Джина Шэй - Штучка

Хотя нет, это не был секс, это была чертова близость. Больше, чем секс. По крайней мере, Таньке сейчас казалось именно так. Когда между ними был лишь воздух, и никаких подводных камней. Когда Танька не желала отрицать, что Васнецов — ее мужчина, когда все в душе вскипало от одного лишь слова «мой», сказанного про себя — и в его адрес. Но… Если она ошибается? Что, если Егор себя не чувствует ее мужчиной… Что, если будет возмущен этими ее притязаниями?

— Чей ты, Васнецов? — сорвалась глупость с губ. Но хотелось, смертельно, ужасно хотелось, чтобы это признал и Егор. Он мог промолчать, да боже — в такую минуту и соврать было очень легко, но все-таки… Танька была уверена, что Егор не соврет. Что если скажет — то правду.

— Твой, солнышко, — Егор произнес это на выдохе. Он признавал! Боже, как загрохотал мир, Танька даже сильнее двинула бедрами, ощущая, что вот-вот кончит. Егор снова охнул от удовольствия, отчаянно жмурясь от этой нестерпимо-сладкой близости.

— Так смотри на меня, Васнецов, — яростно слетело с языка. Куда резче, чем хотелось, но Танька жаждала его взгляда, чтобы Егор видел — видел ее, только ее. Танька хотела каждого звука, что он мог издать, забывшись от наслаждения, не с кем-нибудь, а с нею.

Уставился. Будто впился своими жадными глазами в самую глубь души. Сместил пальцы на ее коже чуть ближе к заднему проходу. Когда его пальцы толкнулись внутрь — Танька ахнула. Никогда она не думала, что член можно ощущать настолько плотно. И так-то всякое движение бедер вышибало дух, а сейчас так и вовсе хотелось тихонько скулить, потому что сил на крики у нее не было. Это был восторг — один огромный, оглушительный, упоительный восторг. И двигаться сил почти не было, Егор сам заставлял ее насаживаться на его член в нужном ритме. Медленном, но остром.

Когда Танька кончила — практически ослепнув и оглохнув от кайфа, едва удержав позвоночник в вертикальном положении, искусав собственные губы, — она тут же оказалась на спине. Егор сбросил ее с себя, швырнул на простыни — и в этот момент Танька ощутила, как это все напоминало ей борьбу. Швырнул и тут же навалился всем телом, будто не желая дать Таньке сбежать, примеряясь к тому, чтобы толкнуться членом внутрь нее, но не спеша с этим.

— Бунтуешь? — с насмешкой выдохнула Танька, подаваясь бедрами его члену навстречу. Нет… Не воспользовался, не засадил, лишь вжался горячими губами в Танькину шею, будто нашаривая на ней кнопку перезагрузки. Кажется, у него не было цели кончить побыстрее самому. Кажется, он хотел разрядить Таньку еще раз…

— Даю своей королеве отдохнуть, — горячим, пробирающим до мурашек шепотом проникновенно заверил Егор. И она бы ему поверила, если бы в его глазах не плясали черти. Просто Васнецов, кажется, вообще не мог выпустить вожжи ситуации из своих рук до конца. Он еще долго выдержал, Танька ожидала, что он сдастся и пойдет на этот «государственный переворот» гораздо раньше.

— Танька, Танечка, — от одного только своего имени на его губах, выдохнутого с таким ярко выраженным удовольствием, Танька уже могла кончить еще раз, уже могла орать, потому что…

Егор.

От его пальцев, жестких, безжалостных, хотелось и орать, и растекаться. То он прищипывал соски, то, запустив руку между ног, нежно касался клитора, заставляя Таньку дрожать. Заставляя ее снова захлебываться в голодной жажде.

Егор.

Как ему было не сдаться? Он же был чертовым композитором секса, и он совершенно точно знал, что ему нужно сделать, чтобы добиться отклика. То ли просто знал, как завести женщину, то ли чувствовал именно Таньку, хотя… не такой уж это был и секрет. Лишний раз с Егором — никогда не был лишний. И вот сейчас — снова горячо. Снова член толкался внутрь, а Танькины ноги уже были закинуты Егору на плечи. Боже… Когда мышцы были напряжены вот так — ощущения были еще острей. Хотя и казалось, что это невозможно.

Егор.

Имя, отдающееся эхом в голове, имя, от которого взрывались звезды.

Его имя. Любимое имя. Единственное имя, важное для нее. Потому что это имя принадлежало именно Васнецову.

— Егор!

— Громче! — прорычал он, вколачиваясь в ее тело сильнее.

Все, как ты хочешь, любимый. Все.

Нет ничего сложного в том, чтобы орать от наслаждения, если твой мужчина его тебе дарит. Сложно — терпеть. Невыносимо — терпеть. Но именно поэтому сейчас кажется, что Танька растворялась в Егоре до конца, целиком, полностью. У нее с трудом получалось слышать собственный голос, крики, которые сама же и издавала, — но они доносились до нее будто сквозь вату, потому что весь ее мир — был землетрясение в преддверии оргазма. Черт возьми, не может быть так. Не может… быть… та-а-а-ак!

— Милая…

Под зажмуренными веками плясали разноцветные солнечные зайчики. Кажется… Кажется, это было одновременно. По крайней мере Егор дорабатывать не стал, да и сейчас тяжело дышал, навалившись на Таньку всем своим весом, а внутри Таньки тихонько подрагивал, слабея, его член.

