Внезапно в Семене вспыхнула дикая ненависть к Буряку. Это Олекса, сволочь такая, втянул его в историю с проститутками. Олекса во всем виноват! И Семен от всей души пожелал Буряку сдохнуть на больничной койке.

Но даже смерть бывшего дружка не могла ничего изменить. Семен понимал, что остаться в тени не удастся. Однако его страшила не сама кара, какой бы жестокой она ни была. Самое ужасное заключалось в том, что вся та грязь, в которую он вляпался, станет известна дочери. В каком виде предстанет тогда перед ней любимый папка, о котором она так скучает? Она же все поймет, уже не детсадовка. Поймет — и назовет его зверем. А кто же он еще? Дикий зверь, без стыда и совести. И даже без жалости. Такое не прощают…


Декабрь 1999 года. Жанна

В те далекие уже времена, когда у нас только-только начали появляться в домах первые телевизоры и лица служителей муз не были так растиражированы, известный мастер розыгрышей композитор Никита Богословский отколол следующий номер.

Вместе с другим композитором, Сигизмундом Кацем, они отправились по городам на творческие встречи со зрителями. Оба маэстро одновременно выходили на сцену в разных залах, а через час за время антракта менялись местами, успевая таким образом заслужить гонорар в двух местах. Через некоторое время Богословскому стало скучно, и он на очередном творческом вечере вышел на сцену со словами:

— Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац!

После этого он сыграл и спел все песни Каца, которые знал наизусть. Можно себе представить изумление зрителей, когда во втором отделении на сцене появился другой человек с теми же словами:

— Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац!

А потом начал играть уже спетые Богословским песни…

Эта забавная история была давным-давно известна всей эстрадной тусовке. Знала ее и Жанна. Но то, что случилось в Ярославле, ничуть не походило на дружеский розыгрыш. Это вообще было ни на что не похоже.

Жанну, естественно, взбесило, что запись нового альбома непонятным образом украдена. А последние слова Бори Адского буквально сразили ее.

— Что ты сказал? — растерянно спросила она. — Моя дочь? Откуда она взялась?

— На этот вопрос, Жанночка, можешь ответить только ты.

— Опомнись, Боря! Уж не считаешь ли ты, что у меня действительно есть дочь?

— Что считаю я, не имеет значения, Жанночка. Важно, что думают люди.

— Невероятно! — воскликнула Жанна с нервным смехом. — Такое и в кошмарном сне не приснится!

— Теперь ты представляешь, что я пережил, когда здесь в первый же день этим огорошили?

— Так какого же черта ты сразу не позвонил мне в Москву? Почему не предупредил, что объявилась какая-то аферистка?

— Я думал, обойдется, — виновато сказал Адский. — Целые сутки ее афиши по городу соскребал. И обошлось бы, если бы она не спела весь твой новый альбом. Но об этом я никак не мог знать.

Однако краденая фонограмма сейчас меньше всего заботила Жанну.

— А что, эта так называемая дочь выступала под моей фамилией? — спросила она.

— Нет-нет. У нее сценический псевдоним — Диана.

— Как же выяснилось, что она моя дочь? Она это со сцены объявила?

— Жанночка! — взмолился директор. — Я же не был на ее концерте. Это было три дня назад. Но, думаю, никаких объявлений со сцены она не делала. Хватило интервью в местной газете.

— Ты его читал?

— Ну… взглянул мельком.

— Газета у тебя с собой?

— Нет, — быстро ответил Адский. — В гостинице.

— Но у кого-то из наших наверняка с собой. И все в курсе дела. Все — до подсобного рабочего.

Директор отвел глаза и ничего не ответил.

— Так вот оно в чем дело! — с горечью сказала Жанна. — То-то на меня все пялились, будто в первый раз видят. Представляю, как мне тут кости перемывали двое суток!

— Ну потрепали языками, было, — признался Адский. — Но ничего такого.

— Какого?

— Обидного. Все тебя обожают, Жанночка, как и прежде.

— Почему же не больше? Могли бы — как многодетную мать.

Почувствовав, что к Жанне вернулась способность иронизировать, Адский осмелился напомнить:

— Пора второе отделение начинать, Жанночка. Ты как? Осилишь?

Неподражаемая не была бы Неподражаемой, если бы сдалась.

— Увидишь! — сказала она, поднимаясь.

Жанна вышла на сцену с высоко поднятой головой и с места в карьер начала:

— Меня, оказывается, в вашем городе ждал приятный сюрприз. Дочь у меня нашлась. Вот радость-то! Были когда-то сыновья лейтенанта Шмидта, теперь стали появляться дочери Арбатовой. Жаль, что эта Диана не дождалась мамочку. Но теперь-то мы с ней обязательно встретимся, я вам это обещаю. И она у меня еще запоет. Но только уже своим голосом, а не под украденную у меня фонограмму!..

