Джина Шэй - Штучка

— Отличная идея, — Егор ухмыльнулся, — смотри, не застремайся с вопросом.

Застрематься? С вопросом «доктор, как вы думаете, можно ли мне уже трахаться»?

— За кого ты меня держишь, а? — Танька чуть усмехнулась. — За девственницу, которая краснеет при слове «член» даже, а не при виде?

— Нет, спасибо, обойдусь без такого счастья, — Егор качнул головой, смеясь, — что я бы с девственницей делал? Никакой сноровки же, писк один и три вагона комплексов.

Сказал, потянул Таньку к себе, приложился к ее губам, заставляя звезды в танькиной душе запылать ярче. В этих прощальных поцелуях была какая-то магия. Танька в нее не верила, но если между мужчиной и женщиной в принципе могло иметь место что-то мистическое — то сейчас, здесь, в том, как он ее целовал, заключалось целое таинство. Будто он оставлял с Танькой некую часть самого себя, будто подчеркивал, что она ему нужна по-прежнему и сейчас, хоть в это и с трудом получалось верить. И никакая Танькина рациональность, твердившая, что это ненадолго, что вот сейчас он уже устанет — не могла сейчас опустить ее — парящую, окрыленную, опьяненную — на землю. Это были охренительные десять дней. Наполненные таким количеством Егора, сколько Танька и не рассчитывала получить. И кажется, это время с ним все еще не торопилось закончиться. Хорошо. Отлично. Это было отлично. Она возьмет столько, сколько он ей в принципе может дать. Чтобы потом было, что вспоминать, что переживать, чем согреваться. Потому что за каждую секунду с ним хотелось говорить «спасибо». Ему — и всей вселенной, что не разводила их «мосты» столько времени.

Очереди к неврологу… Это был трэш. Кажется, к терапевту столько народу не собиралось. И ведь три очереди «по больничному: через человека», «по записи» и «без времени — на второй прием». Все три очереди неприязненно зыркали друг на дружку, мерялись болячками и по два раза в час сцеплялись между собой за то, кто за кем идет и «почему это все так, а никак иначе». К слову, яростность тех словесных баталий вполне могла поконкурировать с яростностью какого-нибудь эпичного, некогда имевшего места быть сражения. Казалось, сунься кто-то ушлый без очереди — и престарелые местные амазонки загрызли бы его, разорвали на клочья с лютостью пираний. К неврологу не заявлялось даже пресловутых «мне просто так спросить». Боялись, видимо. Молча притулялись куда-то между безвременных и тихонько выжидали свою личную вечность, которая в принципе была предназначена всем несчастным, которым не повезло здесь оказаться.

Заветный вопрос Танька действительно задала, без сомнений и именно в той формулировке, которую и озвучила Егору. И ни один нерв не дрогнул, ни один комплекс не шевельнулся. Невролог от Танькиной прямоты в сочетании с включенным диктофоном на телефоне, выложенном на стол, чуть ручкой не подавился. Смотрел на Таньку, явно испытывая желание сказать ей «нет, нельзя», но… Но потом закопался в амбулаторную карту, завздыхал, зашуршал результатами анализов.

— Ну, если осторожно… — задумчиво протянул он. — То — пожалуйста. И если у вас будет желание, и ни в коем случае не игнорируйте болевые ощущения.

— Ой, спасибо, доктор, — насмешливо произнесла Танька, — вы мне прямо жизнь спасли.

Нужно сказать, лечащий врач у Таньки оказался просто железобетонный — он не засмеялся. А вот его медсестричка хихикала без стеснения, прикрывая пунцовые щеки руками.

Ну, все. Разрешение было. Осталось его дать послушать Егору. И встретить Васнецова с работы на кровати в каких-нибудь совершенно непотребных трусах. А можно и без них.

«Юху-у-у-у!!!»

Получив настолько восторженное сообщение, Егор аж прикрыл глаза от накатившего желания заржать. Вот же дуреха. До чего соскучилась — радость рвется в такой незамутненной форме.

«Доказательства готовы?»

«А презумпция невиновности? Ты мне что, на слово не веришь?»

«Да или нет?»

«Разумеется, мой господин»

Ох, зараза. Ну, нельзя было такое заявлять — после чертовых семнадцати дней воздержания. На нее ж по-прежнему было страшно дохнуть, так легко было переусердствовать и измотать девчонку. Нет, частоту придется ощутимо понизить, интенсивность как до сотрясения Таня просто не потянет. Она храбрилась, но все равно быстро утомлялась. Все равно возвращаясь с зачетов — стекала на кровать и не вставала с нее по часу. И ела по-прежнему как будто через силу, с лица постепенно сходила. А ведь и так-то была стройная по черте только-только, теперь уже вот-вот и грозилась стать конкретно худой. Не то чтобы это было страшно, просто не радовало. Хотя ладно, отожрется.

«Мне когда начинать раздеваться?»

«После ужина?»

«А до — не стоит даже думать?»

«А до ужина — ты сознание потеряешь. И не от оргазма»

«А ты любишь изощренные методы пыток, мой господин»

Нет, пару раз ее сегодня стоило укусить. Вот за это вот — черт возьми, во время зачета, о котором она к слову, знала. Ему ведь после этих ее провокаций предстояло слушать ответы студентов и пытаться их слышать, а не представлять, что он сделает с маленькой нахалкой вечером, и как это можно сделать побережнее.

