— Твою ж… Ты совсем, что ли, тронутый?! — заорал следом дядя Леша. — Зачем было ломиком?!

— Так ведь… случайно! — растерянно пролепетал его подельник.

В ответ дядя Лёша опять выматерился, ударив пару раз в дверь, за которой задыхался в темноте мальчик, а потом хладнокровно приказал:

— Так берём все, что есть, и сваливаем! Только мокрухи мне хватало!

— Но как же…

— Валим, я сказал!

— А ты, — дверь сотряслась от очередного удара, — пасть прикрой. А то рядом с братцем сейчас ляжешь!

Воры ушли, громко хлопнув дверью на прощание. А Паша всё звал и звал брата по имени, надеясь, что тот откликнется. В какой-то момент окутывающая его темнота сделалась невероятно плотной, густой… Или это в глазах потемнело? Мальчик осел на пол, положил голову на небольшой ворсисистый коврик, и заскулил. Громко, отчаянно и как то по-звериному. Всё вдруг стало слишком огромным для него. Невыносимым. И дышал он кажется уже с трудом, и пульс оглушительно бился в висках, и сердце стучало неистово и так больно…

Больно.

***

— Эй, молодой человек! Вы меня слышите?

Пашка вздрогнул и оторопело посмотрел на водителя:

— Что? — немного хрипловато спросил парень. — Уже приехали? — он провел ладонью по лицу, гоня прочь жуткие воспоминания. Сейчас не до них. Главное — это настоящее. Главное — Кэти.

— Приехали, — таксист указал на пятиэтажное здание травматалогии.

— Вижу, спасибо, — кивнул парень, проследив за его жестом.

При виде больничного корпуса в душе вновь заклокотала тревога, огненным кнутом подстрекая к действию. Пашка быстро сунул водителю в руку крупную купюру, отмахнувшись от сдачи, и выскочил под дождь. Больничное крыльцо, приемный покой, и вот он уже поднимается на нужный этаж, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

Он знал, в какой палате лежит Кэти и, благодаря Диминым объяснениям, примерно представлял, как её найти. Сам брат отправился вместе с Лизой в общежитие — собрать необходимые для Кати вещи.

Когда на очередной двери показались нужные цифры, Паша было потянулся к изогнутой ручке и замер, услышав знакомый голос:

— Она спит, — позади него, вольготно развалившись на скамейке, сидел светловолосый тип.

— А ты что здесь забыл, баскетболист? — Пашка недоуменно взглянул на Катиного бывшего. Внутри неприятно кольнула ревность, а следом появилась вполне логичная догадка: — Постой, это ты потащил её в тот клуб?

— Чё? — парень расплылся в совершенно идиотской улыбке, которая и вовсе не вязалась с ситуацией. А еще эта улыбку хотелось здорово подпортить кулаком. — Чувак, ты хоть в курсе, что случилось?

— Ты?! Отвечай! — Пашка в несколько шагов сократил расстояние между ними и угрожающе навис над Серебровым. — Если это ты, урод…

Однако Стас, нисколько не проникшись, все с той же дурацкой ухмылкой внезапно стянул с Краснова солнечные очки.

— Оп-па, знакомые лица! А у Катьки губа не дура, целого солиста «Меридианов» себе отхватила. А я-то думал, где я твою рожу видел…

— Ну, автограф тебе вряд ли светит, — ворот чужой футболки затрещал в Пашкиных руках. — Давай рассказывай…

— Ой, боюсь-боюсь! — заохал с издевкой Серебров и уже без всякого смеха зло выпалил: — Ты только мне скажи, защитничек, чего ж ты при своем бабле не помог ей с племянником? Ты хоть знаешь, как она пашет в этом ублюдском клубе?

— Пашет? О чем ты? — пальцы ослабели, и мягкая ткань выскользнула из захвата. — И причем здесь Серега? — Пашка выпрямился и растерянно посмотрел на парня, который, по его мнению, нес абсолютную околесицу.

— А, так ты не в курсе… — смешавшись, промямлил себе под нос Стас. — Пойти, что ли, за кофе сходить… — он встал, намереваясь сбежать, но крепкая хватка на плече помешала…

— Говори! — резко приказал Краснов и, заметив негодующий взгляд парня, убрал руку и попросил чуть мягче: — Расскажи мне все, что знаешь. Прошу.

Стас некоторое время колебался, а потом сел на лавку, привалившись спиной к белоснежной стене, и заговорил.

Глава 17


Ненавижу больницы. Этот стерильный холод помещений, въевшийся в стены запах антисептика, и ощущение абсолютной безысходности…Я вздохнула и по инерции щелкнула кнопкой, меняя положение спинки своей супернавороченной кровати на более высокое. Вот и все развлечение: вверх-вниз, вверх-вниз. Ни телевизора — его мне запретили, ни книг — они тоже табу, ни — самое страшное — телефона. Только идеальная ВИП-палата, идеальная кровать, и совсем неидеальная я — лживая, двуличная, с сотрясением мозга и вывихом плеча до кучи. Хуже и не придумаешь.

Хотя, дайте-ка подумать, хуже все-таки было:

— Слушай, Лиз, а как долго Паша здесь пробыл? Ну, пока я была в отключке.

— Ну, где-то часа три. А может, чуть больше, — подруга распахнула пакет, поочередно выкладывая на небольшой столик в углу комнаты фрукты: бананы, яблоки, апельсины… — Я же говорила: нас не было, когда он приехал.

