Ну, ведь может же… И никаких тебе пультов. Хотя ладно. С пультом было весело.

Так. Курсовик. Ему же было что сказать, что порекомендовать.

Егор повернулся было к пачке курсовиков, и… не увидел синего скоросшивателя, в котором был подшит Татьянин отчет по проекту.

— Где? — Егор уставился на Татьяну, и она невинно ему улыбнулась.

— Что? — девушка невинно округлила глаза. — Ах, курсовик? Так вот же, Егор Васильевич. Проверите сейчас?

И шлепнула на стол перед ним. Красный скоросшиватель. Егор не был маразматиком. Он прекрасно помнил, чем конкретно успокаивал нервы после соприкосновения с курсовиком Веселовой. Значит, утащила свой курсовик? Зачем? Нет, все-таки нужно запирать аудиторию.

— На проверку нужно было сдавать заранее, — Егор тяжело взглянул на Татьяну.

— Ой, простите, Егор Васильевич, я совсем забыла про сроки. У меня было сто-о-олько дел…

Она прекрасно отыгрывала… Комлеву. Точнее, все «лучшее» сочетание качеств Комлевой, Веселовой и Суховой. Тех самых, которые удивленно хлопали глазками и прикидывались идиотками.

Егор склонил голову, разглядывая Татьяну. Что ж, ясно, что ты затеяла, дорогая, посмотрим, на что ты дальше пойдешь. Егор положил поверх ее скоросшивателя ключ от аудитории, красноречиво улыбнувшись.

Девушка просияла, вскакивая. Егору же снова захотелось зажмуриться. Она снова была в чулках, и таки кружевная резинка мелькнула из-под юбки, усугубляя положение. А ведь еще сегодня утром Егор размышлял, как бы ему сделать вид, что все, что она запланировала, на него влияния не произвело, и «давай все-таки не будем, Танечка». То ли из милосердия, то ли из нежданного приступа совести. Преподавательскую этику маленькая дрянь не щадила совершенно. В принципе было сложно выбросить из головы два уже произошедших перепиха, а тут… нет, этика, тебя не было в пятницу — сегодня, пожалуй, тоже не до тебя.

— Рассмотрю ваш проект, Татьяна, — будто делая одолжение, заметил Егор, — но со штрафом. Одна верхняя пуговица на вашей блузке за каждые десять страниц.

— Соглашусь на коэффициент один к двадцати, — усмехнулась Татьяна, возвращаясь к его столу и присаживаясь на стул сбоку, — иначе это просто возмутительно. Можно просто сразу раздеться.

— Я не против, — отстраненно заметил Егор, покосившись сначала на запертую дверь, а потом на окно аудитории с плотными жалюзи.

— Ну, может, вы сначала проверите мою работу? — девушка томно вздохнула. — Я же так старалась. Очень жду вашей оценки.

— Один к пятнадцати, — произнес Егор. В среднем курсовик был страниц на пятьдесят, если брать в расчет листинг программного кода. Так что три пуговки он у нее отвоюет. Не пять, конечно, но так и быть. Он чуть-чуть потерпит.

— Вы ужасно убедительны, Егор Васильевич, — трагичным тоном произнесла Татьяна.

— Плата за первые пятнадцать страниц вперед, — Егор ухмыльнулся, — утром деньги…

Пальчики девушки таки подцепили маленькую белую бусинку-пуговку. Отлично. Егор нечаянно зацепил взглядом черную полоску на Татьяниной шее и даже удивился, что не заметил ее раньше. Очень интересно… Полоска была тонкая, опоясывала горло девушки, будто тонкий ошейник и над ключицами уходила полоской вниз. Так. Стоп. Бондаж?

— Надо было брать плату вперед за всю работу, — задумчиво произнес Егор, а Татьяна сдавленно хихикнула.

Ее курсовик был прекрасен. С точки зрения того, насколько восхитительная там была написана пурга — это было просто произведение искусства. Кажется, его скомпилировали из трех десятков каких-то околонаучных, художественных текстов, заполнив промежутки между ними предложениями, явно переведенным с какого-то иностранного языка автопереводчиком. Вместо формул была какая-то удивительная кракозябра, которую вполне можно было использовать на психологических тестированиях вместо тестов Роршаха. Егор читал чисто из любопытства, он был уверен, что где-нибудь среди всего этого бреда найдется цитата Ницше или как минимум Толстого. И потом… Если бы он не дошел до конца — он бы не получил еще двух расстегнутых пуговиц в качестве награды за свой героизм.

В финале курсовика его тоже ждал сюрприз. Вместо листинга программного кода ровными строчками, со всеми положенными коду отступами двенадцать листов были заполнены стихами Маяковского.

— Я сразу смазал карту будня… — задумчиво повторил Егор, находясь… в катарсисе. Он, конечно, ожидал чего-то такого после того, как она притащила «другой проект», но это был действительно шедевр абсурда. Кажется, Татьяна потратила не один час — веселый час, следует отметить, она вряд ли писала это и не угорала со смеху над созданием данной… работы. Да… Карту будняя она ему… смазала. Отлично смазала, нужно сказать. Что дальше?

— Что скажете, Егор Васильевич? — весело поинтересовалась Татьяна. — Как, по-вашему, на какую оценку я могу рассчитывать?

— Ох, Локалова, — Егор с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться, от этого его останавливали лишь расстегнутые-таки пуговицы на блузке, ложбинка между девичьих грудок, уже доступная взору, и темные полоски бондажа, которые удавалось рассмотреть, — вас за такую работу надо гнать из университета… С позором.

Судя по сияющим глазам Татьяны, этот текст был сказан точно по сценарию.

