Пока меня арестовывали, я не могла поверить, что это правда. Габри стоял парализованный. Я уже многого не помню, но мы даже толком не попрощались, от неожиданности я оставила свои вещи в машине, просто не подумала про них.

Меня отвезли в какой– то офис. Он не был похож на полицейский участок, как мне показалось, – более приветливый и без решеток. Я заполняла бесконечное количество бумаг, подписывала какие– то документы, даже не задумываясь, на что я соглашаюсь. Меня допрашивали, объясняли и зачитывали права, а потом увезли.

Оказывается, нельзя просто так остаться в Америке без визы и считать, что это все игра, продолжение лета. Оказалось, это преступление. Ева, я преступница!

И она опять заплакала. Я обнимала ее и пыталась успокоить. Вот он, мой страшный сон наяву. Это случилось с Аней, так быстро и так болезненно для нее.

– Ань, если хочешь, можем продолжить этот разговор, когда тебе будет легче.

– Я в порядке. Удивлена, что до сих пор у меня в запасе есть слезы, думала, что выплакала все за это время. Только давай уже выберемся из аэропорта и поедем на вокзал за билетами. Если мы сегодня не уедем, спать будем на вокзале, денег на отель у меня нет.

– Хорошо давай. Я могу прямо сейчас, с телефона, посмотреть билеты, и если они есть, купить. Тогда нам будет не обязательно мчаться на вокзал. А сможем спокойно прогуляться по Киеву. Кстати, у меня в сумке есть куртка. Держи, а то ты вся в мурашках.

– Спасибо. Обожаю твою продуманность и то, что ты такая запасливая. И спасибо, что приехала. Мне так хотелось поскорее встретить родного человека. Не хотела больше ни на минуту оставаться со всем этим одна. Или еще хуже, приехать в таком состоянии домой, к родителям.

– Да не за что. Я все равно ничего не делала. Ты видишь мои глаза? Я уже давно живу дома, никуда не выхожу.

– Да, кстати, я не хотела говорить, но они выглядят не лучшим образом.

– Представь, что было раньше, если это после десяти дней лечения. Я, когда утром проснулась, не могла понять, что вообще происходит. А когда увидела себя в зеркале, потеряла дар речи.

Мы вышли из аэропорта и отправились в сторону автобусной стоянки. Маршрутки и автобусы из Борисполя в Киев ходят каждые десять минут, ждать долго не пришлось.

Аня выглядела измученной и стройной. Я даже на минутку позавидовала ей, а потом одумалась. Я завидую худобе человека, которому пришлось пройти через депортацию. Я ведь даже не знаю всей истории, но могу себе представить, что дальше будет только страшнее.

И вот она: худые ножки в коротких джинсовых шортах, грязная голова и моя черная кожаная куртка, которая сильно контрастирует с ее летней одеждой. Но сейчас время не для красоты, главное добраться домой.

Глава 39

– Ты хочешь сесть возле окна или у прохода?

– Можно, я возле окна?

– Конечно.

– После того, как все бумаги оформили, меня повезли куда– то. Мне говорили название этого учреждения, но я давно перестала слушать.

На меня не надевали наручников, и поэтому я не чувствовала себя преступницей. А вот когда нас привезли в специальное учреждение для иммигрантов, а правильнее сказать, для нелегалов, тогда я поняла, насколько все серьезно.

Настоящая тюрьма без возможности покинуть ее. Женщины всех рас и возрастов в одинаковой форме, и огромный общий барак для сна. Представляешь, мы все спали в одной комнате. Хотя сном это назвать сложно, ведь вокруг тебя незнакомые женщины, парочка которых пугала меня до жути.

– Даже не могу себе представить.

– Позже нам объяснили, что здесь мы будем находиться, пока нам не назначат дату судебного заседания. Не буду описывать тебе условия, в которых нас содержали, все стычки, в которые я была вовлечена. Просто скажу, что это было ужасно, и я поскорее хочу все забыть. Продержали меня там чуть больше недели. На седьмой день мне наконец– то назначили дату рассмотрения. Еще через день меня отвезли в суд, где заседание было по большому счету формальностью. Ну что я могла сказать такого, что спасло бы меня? Или как мог защитить меня бесплатный адвокат, которому не за что было уцепиться?

Приговор не стал ни для кого сюрпризом. Депортация и возмещение всех расходов: судебные траты, мой перелет в Украину и билет маршала.

Да, я летела не одна. Весь полет была прикована одним наручником к маршалу. Чувство было унизительным. Офицер был приятным молодым человеком, но, как и все американцы, четко следующим законам. Казалось бы, что может случиться, если он снимет наручники во время полета? Но как я его не просила и не жаловалась, что мне неудобно, наручники он снял только в Украине.

Отдельная история про Габри. Когда мне впервые разрешили позвонить из офиса иммигрантской службы, кроме него, звонить было некому. Я набрала его номер, рассказала, где я и куда меня собираются везти. Он промямлил что– то невнятное, пообещал помочь и узнать у адвоката, что можно сделать.