— Угу, говорила.

Мысли в голове трещали, словно подъемный механизм кровати: «вжух-вжух — Паша знает, что я ему врала; вжух-вжух — и наверняка в бешенстве; вжух-вжух — надо как-то раздобыть телефон и связаться с ним. Срочно!».

— Ты так её сломаешь. Или тебя укачает, — не оценила мои жалкие попытки скрасить досуг Кузнецова. — Слушай, — она на миг замерла, задумчиво рассматривая гроздь винограда в руках, — а Паша тоже не знал, где ты работаешь?

«Как и я», — повисло безмолвное между нами. Щеки мгновенно вспыхнули — мне до сих пор было ужасно стыдно перед подругой за то, что я обманывала её. Лиза в своё время ведь так старалась помочь мне с Сережей: просила деньги у одногруппников, обращалась с той же целью в профсоюз, даже умоляла преподавателей закрывать глаза на мое отсутствие на парах. Но сколько бы она не билась, отдача была минимальной. Поэтому, когда болезнь Серёжи этой весной вновь вернулась, я предпочла не рассказывать Лизе об этом. Ей и без меня доставало в жизни проблем. Но теперь, благодаря случившемуся, и Лиза, и Маринка знали правду. Почти знали.

— Не переживай ты так, уверенна он поймёт, — по-своему расценила мое молчание подруга. — Ты же делала это ради Серёжи.

Я поджала губы. Может, часть про Сережку Паша поймет. А вот остальное…

— Кстати, Лина передавала тебе привет. У них всё хорошо. Трансплантацию назначили на послезавтра.

— Спасибо! — услышав, хорошие новости я широко улыбнулась. Только… — Ты же не сказала ей? — уже серьезно спросила я, чувствуя, как от смущения опять запылало лицо. Да, я в который раз скатывалась до лжи. Но мне не хотелось лишний раз тревожить тетю. Сейчас она целиком и полностью нужна Сержику, а я уж как-нибудь выкарабкаюсь.

— Нет, Лина по-прежнему считает, что у тебя острый ларингит, и ты не можешь разговаривать, — Лизка отломила банан и протянула мне. — И как только ты до такого додумалась?

Как-как, месяцы тренировок.

— Фух! Ну что за козел, а! — дверь в палату со стуком распахнулась, а на пороге возникла мокрая и отчего-то взбешенная Булкина.

Я тут же непроизвольно посмотрела в окно, за которым ярко светило июньское солнце, и опять перевела взгляд на подругу.

— Привет, девчонки! Обниматься, как видите, не будем, — Маринка перекинула длинные влажные волосы за спину и с отвращением осмотрела свой некогда белый сарафан. — Вот говнюк! Чтоб у него все четыре колеса сперли и фары в придачу! Нет, ну вы только посмотрите на это!

— Тебя что, из лужи окатили? — задала я вполне логичный вопрос.

— Ага. Наверняка какой-то мажористый докторишка. Представляете, иду я такая…

— Шшш! Ты не могла бы говорить на полтона потише? — возмутилась Лизка. Начитавшись в гугле о сотрясении мозга и всех его возможных последствиях, подруга старалась при мне не повышать голос.

— Ой, да ну тебя! Подумаешь, легкое сотрясение. Катька вон уже в полном порядке. Как-никак третий день тут кукует.

— Чтобы ты знала, это «легкое сотрясение» может вызвать эпилепсию и расстройство личности! — поспешила «обрадовать» меня Кузнецова. Интересно, и чего это она раньше не озвучивала столь занимательные факты о моей травме?

— Круто! — почему-то обрадовалась Булкина. — Это типо она была не подающей надежд студенткой, а завтра станет гением мирового масштаба?

— Межгалактического. Вот изобрету ракету и отправлю тебя, Марин, в космос, — с сарказмом процедила я. — Ты-то, в отличии от меня, подающая. Прямо-таки надежда всея факультета.

— Видишь, — проигнорировав мой подкол, обратилась она к Лизе, — если Катька шутит — значит с ней все в порядке!

— Конечно, — Кузнецова схватила пульт от кондицеонера и с недоверием повертела тот в руках. — Зачем нужны все эти многочисленные обследования и анализы, если состояние здоровья человека можно определить по его чувству юмора? — она со вздохом отложила пульт, подошла к окну и распахнула то настежь.

Мы все примолкли, глядя, как теплый, летний ветер надувает тюлевые занавески. Будто паруса, какого-нибудь сказочного фрегата.

Я опять подумала о Паше. Он так хотел показать мне океан…

— Бе-е, кажется, эта жижа начинает высыхать прямо на мне! — снова заорала Марина и уже смущенно, шепотом попросила: — Слушай, Катюш, я воспользуюсь твоим навороченным душем?

— Можешь даже взять парочку чистых вещей из моего навороченного шкафа, — я указала на глянцевый шкаф-купе с абстрактным узором.

— Вот спасибочки! — она выбрала для себя простую серую футболку и шорты, и поспешила скрыться за смежной дверью.

Отсутствовала Маринка прилично. Мы уже успели с Лизой и обсудить сессию, которую из-за травм мне теперь светило сдавать в сентябре; и поесть тех самых фруктов; и поспорить насчет телефона, который подруга наотрез отказывалась мне отдать.