Заметно поредевший зал замер в напряженном молчании, ловя каждое слово. Но Жанна не собиралась держать длинную оправдательную речь. Она сделала властный жест — и зазвучало вступление к ее самому известному шлягеру «Слезы шута». Эта песня была написана чуть ли не десять лет назад, но до сих пор время от времени занимала почетные места в хит-парадах.

Зал словно проснулся от спячки. Первые же слова песни утонули в громовых аплодисментах. Жанна не стала больше искушать судьбу и все второе отделение, продлившееся два часа, пела лучшее из своего репертуара.

— Да, Неподражаемая! — шептал стоящий в кулисах Адский. — Сто раз Неподражаемая!..

В финале сцену завалили цветами. Жанна расточала налево и направо обворожительные улыбки, но лишь одна она знала, чего ей это стоило.

Уходя к себе в гримерку, Жанна негромко бросила Адскому:

— Через полчаса у меня в номере. С газетой!.. Газету она вырвала у директора из рук, как только он вошел.


Ноябрь 1999 года. Зоя

После встречи с родителями Миледи и просмотра видеокассеты Зое было что рассказать подруге. Но Жанна сначала попросила перезвонить на следующий день, потом — в конце недели. Работа над новым альбомом занимала все ее мысли.

Зоя не обиделась, однако больше звонить не стала, решив оставить Жанну в покое. В конце концов, для того чтобы выяснить обстоятельства, которые привели к гибели Миледи, Зое посторонней помощи не требовалось. И она ограничилась тем, что узнала у Жанны последний адрес несчастной Милки Миловской.

Никакого четкого плана у Зои не было. Она просто собиралась поподробнее поговорить с человеком, у которого Миледи снимала квартиру. Может быть, тот был знаком со своим соседом по балкону. Жанке это не пришло в голову, а ведь сведения о соседе могли кое-что дать. Правда, как следовало из слов Ванечки, Миледи соседа не знала. Но можно ли было полагаться на слова ребенка? В отличие от Жанны, Зоя все же допускала, что Милка по своей глупости и бесхарактерности могла угодить в бандитскую компанию. Ведь связалась же она с киллером.

По случаю воскресного дня недомерок, рассказавший Жанне о гибели Миледи, оказался дома, но принимать гостей был явно не расположен. На улице стоял лютый, совсем зимний холод, а в доме из-за очередной аварии опять отключили отопление. Недомерок, злой как черт, сидел в пальто и шапке перед включенным телевизором, по которому, словно в насмешку, упоенно рассказывали о жизни бедуинов в знойной Сахаре.

Зоя, мгновенно оценив обстановку, посочувствовала продрогшему хозяину квартиры и довольно резко выразилась в адрес бездельников из ДЭЗа, чем, по крайней мере, согрела душу недомерку.

— Подруга, значит, — пробормотал он, выслушав Зою, и потер озябшие ладони. — Тут вроде одна подруга уже приходила.

— Да, она мне рассказывала, — кивнула Зоя.

— Ну раз рассказывала, мне добавить нечего.

— Я приехала с вами поговорить не о той женщине, которая у вас квартиру снимала. Я про соседа вашего хочу узнать.

— Про какого такого соседа?

— С которым у вас балкон общий.

— А при чем тут сосед? — подозрительно спросил недомерок.

— Может, и ни при чем, — легко согласилась Зоя. — Но вдруг он в тот день случайно что-то видел или слышал.

— Тогда бы милиция об этом дозналась. — возразил недомерок. — А я хорошего человека в такое дело впутывать не буду.

— Чем же он такой хороший? — не сдавалась Зоя.

Недомерок, сдвинув шапку, почесал затылок и после мучительного раздумья радостно выпалил:

— А он мне денег в долг давал. Без разговоров. Раза два или лаже три.

Больше он ничего не смог вспомнить.

— Ну а чем он занимается? Где работает? — спросила Зоя.

— А я не спрашивал. Мне-то на кой хер? Вроде раньше на границе служил. А сейчас — не знаю.

— А лет ему сколько?

— Да молодой кобелек еще.

— А выглядит как?

— Обыкновенно. Только вот глаза такие синие-синие. Смерть бабам.

У Зои екнуло сердце. Одного синеглазого пограничника она знала. Он ворвался в ее жизнь и едва все не разрушил. Неужели тот самый?

— Его случайно не Петей зовут? — спросила Зоя чуть дрогнувшим голосом.

— Точно, Петя, — изумился недомерок. — Знакомый, что ли?

— Не знаю… — ответила Зоя. — Может быть…

— Уж не он ли тебе ребеночка сделал?…

Такой прозорливости от недомерка Зоя не ожидала. Правда, ее беременность стала уже заметной, но совсем чуть-чуть.

— Не он, не он, — сказала она, торопливо запахивая расстегнутую дубленку. — И вообще, может быть, это совсем не тот Петя.

— А ты посмотри, — неожиданно предложил недомерок.

— Как это?

— Так он вроде вернулся. Видать, уезжал куда-то, а сегодня, слышу, за стеной кто-то шебуршит. Не иначе как вернулся.