Егор был горячий, усталый, вспотевший. Соленый на вкус — и такой вкусный, Танька век бы губами от его кожи не отрывалась. Танькино тело дрожало, вздрагивало, как у загнанной, упавшей лошади. Заездил, блин… Жокей. Но как же хорошо, как же потрясающе, она и не думала, что сможет так — лежать, не в силах шевелиться. С трудом находя в себе силы на дыхание. И ведь ни с кем до него у нее так не было. Хотя… Стоило ли сравнивать? Никто не был достоин быть сравненным с Васнецовым, даже для того, чтобы ему проиграть. Тени, просто тени. И даже не в сексе дело было.

Под ладонями была кожа Егора, на губах — его губы. Егор уже исцеловал все ее лицо, он прижимался к ней так крепко, как никогда раньше. Будто и микрометра воздуха между их телами ощущать не желает. Он мог в нее нечаянным образом врасти, и ведь не слабели его объятия, ни капельки. Ни на один чертов ньютон. Боже, как это прогревало. Неужели ее мог так обнимать — он. Он!

— Солнышко… — тихий отрывистый шепот Егора будто поцеловал в губы Танькину душу. — Никуда больше от меня не сбежишь… Не пущу. Не дам!

— Да никуда я от тебя не денусь. — прошептала Танька, — никуда, Васнецов. Ни-ку-да!

— Работа, работа, перейди на Федота, — тихо пробормотал Егор, сваливаясь с Таньки на простыню.

Из одежды на нем были только чертовы часы, и, глянув на них, он недовольно скривился.

— Опаздываешь? — тихо шепнула Танька, и Егор негромко вздохнул, прижимая ее к себе.

— Слегка, — пожал плечами, поцеловал рядом с ухом, недовольно ворча, встал.

Таньке вставать не хотелось. Вообще, как так вышло? Обычно же мужчина не должен после секса вставать с постели, а дамочка вроде как могла скакать как стрекоза, почему у них наоборот? Почему она сейчас хотела только обняться с этим чертовым одеялом, просто потому что телу было слишком хорошо, оно не желало шевелиться.

Одевался Егор как в армии — быстро, четкими выверенными движениями. Сел рядом с Танькой, съежившейся в клубок, пытающейся удержать в теле последнее эхо удовольствия после утренней нахлобучки, забрался теплыми ласковыми пальцами в волосы.

— Тань, постарайся не опоздать сегодня к врачу, хорошо? Не бери с меня пример.

— Угу, — Танька уткнулась носом в его ладонь, попыталась вдохнуть больше его запаха, чтобы запастись впрок.

По губам Егора пробежала мягкая улыбка. Он вообще в последнее время был непривычно умиротворенный. Даже почти Таньку не подкалывал. Танька даже пару раз спросила — точно ли она его не отравила. А то было у Таньки подозрение, что это так аллергия на ее борщ проступала. А если не на борщ — то на рататуй. С экспериментальной кулинарией нужно было завязывать, кажется, все-таки таланты Таньки заканчивались на схемотехнике…

— Ты же доберешься до врача сама? — спокойно спросил Егор, поднимаясь, и Танька очень волевым усилием перекатилась на кровати на другой бок, увидев, как Егор уже подхватывает свой рабочий дипломат и явно готовясь к выходу.

— А… — Танька хотела было вскочить с кровати, чтоб Егора проводить, но стоило резко сесть, как голова закружилась. Да, от сотрясения она еще не оправилась, чтобы там ни говорил невролог, отмечая хорошую динамику Танькиного восстановления.

— Не дергайся, — фыркнул Егор, заметив, как Танька схватилась за виски, — отдохни, солнышко. До вечера?

— Ага, — выдохнула Танька, стекая обратно на кровать.

Предложение отдохнуть было как никогда в тему. Честно говоря, Танька до сих пор никак не могла оправиться от сотрясения. Таблетки уже были сведены к минимуму, но как следствие — с приступами головокружения приходилось справляться самой. Спать начало хотеться чаще и дольше. И Таньку это беспокоило, она даже записалась к неврологу на консультацию раньше срока.

«До вечера».

Вечером Егор уезжал. И эти четыре дня его командировки по внеуниверситетской работе грозили затянуться и показаться гораздо длиннее, чем эти три недели после их примирения. Теплые, спокойные — и такие неумолимо горячие три недели, каждый день из которых Таньке хотелось записывать чуть ли не посекундно, настолько они были отличные. Даже экзамены прошли как-то ужасно незаметно.

И как назло день промотался настолько быстро, что Танька его возненавидела. Кажется, все желало, чтобы Танька поскорее проводила Егора до аэропорта и осталась на четыре дня в охренительно отвратительном одиночестве.

Даже чертова очередь к неврологу, в которой быстрее, чем свидания с врачом, можно было дождаться апокалипсиса, — и та хоп, и закончилась.

Невролог, к слову, не порадовался Танькиным жалобам, выписал кучу направлений, сказал «лучше бы обошлось без осложнений» и послал офигевшую и расстроенную этим его заявлением Таньку разбираться в этой куче бумажек. А потом позвонили из деканата. И спросили, а почему зачетки Локаловой нет среди зачеток отличников, уже сданных для проверки и подписи куратора их курса?