Эстер, как заботливая няня, оказывала Федерике помощь во время ее первого семестра. Она сама была робким ребенком, но в течение этого семестра удивила учителей, на их глазах набираясь уверенности в себе. Благодаря усилиям Эстер, вовлекавшей ее во все свои дела, у Федерики впервые в жизни появились друзья. В Чили она всегда предпочитала находиться в одиночестве, но сейчас все изменилось. Она нуждалась в Эстер, и, к ее удовольствию, Эстер тоже нуждалась в ней. Но никто не мог заменить ей отца, никто, даже дядя Тоби.


Когда Федерика вернулась домой после морской прогулки под парусом, то обнаружила, что мать плачет, сидя на диване в гостиной.

— Мама, что случилось? — спросила она, ощущая, как сердце наполняется ужасом. А вдруг что-то случилось с Хэлом или с дедушкой и бабушкой.

— Пришло письмо от твоего отца, — засопела Элен, вручая дочери залитый слезами листок бумаги. — Извини, что я открыла его, дорогая. Я ведь подумала, что оно предназначено мне.

Она солгала. Она просто не могла сдержаться. У нее не было вестей от Рамона с тех пор, как они уехали в январе. Когда она узнала его почерк, то вскрыла письмо, ощутив внезапный приступ ярости и желания. Оно пришло из Индии, было написано на почтовой бумаге отеля и находилось в пути в течение месяца. Он написал такой чарующий рассказ для Федерики, что слезы наполняли глаза Элен до тех пор, пока не хлынули по лицу бурным потоком ревности и обиды.

— Я ненавижу Рамона за то, что он вынудил меня стать той, в кого я превратилась, — объяснила она позднее в тот же вечер матери, когда Федерика отправилась в постель. — Я ревную его к собственной дочери, потому что он написал ей, а не мне. Он любит ее. Он любит ее в своей собственной безнадежной манере. Меня дико возмутила его жестокость, пусть и ненамеренная. Написав это письмо, он дал ей надежду. Но ведь он не собирается возвращаться. Все кончено для нас всех. И для Федерики тоже. Однако это письмо только усугубило ситуацию. Он воскресил ее надежды лишь для того, чтобы растоптать их позже. Он всегда был таким импульсивным. Охваченный внезапным раскаянием или тоской по дому, или еще бог знает чем, он написал это послание любви, но сейчас уже наверняка позабыл о нем. Вот это и мучает меня. Он такой чертовски безответственный. Если бы он поступил честно и попросил ее забыть его, она не находилась бы постоянно на грани нервного срыва. Это просто невыносимо. Он не приписал мне даже нескольких слов в конце письма. А Хэл, ведь он и ему тоже отец. Будто мы для него вообще не существуем.

* * *

Федерика читала письмо, и ее сердце парило, как счастливый воздушный шарик, наполняя грудь радостным возбуждением. Очевидно, что это означает его скорый приезд, подумала она, прикусив губу, чтобы не закричать от радости. Затем она стремглав побежала в кабинет деда, чтобы определить положение Индии на карте. Это не было слишком далеко от Англии. Вообще недалеко, решила она, поворачивая глобус, чтобы найти Чили. Чили находилось на другой стороне земли, но Индия оказалась близко. Достаточно близко, чтобы он заехал к ним на пути к Сантьяго. Она несколько раз перечитала письмо, прежде чем положить его в шкатулку с бабочкой, стоявшую на ее прикроватной тумбочке. Когда она прислушалась к тихому перезвону крошечных колокольчиков, ее наполнила уверенность, что он любит ее и думает о ней. Это письмо так своевременно нарушило четырехмесячную тишину, когда она почти потеряла надежду на то, что он вообще еще помнит о ней.


— Сегодня я получила письмо от папы, — сообщила Федерика Эстер, когда они сидели на плоту посреди озера. — Он скоро навестит нас.

— Это здорово, а что он пишет?

— Он написал для меня рассказ. Он пишет чудесные рассказы, — сказала она, и ее щеки зарделись от удовольствия.

— Это его работа?

— Да. Он пишет книги. Однажды он писал о Польперро для «Нэшэнэл Джиогрэфик». Именно тогда он встретил маму.

— Правда? Очень романтично.

— Так и случилось. Он написал тайное послание, понятное только ей, прямо в статье. И тогда она поняла, что он ее любит.

— Молли говорит, что твои родители развелись, — внезапно для самой себя брякнула Эстер, прежде чем смогла остановиться. Федерика от ужаса чуть не задохнулась, а ее лицо стало пунцовым.

— Развелись? Нет, это неправда. Кто ей это сказал? — спросила она, чуть не плача.

— Думаю, что она сама пришла к такому выводу, — выпалила Эстер.

— Ну, это не так. Они не разведены. Папа скоро приедет. Скажи ей об этом. Если бы они развелись, он не написал бы мне такое хорошее письмо, не так ли?

— Конечно нет. Молли вечно что-нибудь выдумает, — поспешно дала задний ход Эстер, сожалея о том, что сорвалось с языка, поскольку лицо Федерики мгновенно посерело и теперь выражало глубокое страдание. Они сидели молча, думая каждая о своем, причем Эстер мучило раскаяние, а Федерику — неопределенность.