— Ох, Егор Васильевич, только не это-о-о, — умоляюще взмолилась она, — мне нельзя… с позором. У меня мама… с сердцем.

— Даже не знаю, — Егор закрыл скоросшиватель. Надо будет оставить эту хрень потом, себе на память, она однозначно связнее, чем курсовик Суховой… Будет что почитать в рамках психотерапии.

— А может, мы как-нибудь договоримся? — томно предложила Татьяна, накручивая прядь волос на палец.

— Как же мы с вами договоримся, Татьяна? — с любопытством поинтересовался Егор.

— Ох, ну Егор Васильевич, все что угодно просите, — артистка разошлась не на шутку, даже бухнулась на колени перед Егором.

— Все? — Егор смотрел на Татьяну и не знал, то ли ему смеяться, то ли нахлобучить ее прямо сейчас. Ее и так было сложно не хотеть, а сейчас — на коленях, перед ним, опустив руки ему на бедра, глядя на него с такой жаждой, скользя языком по мягким губам, — она была будто воинственным вызовом его самоконтролю.

— Ты можешь просить все, — это было сказано хрипло, совсем иным тоном, — а можешь ничего не просить. Я сама все сделаю.

Егор провел пальцами по ее волосам, спустившись по скуле к губам, очертил их большим пальцем. Девушка чуть жмурилась, но глаз не прикрывала. Помнила свои уроки.

— Делай, — улыбнулся Егор.

Финал игры

Той еще штучкой в результате оказалась сама Татьяна. Ей-богу, кто бы сказал Егору, что гордость всея третьего приборостроительного курса делает такой крышесносный минет — Егор мог дать и по морде, просто потому, что не надо стебаться над святым и отличницами в том числе.

Нет. Сейчас ему оставалось только поверить, потому что у него было самое лучшее из всех доказательств. Практическое. От этих губ и языка на члене мозг ловил критический перегрев, осознавая не весь мир, но лишь некоторые его детали будто в кратких вспышках молнии. Быстрый, влажный язык. Осторожные, нежные губы. Собственные пальцы на ее затылке зарывались в мягкие волосы. Хотелось толкнуться глубже в этот сладкий рот, но… Но нет, Егор решил обойтись без испытаний глотательного рефлекса. В конце концов, за шлюху он Татьяну не держал. Да — раскованная, да — безрассудная, но не шлюха.

— Иди-ка сюда, — когда мир Егора раскалился добела — Татьяна не успела даже пискнуть, как оказалась вздернута на ноги. Нагнуть ее или посадить на стол? Если нагнуть, то бандажа он не увидит. Может, хрен с ним? Впрочем, нет!

Ох, была бы его воля — дернул бы эту блузочку наотмашь в разные стороны, рассыпая пуговицы по полу, но пускать Татьяну полуголой на улицу в его планы не входило. Ее тело может видеть только он. Пока она с ним. К слову, эта поправка ревнивому чудовищу Егора не очень понравилась, потому что, чисто гипотетически, он сразу же представил рядом с этой девушкой какого-то сопляка и чуть не захлебнулся злостью. Нет. Она — его. Только его. Блузку удалось сдернуть через голову, расстегнутую лишь до половины.

— Руки, — тихо шепнул Егор, разворачивая ее к себе спиной. Вообще, он не думал использовать наручники именно сегодня, но… Они лежали с самого верха в пакете, притаившегося за столом. А разрешать Татьяне к себе прикасаться Егор пока не собирался. Еще не заслужила. Широкие кожаные браслеты с ремешками на ее тонких запястьях смотрелись восхитительно. Будто специально для нее и создавались.

— Не туго?

— Нет.

Егор развернул ее к себе, наконец, давая себе возможность ее разглядеть. Бандаж оказался нестерпимо хорош на ее груди. Изящной черной паутинкой опутывал мягкие округлости, будто зазывая скорее к ним прикоснуться. Было невозможно от этого предложения отказаться, совершенно. Соски на ощупь твердые, на вкус — сладкие. А девушка под губами Егора — дрожала, вздрагивала, кажется, всем телом тянулась к его губам и пальцам.

Юбку — задрать или снять? Нет, к черту, снять. Оставить ее в одних чулках и туфлях, кстати, отличные же туфли. Рассмотреть подробнее весь боекомплект «паутинок» — потому что так-то трусы не отставали от бандажа, одни только черные лямочки на заднице. Хороша же, чертовка. Ужасно хороша. Вся целиком. Не оторвешься. Просто маленькое произведение эротического искусства.

— Вот как я мог тебя не хотеть, скажи-ка, Тань? — шепнул Егор, скользя губами по ее скуле, от виска к мягкому сладкому рту. Поймал польщенный взгляд из-под опущенных ресниц. Прижался к горячим губам в тщетной попытке утолить терзавшую его алчную жажду. Получилось примерно так же, как попытка затушить пожар цистерной масла. Впрочем, это было даже хорошо.

Таня тихонько постанывала от нетерпения, пока его ладони жадно обшаривали ее тело. Настолько негромко, что сегодня Егор даже решил ей это не запрещать. В конце концов, ему и самому такая ее реакция на него нравилась. Кожа у нее была такая нежная, что в принципе отрываться от нее не хотелось, ни губами, ни руками, но все же следовало помнить про время и про место, выбранное ими для действия. Разогревал Егор партнершу торопливо, больше для проформы, потому что просто не мог отказать себе в удовольствии легкими ударами пальца по клитору заставить девушку прикусывать его же губы в исступленном наслаждении. Ему безумно нравилось, как ложатся ее груди в его ладони, и как она вздрагивает, когда он чуть стискивает пальцами ее соски. А когда он касался пальцами чувствительного входа — она и вовсе тихонечко скулила, будто умоляя его поторопиться.