— Ну, ей пришлось покинуть свой дом и начать все сначала на новом месте, — пояснила Ингрид.

— Она не видела отца с тех пор, как уехала из Чили, — добавила Молли, собирая на лужайке материал для новой гирлянды. — Я даже не думаю, что он присылает ей письма. Уверена, что он — настоящее чудовище.

— Ты не можешь говорить плохо о людях, которых не знаешь, Молли. Как бы то ни было, я не думаю, что он намеренно жестокий человек. Скорее просто эгоистичный и безответственный.

— Бедняжка Феде, — вздохнула Эстер. — Она постоянно говорит об отце.

— Бьюсь об заклад, что он даже не думает о ней и ее матери. А они развелись? — невозмутимо спросила Молли.

— Господи, нет! — ответила мать, вытирая кончик своей кисточки. — Они только живут раздельно. Я уверена, что, в конце концов, они снова будут вместе. Представляю, как тяжело там было Элен. Это вам не Англия.

— Элен, может быть, влюбится в кого-то еще, — высказала предположение Молли, получая удовольствие от самой мысли о скандале.

— Ты слишком начиталась романтических книг, дорогая, — засмеялась Ингрид, качая головой в сторону дочери с той снисходительностью, которая позволяла всем ее детям вести себя так, как они хотели.

— Эстер, — начала Молли, — правда или нет, что Феде нравится Сэм?

— Оставь это, Молли, — прервал ее Сэм, не отрываясь от книги. — Мама, если они не заткнутся, я пойду читать в сад.

Ингрид вздохнула.

— Девочки!

— Да, это правда. С того момента, как он спас ее из полыньи, — ответила Эстер, не в силах оставить вопрос старшей сестры без ответа.


— Девочки, вы мешаете Сэму читать. Я уверена, ему лестно, что Федерика так относится к нему, но, по правде сказать, ему уже пятнадцать лет, и у него есть более важные вещи для раздумий, чем влюбленность шестилетнего ребенка.

— Он должен быть благодарен всем, кому нравится, — возразила Молли, которая любила, чтобы последнее слово оставалось за ней. Сэм проигнорировал ее и перевернул очередную страницу.

— Как славно светит солнце! — воскликнул Нуньо, поспешно спускаясь на лужайку. — «Когда отступит ночь с медовых трав лугов, благословенный май листвой нам салютует», — продекламировал он, окидывая взглядом окружающий их безмятежный пейзаж.

— Роберт Бриджс, «Соловьи», — небрежно проронил Сэм.

— Совершенно верно, мой дорогой мальчик, — подтвердил Нуньо, слегка наклоняя голову в знак одобрения, будто действие происходило на сцене.

— Тебе следует вспомнить об Италии, Нуньо. В этой стране погода скверная, независимо от месяца, — гадким голосом произнесла Молли.

— Вот как! Вредная Молли подобно гранде нувола закрыла солнце. Я никак не могу повлиять на хныканье капризной девчонки. — Он засопел. Молли закатила глаза и ухмыльнулась Эстер. — Не думайте, что я не заметил молчаливых перемигиваний между тобой и твоей сообщницей, — добавил он, глядя на них с напускной свирепостью. — Вас обеих расстреляют на рассвете. А теперь, Ингрид, давай посмотрим твою опера дʼарте. — Он перегнулся через плечо дочери и уставился в холст с видом крупного знатока. — Недурно, недурно. Наши итальянские мастера, конечно, не бросились бы поздравлять тебя с бокалом Шато Лафита, но и не отшатнулись бы в ужасе, — медленно произнес он с подчеркнутым итальянским акцентом, который культивировал столько лет и без которого уже не мыслил своего существования. — Совершенно очевидно, что изображен Сэм, моя дорогая, только непонятно, где у него ноги, а где голова.

— О Господи, папа, иди и почешись где-нибудь в другом месте, — вздохнула Ингрид, делая затяжку и жест рукой, означающий «можешь быть свободен».

— В отношении этого не слишком приятного предмета я должен заметить, что негигиенично держать в доме животных с блохами. Я скоро с ума сойду от этой чесотки, и никакие купания не приносят мне облегчения. Свинья должна удалиться из дома.

— Эстер, ты должна позволить Приклсу удалиться из дома, — опять вздохнула Ингрид.

— Какое невыразительное имя для любимца, — заявил Нуньо неодобрительно и выпрямился. — В любом случае с подобным именем он не стоит того, чтобы быть приглашенным в приличный дом.


Федерика довольно быстро стала постоянным визитером в беспорядочно выстроенном особняке Эплби. Имя у нее было итальянским, так что она мгновенно заслужила расположение Нуньо, который заметил, что с подобным именем ей не только гарантируется особая красота и очарование, но и озорной характер, что, как добавил он непререкаемым тоном, так же важно, как щепотка перца в самом изысканном блюде с неаполитанскими спагетти.

Эстер была очень рада, что нашла себе новую подружку. Она всегда была хвостиком своей старшей сестры Молли, которая командовала ею как хотела, а затем быстро отправила ее «в отставку», когда подыскала себе в школе более подходящую компанию. Федерика, сама того не ведая, помогла Эстер ощутить собственную значимость. Она с горячностью крутила педалями велосипеда почти каждый день, чтобы увидеться с Эстер, и с благодарностью позволила ей взять на себя лидерство. Они погружались в детские игры без тех комплексов и запретов, которые неизбежно возникали при появлении Молли. Они спускались по скалам в потайные бухты и проходы, где можно было найти пещеры и спрятаться в них, там они делились своими детскими секретами. Море в Англии оказалось совсем другим, темным и грязным, полным морских водорослей и с сильным запахом соли и озона. Но Эстер научила Федерику любить его, строить замки из плотного песка и разыскивать мидий и крабов среди множества мелких лужиц, возникающих в скалах при высоком приливе. Они соорудили плот для озера, сделали удочки из палок и иногда, правда всегда под наблюдением взрослых, жгли костры. Когда зиму сменила весна, дни удлинились и стало значительно теплее, их дружба расцвела вместе с яблонями.