«Я люблю послушных женщин»

«Ах, какая жалость, что мне не видать твоей любви»

С одной стороны, характер у этого СМС был ироничный, с другой стороны… Егор уже не в первый раз задумывался о том, понимает ли Татьяна, как он к ней относится. С одной стороны, да — не говорил. Потому что до сих пор стояла за плечом ее фраза про семью, про то что «в ближайшие пять лет ни-ни», по-прежнему ставившая под вопрос саму возможность серьезных отношений. С другой стороны… Уже было поздно думать о той возможности. Он уже притащил Татьяну к себе домой, испугавшись, что Лазарь доберется до нее раньше, чем полиция доберется до него. Он уже находил даже очень приятным просыпаться в одной постели с ней. В груди уже предательски теплело, когда она выходила к Егору навстречу, когда он возвращался с работы. И черт его знает — было ли это видно Татьяне. Но лучше бы — да.

«Буду дома в районе семи» — милосердно отписал Тане Егор и получил еще одно «Юху-у-у-у» с кучей восклицательных знаков.

«Забыла приписать «мой господин»

«Нет мне прощения»

Не было, да. Потому что даже при учете, что семь студентов из семнадцати пытались Егору парить дичайшую хрень, Егор все равно с трудом справлялся с задачей не зацикливаться и не ждать вечера. Вот взрослый, интеллектуальный дядечка вроде, а в некотором роде чувствовал себя как недотраханный озабоченный подросток. Так, в принципе, всегда было на первой стадии отношений, когда гормоны цвели наиболее пышно. Но как, черт возьми, это было неуместно, когда приходилось решать рабочие проблемы. Которых, как всегда, на стыке зачетной и экзаменационной сессии было дохрена. Первые апелляции к сданным экзаменам, черт — когда их разрешили, никто и не думал, сколько их будет, и ведь каждую нужно было рассмотреть, проверить черновики, выслушать преподавателей, назначить внеочередные пересдачи, морально подготовиться к тому, чтобы сидеть в комиссии. Потом потребовалось срочно успокоить и отпоить чаем преподавательницу по эстетике. Она на факультете приборостроения была самая впечатлительная, самая тонко чувствующая — среди черствых-то инженеров да кандидатов точных наук. Потом ректор вызвал на отчет, профилактически выписал вербального леща «а вы побольше о делах думайте, Егор Васильевич, а не о студентках».

Ага, вот сейчас Егор как раз и пытался думать только о делах. А время, будто нарочно тянулось, тянулось, ужасно бесило, хотелось даже послать все к черту, отложить дела, съездить до дома, добраться до Татьяны, но… но преждевременно. Во время сессии он должен был быть по максимуму на рабочем месте.

Когда Егор уже отъезжал от университета… Позвонили по проекту. И, как назло, фирма хотела увидеть наработки по проекту, и, как назло, представитель уже был недалеко от вуза, как назло, эту встречу нельзя было не отложить. И смотрел Егор в светлые очи своего начальства, и пытался не чувствовать себя обращающим в камень василиском.

— Я вижу, вы устали, — заметил куратор… через полтора часа после встречи, отрываясь от ноутбука, — в принципе, я доволен.

Ну еще бы он не был доволен. Программа писалась по плану, даже с опережением срока. Сейчас уже были прописаны и работал весь основной базис функций, оговоренных в техническом задании, доработка требовалась во многом «эстетическая», по мелочам. С чего бы вообще тут быть недовольным?

К дому Егор подъезжал уже к девяти. И ощущал себя слегка неловко. Его ждали… Уже два часа… И он даже не предупредил, да. Обидится, как пить дать — обидится.

Все вышло даже эпичнее, Таня к его приходу попросту заснула, завернувшись в плед, как в рулетик. Будить ее было слишком — не будь сотрясения, то почему нет? Но с сотрясением… Нет, без почему. От огорчения оставалось только пожрать. Вот надо ж было именно сегодня потребоваться отчету, и почему не вчера, а? Нахрена вот все эти совпадения именно сегодня?

На кухне Егора ждали две новости, одна хорошая, другая так себе. Хорошая — на плите его ожидала сковородка с ризотто, такая себе — кое-кто уже четвертый день игнорировал его просьбы не лезть к готовке. Лезла, неутомимо лезла, кажется, пытаясь «компенсировать» Егору его «затраты» на ее пропитание. Он пытался как-то до нее донести, что это делать не обязательно.

— Я плохо готовлю? — печально поинтересовалась Татьяна позавчера, и Егор даже не нашелся, что ответить. Готовила она отлично. Просто… ну торчать у плиты ей наверняка было утомительно, и он бы, в принципе, пережил и с едой попроще. Хотя… Ризотто было вкусным, видимо, Егору в утешение.

Впрочем, хоронил он свои планы совершенно зря, как оказалось в результате.

Непонятно, что он делал громко, то ли жевал, то ли думал — но через десять минут после того как Егор приступил к своему позднему ужину, из комнаты с заспанной мордашкой выбрела Таня. В пижаме — вполне симпатичной, кстати. Впрочем, сейчас Егор бы на ней оценил бы даже водолазный костюм, не то, что этот вот атласный комплект цвета вишни, с короткими шортами. С отличными видами — как на грудь в вырезе топа, так и на ноги. Подошла, отчаянно зевая, практически не отрывая ладони ото рта.