Танька офигев, уточнила, что у нее вообще-то нет оценки по схемотехнике, на что Ольга Валерьевна взвилась, что вот такой-то безответственности она от старосты курса не ожидала. В ведомости же стояла «отлично», почему в зачетке-то нет?

— Давайте поживее к Оксане Леонидовне, проставляйтесь и несите мне зачетку! — сердито велела завкафедры, а Танька все, что и смогла выродить на свет — «Хорошо, сейчас». Она вообще и думать забыла про ту оценку, из-за которой у них с Егором вышла ссора. Как-то сыграла против нее привычка воспринимать экзамены как взятые вершины и забывать про оценки сразу после получения. Только со схемотехникой взятой вершиной оказался сам Егор.

Пришлось-таки стартовать в университет и, недовольно морщась от мигрени, носиться по трем этажам в поисках Ардовой.

Нашла. В аудитории, на финальной консультации по магистерской диссертации.

— Подождите, Татьяна, я сейчас, — Ардова махнула Таньке ладонью и снова ушла в обсуждение предстоящей предзащиты.

«Сейчас» настало, увы, только через двадцать минут, и Танька, честно говоря, жутко бесилась от этого бессмысленного ожидания. Ей в принципе сейчас в компании Ардовой было находиться не очень-то приятно, после случившегося скандала. Но нужно было отстраниться от личного, нужно было установить дистанцию «студентка-преподаватель» и не отклониться от нее ни на шаг. В этом плане время ожидания, конечно, сыграло на руку, и когда непутевый, отчитанный Ардовой магистрант наконец сбежал торопливо дотягивать диссертацию до пригодного к защите уровню, Танька уже держала себя в руках.

— Мне сказали проставить оценку, — спокойно произнесла она, — и я могу ответить по билету.

— Не нужно, — Оксана Леонидовна глядела на Таньку странно, — я видела билет еще на экзамене, я знаю, что вы тогда были готовы.

Танька промолчала. Честно говоря, она на Ардову ужасно злилась, и не столько из-за этого тупого скандала, сколько за преданное восхищение. Она же чуть ли не с первого курса на Оксану Леонидовну равнялась, ведь она была — женщиной. В науке, да. И не уступала тому же Егору, была с ним на равных. А тут — такое. Личное. Не профессиональное. На такое уже и не поравняешься.

Ардова же взяла Танькину зачетку, не торопясь, в ней вывела и оценку, и свою подпись, а затем — подняла глаза на Таньку. Не возвращая зачетку назад. Кажется, к Танькиной досаде, Ардова хотела поговорить…

— Вообще, я хотела извиниться, — наконец произнесла Ардова, глядя прямо Таньке в глаза, — я с вами переборщила, Татьяна, простите.

Танька ощутила, как загораются щеки. До этих слов конфликт с Ардовой оставался не озвученным, и удавалось оставлять его за спиной, фокусируясь на отношениях студентки и преподавательницы, не вспоминая о том, что вообще-то суть конфликта заключалась в соперничестве за мужчину. Тем не менее, Танька постаралась нейтрально улыбнуться. Конфликт был исчерпан. Она просто впредь будет вести себя с Оксаной Леонидовной осторожнее.

— Поймите меня правильно, Таня, — Ардова, кажется, тяжело вздохнула, — я ничего против вас не имею, правда.

— Тогда зачем? — вырвалось у Таньки из рта прежде, чем она вспомнила, что в разборки с соперницами встревать вообще последнее дело.

— Ради вас вообще-то, — спокойно отозвалась Ардова.

У Таньки аж глаза на лоб полезли. Честно говоря, заявление было какое-то слишком наглое… При всем уважении к возрасту и достижениям Оксаны Леонидовны.

— Ради меня? — повторила Танька, — ради меня вы Лазареву помогли мне сотрясение выписать?

Пусть Егор не рассказал практически ничего о том, как дошел до того, что Танька была права. Танька и так знала, что Ардова помогла Лазареву.

— Да нет, — Оксана Леонидовна качнула головой, не отрицая, — я же не знала, что он настолько псих. Я правда хотела, чтоб вы поговорили, думала, что он сможет вам напомнить о чувствах к нему. Ну, и дать Егору Васильевичу повод вас бросить, конечно.

— Так как это помочь ему меня бросить — ради меня? — возмущенно поинтересовалась Танька, скрещивая руки на груди.

— Тань, а вы хотите семью и детей в ближайший год? — вдруг резко поинтересовалась Ардова.

У Таньки под ногами аж мир пошатнулся. И она-таки села на стул, в тишине, повисшей в кабинете, слушая, как где-то в коридоре ругается на завалившего экзамен сына отец Филимонова.

— Почему в ближайший год? — тихо спросила Танька.

— Потому что Егор Васильевич уже очень давно озабочен этим вопросом, — Ардова говорила очень убедительно, — и вопросом детей озабочен не меньшее количество лет. Он будет тянуть как можно меньше, и вы обернуться не успеете, как уйдете в академ. Без диплома, да. Потому что ждать Егор не будет.

— Но почему без диплома, — вспыхнула Танька, — можно же доучиться…

Ардова уставилась на Таньку как на дурочку, сощурилась.

— Так, а Егор вам не рассказал? — спросила она. — Про сына?