Сэму практически нечему было учиться в школе. Он был намного умнее любого из прочих учеников и смотрел на них как на заторможенных или просто тупоголовых школяров. Он редко читал книги, которые следовало читать по программе, предпочитая им французских классиков девятнадцатого века, таких как Золя, отец и сын Дюма и Бальзак, поставляемых дедушкой Нуньо. Тем не менее он ухитрялся оставаться лучшим по всем предметам, включая и математические дисциплины, в которых не считал себя особо сильным. Со своими светло-песочного цвета волосами, большими, полными ума серыми глазами и затаившейся в уголках рта усмешкой он производил впечатление харизматической и высокомерной личности, знающей себе цену. Он был твердо убежден, что совсем не такой, как все остальные.

Итак, Федерика влюбилась в него. Он удивленно улыбнулся про себя этому известию и сразу же забыл о нем. Многие девушки были влюблены в него, чего не могли осознать другие парни, не понимающие простой истины, состоящей в том, что девушки любят тех, кто выделяется среди других. Где именно они выделяются — не имеет значения, будь то игровое поле или учебный класс. Девушкам нравятся уверенные в себе юноши, которые командуют другими и которые блистают на фоне остальных.

Сэм блистал. Ему не нравился ни футбол, ни регби — он терпеть не мог коллективных действий. Зато он недурно играл в теннис, но только в одиночку, у стенки. Парные игры раздражали его. Он любил изрядно побегать до полного изнеможения. Девушки его тоже легко утомляли. Но он не был жестким человеком. Если девушка ему нравилась, он вел себя как романтик, звонил ей, писал послания. Его намерения всегда были самыми искренними. Но дальше все происходило как с новой книгой, прочитав которую он переходил к следующей.

Мать говорила ему, что такое поведение является совершенно естественным для молодого человека его возраста. Нуньо вообще высказывался в том смысле, что женщины не стоят того, чтобы он тратил на них свое время, и продолжал усердно снабжать его новыми книгами. «Увы! Женская любовь! Как известно, она может быть прелестной и ужасной», — говаривал он, на что Сэм с готовностью отвечал: «Байрон, "Дон Жуан"». Его отец в те редкие моменты, когда отрывался от своих философских творений, советовал ему обратить внимание на более зрелых женщин, поскольку нет ничего менее привлекательного, чем мужчина, не понимающий сложностей женского тела, а более опытная женщина сможет научить его искусству любви.

Таким образом, Сэм преисполнился решимости найти себе умудренную годами и опытом женщину. Знакомые ему девушки были слишком юными, чтобы можно было рассчитывать получить от них нечто большее, чем поцелуй, а он уже, в определенном смысле, дозрел до большего. Проблема состояла в том, что он стал испытывать неудобства от постоянно неудовлетворенного сексуального желания, что отвлекало его от занятий и его любимой французской литературы девятнадцатого века. Он ловил себя на том, что думает о сексе в самые неподходящие моменты, например в автомобиле или в поезде. При этом он обычно находился не один, так что не мог дать волю своим интимным фантазиям. Если ему не удастся в ближайшее время найти женщину, то вскоре он может сойти с ума от неудовлетворенности, думал Сэм.


Федерика провела утро с дядей Тоби и его другом Джулианом в их лодке, названной в честь ее матери «Элен». Море было спокойным, как озеро, что позволило им проплыть несколько миль с помощью сильного, но теплого южного ветра, заставлявшего лодку резать воду со скоростью акульего плавника. Федерике очень понравился ее дядя. Он привел ее в свой дом и показал коллекцию насекомых. Он рассказал ей, как муравьи строят свои кучи и как здорово они трудятся, подобно маленькой армии очень дисциплинированных солдат, перенося в свои жилища куски пищи, иногда вдвое превышающие их размеры. Вдвоем они прятались ночью в кустах, чтобы понаблюдать за лисами и барсуками. Он построил для нее в саду родителей домик на дереве, так что она могла в засаде поджидать кроликов, пробиравшихся в огород и претендовавших на дегустацию капусты, выращиваемой Полли. В апреле они нашли потерявшегося птенца черного дрозда, вероятно выпавшего из гнезда, и немедленно доставили его в особняк Эплби к Ингрид для дальнейшего лечения. Тоби и Федерика после этого приходили к ней каждый день, чтобы контролировать его выздоровление. Федерика была слишком застенчивой, чтобы являться в одиночку, особенно по той причине, что боялась оказаться наедине с Сэмом и не найти что сказать. Он не проявлял к ней абсолютно никакого интереса. С чего бы это? Она понимала, что была для Сэма ребенком, но не могла выбросить из головы мысли о нем. Птицу наскоро окрестили Блэки — еще одно неоригинальное имя, вызвавшее недовольство Нуньо, но никакие уговоры не могли заставить ее улететь. «Жизнь слишком хороша», — произнес Нуньо, когда малютка Блэки уселся на кофейной чашке и стал лакомиться крошками хлеба из рук Эстер. После этого Эстер настояла, чтобы Федерика приезжала каждый день. Та вначале заколебалась, но вскоре стремление быть частью этого семейного клана намного превзошло ее робость, и она быстро привыкла к тому, что каждый день отправлялась на велосипеде к ужину с чаем.