Второй раз я позвонила ему уже из изолятора. Он сказал, что узнал, но, к сожалению, ничего сделать для меня уже нельзя. Тогда я предложила ему приехать ко мне на заседание суда и сказать, что мы собираемся пожениться. Может, тогда у меня появятся хоть какие– то варианты. Ему эта идея понравилась, пообещал приехать и заодно привезти мои вещи.

Как ты уже поняла, он не приехал. Позже я ему звонила уже даже не для того, чтобы высказать, что я о нем думаю, а для того, чтобы получить свои вещи. Чтобы он привез мне их хотя бы в аэропорт, но он больше не брал трубку.

Из аэропорта Нью– Йорка я ему написала. Пользоваться телефоном – это единственное, что мне разрешил маршал, нарушив протокол. Сообщения мои Габри тоже не читает. Самое интересное, что он моментально стал мне безразличен. Когда я поняла, что он бросил меня в такой беде, то все чувства к нему просто испарились, как пачка чипсов еще до начала фильма в кинотеатре.

Сейчас остались только злость и сожаление. Но не только на Габри, а и на себя тоже. Ведь по большому счету я осталась ради него, и чем я только думала? Принести такую жертву ради отношений с человеком, которого я, оказывается, даже не знала и для которого так мало значила.

За эту неделю в изоляторе я поняла, что отнеслась ко всему безумно легкомысленно. Ты живешь четыре месяца с визой и ни разу не попадаешь ни на один контроль. Когда виза заканчивается, в твоем физическом мире ничего не меняется, ты как жила, так и продолжаешь. Поэтому истории про иммиграционную полицию в какой– то степени звучат, как сказки про монстров. Тебе кажется, что с тобой этого никогда не произойдет – с кем угодно, но не с тобой.

– Аня, это просто ужасно– все, что тебе пришлось пережить. Даже не могу себе представить, как ты это все выдержала. Кстати, ты похудела, причем сильно.

– Да, мне кажется килограммов на десять. В изоляторе ничего почти не ела, пыталась больше спать. Режима там не было. Подъем, отбой и приемы пищи, все остальное время мы были предоставлены сами себе. Вот я и лежала в кровати, заливая слезами синтепоновую подушку. Много времени оставалось думать и переосмысливать. На фоне изолятора возвращение домой показалось не такой уж плохой идеей, как мы с тобой думали в конце августа.

– Еще бы.

– Я почувствовала себя одинокой, чужой и никому не нужной. Что страна, которая еще пару дней назад улыбалась мне и угощала меня самой вкусной на свете пиццей, теперь хочет, чтобы я заплатила по счетам.

– Как думаешь, есть способ вернуть твои вещи?

– Ну, надежда только на то, что у Габри в голове все встанет на места. Что он поведет себя, как нормальный человек, и хоть эту мелочь сделает для меня.

Ты представляешь, сколько там у меня всего осталось: компьютер, одежда, обувь и всякие мелочи. Я буду продолжать писать ему в надежде на чудо, больше мне ничего не остается.

И этот человек казался мне достойным, чтобы ради него пойти на риск. Но я ошиблась. Не знаю, могла ли я такое предвидеть.

– Я думаю, никто не смог бы предвидеть. Но знаешь, хорошо, что это случилось сейчас. Не через год или два, когда ты уже привыкла бы жить там и у тебя была бы работа и налаженная жизнь. Сейчас у тебя был период Work and Travel. Как раз началась его вторая часть – travel. Work мы честно отработали, а вот попутешествовать забыли.

– Не могу себе простить, что не поехала с тобой в Нью– Йорк. Представь, из– за моей влюбленности я даже не попутешествовала. Если не считать эту феерическую поездку, в которой я не успела ничего увидеть. А еще мне поставили запрет на въезд на пять лет. Так что не видать мне Нью– Йорка в ближайшем будущем.

– Ничего, у тебя еще будет шанс. Мы обязательно с тобой туда съездим.

Я обняла ее, и мы немного помолчали. Все это напомнило мне, что нельзя делать рискованные ставки на парней. Через год Аня уже не вспомнит, кто такой Габриэль, а депортацию не забудет никогда. И запрет на въезд в ближайшие пять лет. В ее личном деле запись о нарушении закона будет всегда, в будущем при выдаче визы это сыграет не последнюю роль.

Нам уже пора было ехать на вокзал. Мы спустились в метро, вышли на станции «Вокзальная» и пошли к нашей платформе. До отправления было еще сорок минут, но в поезд уже можно было заходить.

Мы гуляли целый день и устали, поэтому сразу легли отдыхать. Говорить не хотелось. День, который мы пережили сегодня, измотал как Аню, так и меня.

Мы уехали в мае вместе, а вернулись вместе только сейчас. Только теперь, когда мы вдвоем едем в одном купе поезда Киев– Запорожье, это выглядит словно дорога из Америки, только чемоданов не хватает.

Аня уснула, а я еще прокручивала в голове ее рассказ. Только сейчас я почувствовала, что наша американская история закончилась.

2 сентября 2016 года