Ни парней, ни, уж тем более, отношений, в моей жизни не предвиделось еще, как минимум, года три.

— Лиз, ты идешь? — окликнула я соседку. Кузнецова профессиональным взглядом киллера мониторила толпу. Небось, опять Сереброва ищет.

— Нет, — отмахнулась Лизавета, продолжая сканировать всё и вся. — Я столик покараулю, идите, — теперь на нас замахали сразу двумя руками, призывая поскорее убираться.

— Ну, удачи на посту, рядовой Кузнецова! Стасику привет! — Маринка по-мужски хлопнула Лизку по плечу. — Пойдем зажигать, именинница! — воодушевленно воскликнула брюнетка, утаскивая меня прямо в сосредоточение грешников.

Добрев до танцпола и поймав парочку похотливых улыбочек, щедро адресованных самцами местного разлива, танцевать резко расхотелось. Мне и на работе доставало голодных взглядов и омерзительных касаний. Но там хотя бы деньги за это платили…

Внезапно трек сменился, дерзкие звуки зазвучали мягче, а сердце всколыхнулось от знакомой мелодии, рассыпая миллиард щекочущих искр по телу и заставляя растворяться в любимой когда-то песне.

В чем люди зачастую хранят воспоминания? Фото, видео, вещи… Я хранила свои воспоминания в музыке. Каждое счастливое мгновение в моей жизни отмечено отдельной мелодией. И одна из них играла сейчас, унося меня на несколько лет назад. Где я была беззаботной девочкой, которая еще не знала, что такое терять и бояться, у которой была любящая семья и самый лучший в мире друг…

— Воу-воу-воу! — на последних нотах на небольшой угловой сцене показался молодой мужчина в ярко-желтой рубашке и синих брюках. — Как вам в «Аду»? Достаточно горячо?! — голосом опытного заводилы заорал, по всей видимости, ведущий.

— Нет! — завопила запыхавшаяся Маринка и уже обратилась ко мне: — Что за космический закон подлости, Сватова? Я хочу танцевать, а не смотреть их идиотские шоу, — фальшиво захныкала брюнетка, явно играя на публику.

В роли публики выступала парочка парней, что за время танца успели проникнуть в наше личное пространство и теперь ошивались неподалеку, выбешивая «случайными» прикосновениями и недалекими шуточками.

— А сейчас станет еще жарче! Надеюсь, все в курсе, что у нас сегодня день рождение? А что принято делать в дни рождения?! — продолжал общаться со зрителями ведущий.

— Может, пойдем, выпьем, девчонки? — ущемленное и без того пространство, ущемили еще больше, нагло придавив ручищей мои хрупкие плечи.

— Хочу шоу посмотреть! — рявкнула я, с трудом выкарабкавшись из захвата. И, пока разомлевшая Маринка не успела согласиться, потащила подругу к сцене.

— Верно, друзья мои, дарить подарки! И один из них мы приготовили специально для вас! Итак, их хотят тысячи, о них мечтают миллионы, с ними поют миллиарды… Дамы и господа! Только сегодня в «Аду» эксклюзивные гости, встречайте…А, впрочем, думаю, они сами в состоянии заявить о себе, — на последних словах ведущего яркая полутьма зала, разбавленная мерцанием стробоскопов, перетекла в серые сумерки, которые на сцене сгустились в зловещую тьму.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Все вокруг затихли, проникнувшись сменой обстановки. И даже Маринкино недовольное бурчание о том, что я вовсе не умею развлекаться, оборвалось на полуслове.

Наверное, поэтому шепот, раздавшийся со сцены, звучал по-особенному близко…


Тысячи строк во мне, тысячи голосов…

Я одержим, я болен. Имя тому — любовь.


Во рту пересохло, а сердце, что до этого рьяно колотилось, отбивая ритм танца, и вовсе решило остановиться.

«Не он. Не он. Не он», — убеждала дурацкий о‘рган, пытаясь заставить тот биться. Но разве сердце обманешь?


Сотни стихов моих. Сотни моих молитв,

Жалкое божество — твой непорочный лик.


Стоило финальным строкам утонуть во тьме, как софиты вспыхнули, ярко освещая сцену, а толпа оглушительно взревела, приветствуя музыкантов. Маринка, то и дело дергала меня за руку, вопя что-то про свою любимую группу и удачу, а я лишь ошарашено смотрела на солиста.

Тьма полностью рассеялась, уступая место свету, и вслед за ней пришла музыка…


Тысячи строк во мне, тысячи голосов…

Я одержим, я болен. Имя тому — любовь!

Сотни стихов моих. Сотни моих молитв,

Жалкое божество — твой непорочный лик!


Его улыбка, глаза, жесты… Сколько раз я представляла эту встречу? Не сосчитать. Но, ни одна из моих фантазий не допускала такой действительности. Потому что, я бы никогда в жизни не пошла на его концерт.

— Господи, какие они крутые! Катька, давай ближе!


Алою полосой сердце мое пронзи!

Я на коленях, я твой…


В какой момент мы оказались у самого края сцены? Не помню. Просто в один миг я смогла заметить приподнятые уголки губ, в едва заметной улыбке, а во второй — с легкостью распознала серую радужку глаз, что небрежно скользнули по мне, и тут же посмотрели прямо, захватывая в плен.

