению с ней в полумраке коридора. Также ошиблась она в том, что полиция не подумает о наводчике в случае герцогини Жаклин. Ну, и, разумеется, ошиблась она в том, что Свен Монде будет молчать.

«О! Вот уж кто всегда умел выставить себя невинной овечкой. Хотела бы я знать, что наплел он обо мне Полковнику?» – подумала Лайза, когда в своем рассказе Полковник дошел до обмана княгини Лагарде.

И все же самым страшным было для Лайзы отнюдь не подозрение полицейского. Все, что слышала о нем Лайза, говорило в пользу того, что он не посмеет ее арестовать без надежных доказательств. Джону же…

Девушка украдкой покосилась на дверь.

Дворецкий, несомненно, слышал весь разговор Полковника с горничной. И уж конечно, подозрения полицейского Джон возвел в ранг непоколебимой истины. А значит, теперь он сделает все возможное, чтобы подозрения Полковника касались только Лайзы, и имя Анны-Марии даже не упоминалось в контексте их.

Лайза вздохнула. Было очевидно, что работа ее на господина Маску на этом была завершена. Также не вызывало сомнений, что ни господину в черном, ни ей самой не нужно, чтобы воровка была арестована.

«Не остается ничего иного, как только бежать…»

Улучив момент, когда Полковник отвел, наконец, свой пристальный взгляд в сторону, Лайза взглянула на госпожу. Юная баронесса непременно расстроится, но через пару дней после исчезновения горничной уже и думать забудет о ней.

Воровка виновато опустила голову. Слова Полковника теперь для нее не имели вовсе никакого значения. Защищаться, пытаться переубедить его, было бессмысленной тратой времени. Что теперь действительно стоило сделать, так это постараться выпроводить полицейского как можно скорее. Подняться в комнату госпожи, взять драгоценности из шкатулки и…

– Можете ли вы мне что-нибудь возразить на это, Лайза? – поинтересовался тем временем полицейский.

– Увы, господин. Вы изложили все так ясно, умозаключения ваши были так логичны, что я ничего не могу сказать против.

– Значит ли это, что вы действительно совершили указанные преступления?

«Неужели он полагает, что я сознаюсь?» – удивилась Лайза, однако ответить ничего не успела.

Баронесса Грей решительно поднялась с места и громко стукнула кулачком по столешнице, привлекая к себе внимание. Свет, лишившийся из окна, не позволял видеть лица девушки, но Полковник однозначно решил, что черты Анны-Марии искажены чувством весьма неблагородным.

– Довольно, господин Полковник, – проговорила баронесса Грей. – Довольно отнимать время у меня и у моей горничной пустыми речами и безосновательными обвинениями.

Полицейский опешил. Он никак не ожидал, что занятая письмом Анна-Мария, все же слушает разговор. И уж совсем не мог он предположить, что гнев юной баронессы будет направлен на него, а не на служанку, как обычно бывало в таких случаях. Ведь все господа рано или поздно убеждались в нечестности своих слуг, даже самых искренних и преданных.

В отличие от Полковника, горничная ничуть не удивилась тем словам, в которых Анна-Мария выразила свой гнев, и тому адресату, на кого этот гнев был направлен. Лайза прежде имела возможность лицезреть, как искренне верит людям юная баронесса и как может выпустить коготки в случае опасности. И потому только суть гнева баронессы озадачила горничную. Да, подозрения Полковника не были подкреплены уликами, но последовательность мыслей полицейского, основанная на крайне логичных выводах, должна была произвести должное впечатление даже на Анну-Марию!

– Но позвольте, ваше…

– Не позволю! – холодно отчеканила девушка. – Как смеете вы подозревать мою горничную в недостойных делах? Как смеете вы, не имея должных доказательств, предъявлять ей это гнусное обвинение?

– Но, баронесса…

– Довольно, Полковник. Ни слова больше! Вы сказали достаточно. Теперь извольте выслушать.