— У него есть сын? — голос Таньки прозвучал хрипло, аж в ушах зазвенело.

— Был, — Оксана Леонидовна даже глаза отвела, ей явно было не по себе, — погиб. Выпал из окна, когда Людмила, жена Егора, отвлеклась на звонок по работе.

У Таньки аж в висках зашумело от того, насколько это был драматичный факт. И почему сам Егор Таньке об этом не рассказывал? Будто нарочно старался изолировать ее от каких-то частей своей жизни. Да и в ее жизнь, будто не стремился залезать уж очень глубоко, вспомнить то же нежелание знакомиться с Танькиной мамой. Будто все еще оставлял Таньке возможность разойтись и при этом не быть ни чем и ни кем отягченной. И как-то… И как-то стало тоскливо на душе. Потому что ей казалось, что Егор стал ей больше доверять, но — не сказал. Не сказал про сына. Не сказал о причинах своего недоверия к женщинам — а ведь Таньке бы эта история очень многое объяснила. Но… Наверное, просто он решил, что это не ее дело.

— Сколько было ребенку? — тихо спросила Танька.

— Меньше двух лет, — невесело откликнулась Оксана Леонидовна, вторя Танькиному настроению. — Для Егора это был большой удар, Люда долго оттягивала рождение ребенка, а тут еще и это… Скажем честно, Егор и до тех пор карьеру своей женщины не одобрял как факт, а после развода — принципиально искал себе наиболее склонную к домохозяйству женщину. Работу и карьеру для своей жены он не предусматривает в принципе.

Мозг обрабатывал информацию в фоновом от эмоций режиме. Могла ли Ардова знать о личной жизни Егора после развода? Наверняка. Они общались долгое время, и если Ардовой Егор о своей связи с Танькой рассказал очень быстро, скорей всего, и других любовниц мог обсуждать. В формате того, как они подходят или не подходят на роль его жены.

Жены?

Танька не собиралась замуж! Ну… В принципе — не собиралась… Она вообще догадывалась, что скорей всего муж потребует именно того, о чем сейчас говорила Ардова — засесть дома, с домохозяйством и детьми, положив большой, практически космических размеров половой орган на собственный диплом, научные амбиции и способности. А Танька была уверена, что рождена не только для того, чтобы варить борщи. Нет — борщи это неплохо, но можно же жить не только ими. Правда, очень вероятно, что с такими убеждениями замуж Танька так и не выйдет, но она же честно говорила Асмар, что и не считала это целью своей жизни.

Но неужели выйдет? Неужели может? За Егора?

Это было как-то сказочно. Да — Танька ему важна, но чтоб настолько… Неужели Васнецов мог настолько серьезно к ней относиться? Нет, нереально. Без доверия — не может же.

— Нет, это бред какой-то, — отстраненно произнесла она, — я не могу представлять для него серьезный интерес…

— Да бросьте, Татьяна, — Ардова насмешливо фыркнула, — вы думаете, со столь многими женщинами Егор Васильевич съезжался?

— Это было из-за сотрясения, — возразила Танька.

— И сейчас из-за него? — иронично уточнила Ардова.

Ну… Объективно, состояние Таньки уже сильно улучшилось, ей сейчас не нужен был постоянный уход и лежачий режим. Ничего такого, что она не смогла бы соблюдать в общежитии или в деревне, в предписаниях врача не было. И все же… И все же свое «поехали домой» Егор говорил, подразумевая, что его квартира — и Танькин дом. И… Это не противоречило внутреннему Танькиному ощущению.

Никогда в жизни Танька не ощущала настолько противоречивых эмоций. Прямо раздирало на части — от такого странного эйфорического осознания, что, возможно, все-таки да, и Егор видит в ней больше, чем в ней было возможно увидеть. А с другой стороны…

С другой стороны — это было страшно. Все это — замуж, дети… Таньке всю жизнь казалось, что наука — это ее. Завязать с этим? Ради Егора? И сколько после этого от Таньки останется ее самой? Это же практически как выдернуть из Таньки весь ее стержень, все, что для нее важно. Нет, не вопрос — Егор наверняка сможет занять все освободившееся место, но… Но при этом кем она ему будет? Очередной «еще одной», которую он в свою жизнь до конца и не пустит?

Если уж, строго говоря, пожертвовать амбициями Танька и могла бы — ради Егора, да. Ради него — иной раз, казалось, она могла и с моста прыгнуть, только пожелай он того. И это было не здорово, это было на самом деле охренительно не здорово, но… Но эту цену она могла заплатить только при одном условии. Невозможном условии. Если бы Егор мог ответить ей взаимностью. Если бы между ними был не только секс. Если бы Егор Таньке доверял. Если бы… если бы любил. Не так, как любила его Танька — в конце концов, не все настолько сходят с ума. Но хоть как-то. Без этого… Без этого Танька на жертвы пойти не могла. И мерзкое, неприятное чувство засосало под ложечкой, потому что было ясно — предложи Васнецов Таньке завести ребенка, ей придется от него уйти. Потому что дать ему желаемое просто так — она была не готова. Так же, как и занимать его жизнь, которую он мог потратить на других, менее амбициозных женщин, которые могут ему дать необходимое.