Он нашел меня.


Вы когда-нибудь задумывались о том, как среди миллиардов жителей нашей планеты нам удается найти своего человека? Того, с кем ты разделишь самые искренние улыбки и горькие слезы. Кто честно скажет тебе, что ты поступил, как дурак, а потом совершит в точности такой же идиотский поступок. Тот, кому не стыдно рассказать о своих страхах и болях, потому что ты точно знаешь, что этот человек твой. Он принимает тебя любого. Он твой друг.

Павел Краснов своего человека не искал, она сама нашла его…


Прошлое…


— Паша, ну же, перестань упрямиться, — темноволосая женщина со вздохом опустилась на корточки, заглядывая в лицо сына. — Ты мне обещал, помнишь? — она сжала в руках детские ладошки.

Мальчик в ответ нахорохорился еще больше и отвернулся, избегая взгляда матери.

— Я хотел, как Вова, — шепотом ответил он, отчего пальцы женщины едва дрогнули.

Ей все еще было тяжело. Им всем было тяжело.

— Прости, котенок, — она ласково пригладила темные вихры волос. — В этом году мы на музыку никак не попадаем…но в следующем — обязательно! — Галя выдавила из себя блеклое подобие улыбки, пытаясь скрыть за ней чувство вины, что уже и так измолотило её душу в труху.

Очнись она раньше, Пашка давно бы учился в своей музыкалке. А очнись еще немного позднее, не потеряла бы и второго ребёнка…

Жадность. Чисто человеческий инстинкт наживы.

И когда для них с мужем деньги стали важнее собственных детей? Но ведь они хотели как лучше…Грезили о красивом доме, хороших школах и престижных университетах. О счастье, что непременно следует за полным кошельком и солидным банковским счетом. Как оказалось, не все можно купить… Например, жизнь ребенка. Хотя Галю до сих пор не покидало чувство, что она продала своего Вову. Променяла на бестолковые бумажки.

— Хорошо, пойду. Только не плачь, — прозвучало строгое поблизости.

Женщина поспешно стерла солёную влагу со щек и посмотрела в серые глаза. По позвоночнику вновь пробежала леденящая тревога. Ей опять казалось, что вместо сына на нее смотрит кто-то чужой: серьезно, собранно, мудро — так глядят старики, а не дети. А Пашка когда-то был таким смешливым ребенком! Истинный сорванец. Теперь от прежнего проказника осталась лишь тень.

И снова она виновата…

Похоронила себя вместе с Вовой, забыв, что у нее есть еще один сын. А когда очнулась было слишком поздно, чтобы исправить все любовью и материнским теплом. Паша замкнулся. Отгородился от мира. От неё.

— Вот и умница, — в глазах еще стояли слёзы, но Галя улыбнулась. Детский психолог, которого они посещали вот уже два месяца, распорядился почаще проявлять позитивные эмоции в присутствии Паши. Он же и посоветовал отдать его в секцию, желательно на танцы.

— Пойдем, Инна Валерьевна нас заждалась, наверное, — женщина поднялась и, покрепче сжав ладошку в своей руке, повела сына в танц-класс.

Инна Валерьевна не понравилась Паше с первого взгляда, а точнее слова:

— Павлуша, — светловолосая девушка широко улыбнулась ему и протянула руку. — Рада видеть тебя у нас!

— Я — Паша! — огрызнулся мальчик, волком уставившись на будущую учительницу.

— Сынок, будь вежлив, пожалуйста, — упрекнула мать.

Мальчик вновь хотел нагрубить. Сказать, что танцам учатся только глупые девчонки, но тут же вспомнил мамины недавние слезы и вяло пожал ладонь преподавательницы.

— Вот и ладненько! — просияла Инна Валерьевна. — Пойдем, я тебя со всеми познакомлю. Не волнуйся, мы только начали разминаться. Ты ничего не пропустил, — затараторила девушка, уводя его в направлении детей, которые то и дело прыгали, вертелись, бегали и занимались чем угодно, но только не танцами.

— Галина Николаевна, приходите за ним через часик! — бросила преподавательница напоследок и Паша споткнулся. Внутри стало мертвенно-холодно, как в тот день, когда Вову засыпали землей. Захотелось вырвать свою ладонь из противного захвата посторонней тетки и побежать обратно. К маме.

Однако мальчик не сделал этого, Вовка бы так не поступил, значит и он не поступит. А к холоду внутри он и так давно привык…

Следующее полчаса Паша изо всех сил старался показать свою «тягу» к танцам, вяло повторяя за учителем нехитрые движения.

— Раз, два, три, четыре…Павлуша, активнее!

Его нелюбовь к Инне Валерьевне постепенно близилась к ненависти. Да еще какой-то придурок — этому слову он научился у брата — постоянно смеялся, при упоминании Пашкиного имени и втихаря бросал на него торжествующие взгляды. Краснов тоже смотрел на задиру, не скрывая отвращения, и даже тайком изловчился показать тому неприличный жест — опять же Вовкина заслуга.