— Если я расскажу тебе тайну, ты обещаешь, что сохранишь ее навсегда? — тихо спросила Федерика, печально глядя на подругу.

— Обещаю. Можешь довериться мне. Ты ведь знаешь, что это правда, — с чувством сказала Эстер.

— Никому не говори об этом. Вообще никому.

— Я не скажу, обещаю.

— Даже Молли.

— Особенно Молли, — твердо сказала Эстер.

— Когда мы были в Качагуа у родителей папы, я подслушала, как ругались мои родители, — нерешительно начала Федерика.

— О чем?

— Мама обвиняла папу в том, что мы его не интересуем и что именно поэтому он проводит так много времени в других странах. Я тебе раньше не говорила, но папа почти все свое время проводит в путешествиях. Мы его видим лишь изредка. Он внезапно будто спускается с облаков после длительного отсутствия. Иногда он не бывает дома целый месяц, иногда — даже больше. Она сказала, что их брак оказался всего лишь клочком бумаги и что она предоставляет ему свободу. А еще она сказала, чтобы он никогда больше к нам не возвращался. — Подбородок Федерики задрожал от охватившего ее отчаяния.

— Но ведь он написал тебе письмо, — возразила Эстер, подвигаясь к подруге и ласково обнимая ее за плечи.

— Я знаю. Он ведь не написал бы, если бы не собирался вернуться, правда?

— Ну конечно. Если бы он не хотел больше вас видеть, он бы вообще не писал. Зачем тогда это нужно?

Федерика кивнула головой.

— Да, он бы не прислал письмо, — согласилась она.

— Поэтому не о чем печалиться. Наоборот, есть повод веселиться. Скоро он приедет, возможно, очень скоро.

— Если бы они развелись, то я бы знала, верно?

— Да. Им бы пришлось сообщить тебе.

— Мама сказала, что мы будем жить в Англии, а папа будет приезжать и навещать нас, так же, как делал это раньше.

— Тогда именно так все и будет, — сделала вывод Эстер. Федерика вытерла слезы носовым платком, извлеченным из кармана. Единственной персоной, носившей платок в кармане, которую знала Эстер, был Нуньо. — Знаешь, моя мама утверждает, что люди во время ссоры часто говорят о таких вещах, которые вовсе не собираются делать, — сообщила Эстер и добавила: — Мой отец говорит ужасные вещи, но нас это абсолютно не беспокоит, поскольку, когда он злится, — это совершенно другой человек. Полагаю, что твои родители тоже становятся другими людьми, когда ругаются. Не думаю, что они действительно собирались так поступить.

— Я тоже, — согласилась Федерика, почувствовав себя значительно лучше.

— Почему бы не попросить Сэма разжечь для нас костер? — с энтузиазмом предложила Эстер.

Федерика с благодарностью посмотрела на подругу и переключила свои мысли на Сэма. Она сразу же позабыла об отце и о подслушанном разговоре в Качагуа. Яростно работая веслами, они направили плот по стеклянной глади озера к зарослям тростника и камыша.


Сэм не был особо счастлив, когда его оторвали от книги. Они обнаружили его лежащим на диване в гостиной с пакетом картофельных чипсов, которые он поглощал под музыку Дэвида Боуи. Он попросил их пойти и поискать для воплощения своей идеи кого-нибудь другого.

— Но больше никого нет, — возразила Эстер.

— А как насчет Беа?

— Сегодня суббота, дурашка, — ответила она.

— Но она здесь, ведь я ее слышу, — сообщил Сэм, выгребая очередную горсть чипсов.

— Ладно. Но если она не согласится, ты сделаешь это?

— Помчусь со всех ног. Но только пойди и позови ее, — скомандовал он.

Эстер вышла в холл и стала звать Беа. Федерика последовала за ней как хвостик, боясь оставаться наедине с Сэмом. Пока Эстер призывала Беа, Федерика следила за Сэмом сквозь приоткрытую дверь. Он был таким красивым, что ей ужасно захотелось стать пятнадцатилетней девушкой, чтобы он обратил на нее внимание.

Когда Беа торопливо спустилась по лестнице, она выглядела совершенно иначе, чем заурядная няня, извлекавшая Федерику из мокрой одежды в тот зимний день, когда она провалилась под лед. Сейчас она была одета для выхода в плотно облегающее ее фигуру черное платье и туфли на высоких шпильках, а ее кудрявые светлые локоны упруго подпрыгивали при каждом шаге. С длинными черными ресницами и сияющей красной помадой на губах Беа была похожа на раскрашенную куклу.

— Что тебе нужно, Эстер? — спросила она, перегнувшись через перила. — Мне уже пора уходить.

— Мы хотим, чтобы ты зажгла для нас костер.

— Ну, я едва ли смогу вам помочь в таком виде, как ты думаешь? — ответила та и благосклонно улыбнулась.

— Но Сэм не сможет это сделать.

— Вот как? Почему же?

— Потому что он читает.

— Ради бога, да он читает с утра до вечера. Где он?

— В гостиной, — сказала Эстер, наблюдая, как Беа решительно проходит мимо них, готовясь к стычке с Сэмом.

Сэм зевнул и раздраженно отвел глаза от книги. Но когда он увидел возвышавшуюся над ним Беа с ее длинными оголенными ногами на сверкающих черных шпильках, он отложил книгу и сел, охваченный изумлением.