Все-таки смотрит она на меня по-особенному. Едва сдерживаю дикий, мальчишеский порыв поцеловать в губы, наговорить нежностей. Опускаю взгляд в тарелку и мрачнею. Тяжесть в груди становится ощутимее. Она увязла во мне, и я, заботой, вниманием и подарками, затаскиваю ее в это болото еще больше.

Однако рядом с ней внутренний контроль трещит по швам. Не справляюсь, смотрю на нее снова: алые губы, синие глаза, светлые, блестящие волосы, густые ресницы… Не могу налюбоваться и отпускаю себя, перестаю рассуждать трезво. Становится хорошо и спокойно. Идиотская улыбка не слазит с физиономии. Я таким свободным и раскрепощенным себя не помню уже очень и очень давно.

Лиза тем временем стягивает клеенку с кровати и протирает резное ограждение. Радуется как ребенок, запрыгивает на матрас и пружинит. Необыкновенная, искренняя, открытая... Нет у меня шансов против того, чтобы устоять перед ней. Она заправляет свою новую кровать, ползая передо мной по большому матрасу, растягивает простынь, хихикает. Сейчас Лиза такая молодая и привлекательная. Мне нравится видеть ее расслабленной и счастливой. Она кувыркается на своей новой кровати. И иногда, когда она увлекается, лямки ее желтого сарафана сползают и я вижу полную женскую грудь. Моментально реагирую на нее, как обезьянка в клетке на лампочку.

У меня встает. Хотя секс у нас был вчера и позавчера. Похоже, я погорячился насчет того, что мог бы ходить к ней два раза в неделю. Я хочу ее все время, особенно, когда мы оказываемся поблизости.

— Я отдам деньги, накоплю и отдам, — забирается Лиза на кровать с ногами.

— Обязательно, — вижу очертания ее фигуры и плыву.

Чувствую, что мозги снова собирают чемоданы и отправляются в отпуск. Она о чем-то рассуждает, кажется, о пользе ортопедических матрасов, а я сажусь позади нее. Массажирую шею, глажу плечи и предплечья. Хитрая тактика, чтобы получить желаемое.

— Устала? — прижимаюсь носом к коже, втягивая запах.

— Сегодня было много народу. И сразу три мероприятия.

— Понимаю, тяжело тебе

— Твоя работа тяжелее, мне ли жаловаться.

— Привык!

Разминаю плечи, спускаюсь ниже, и не замечаю, как рука оказывается между ее бедер… А трусов на ней нет.

— У тебя под сарафаном ничего нет, — хрипло прочищаю горло.

— Ты сказал, что приедешь, и я надеялась, что ты меня, — она тянется к уху и шепчет, как будто кроме нас здесь есть кто-то еще и этот кто-то может услышать, — что ты меня трахнешь.

— Лизавета Петровна, — ухмыляюсь, — у меня и за меньшее в отряде штраф получают.

— Знаю, звучит пошло и гадко, Олег Борисович, — продолжает шептать. — Но я одержима Вами, хочу Вас постоянно и когда мясо режу и капусту шинкую. И даже чищу лук. Прям напасть какая-то.

Улыбаюсь с хищным и упрямым видом охотничьей собаки, загнавшей наконец зайчишку и твёрдо решившей не упустить его. От ее признания по телу пробегает дрожь.

— Ужасно распущено, Лизавета Петровна, — двигаю рукой между ее ног активнее.

Она дышит чаще, стонет громче, погружаю в нее палец, затем два пальца.

Лиза уже кричит, и я разворачиваю ее к себе, чтобы видеть раскрасневшееся лицо. Для меня это особый вид удовольствия.

Мы пробуем матрас на прочность. Любим друг друга как-то чересчур самозабвенно. Лиза — особенная женщина, я таких не встречал, она будто пластилин, могу выгибать ее в любую сторону и каждый раз она благодарно стонет мне в ответ. Ее теплая кожа сводит меня с ума, а горячие губы обжигают кожу.

— Пойдем еще стол посмотрим, — сгребаю голую девушку в кучу и тащу на кухню.

Вся моя. Такая сладкая, вкусная и ненасытная. Кладу грудью на столешницу, и новый предмет мебели начинает пошло скрипеть под нашими телами. Я сбиваюсь со счета, сколько раз Лиза бьется в финальном экстазе, выкрикивая мое имя.

С ней я не думаю, какое именно оборудование надо проверить на завтра. Не помню, что Петров отпросился со смены из-за экзаменов дочери, которую нужно отвезти в другой город. Викинг опять что-то сломал. А еще историю с разбитыми окнами в полиции замяли, закрыв дело. Да мне уже наплевать кто и для чего на самом деле разбил эти окна, лишь бы она так же прижималась ко мне и целовала в губы. А ведь планировал лишь иногда навещать ее. Ну нравится секс, кому мешает? Откуда во мне вообще столько страсти? Бред какой-то. Но руки ненасытно мнут ее тело, снова и снова.

— Черт, — выдыхаю, когда мы голые и уставшие, обнимаясь, лежим на новой кровати. Звонит мой телефон, знаю, что это — Любовь Викторовна, сиделка моей жены. На этот раз я не отвечаю, почему-то теперь я не хочу говорить при Лизе. Она отводит взгляд в сторону. Никак не комментирует, но я и так все прекрасно знаю. М-да роль любовницы ей совсем не подходит, слишком открытая и честная. Но идти домой мне нужно.

— Я завтра приду.

— Хорошо, — нежно улыбается Лиза и закрывает глаза, делая вид, что засыпает.

Глава 26

Олег

«Только бы успеть». Именно эта мысль не дает покоя каждому спасателю, который едет на выезд. В этот двор наша машина МЧС въезжает с выключенной сиреной — это обязательная мера. На каждый случай у меня и ребят есть отработанная схема. И самое главное — обезопасить жизнь человека, которому угрожает опасность. Когда поступает вызов о попытке суицида, мы стараемся как можно меньше разговаривать и шуметь, и по приезду в первую очередь готовим «Куб жизни». Это такое прыжковое устройство с электровентилятором, обеспечивающим автономную работу для эвакуации людей из высотных зданий. Сложно представить, что прыжок с двадцатиметровой высоты может быть безопасным. Сегодня нам помогает альпинистская группа, которая поднимается на вышележащие этажи и сразу же готовится к спуску, для того, чтобы либо удержать пострадавшего, либо оттолкнуть внутрь здания. «Куб жизни» стараемся надувать незаметно, слышно только шорох брезента, потому что реакция человека, который решил наложить на себя руки — непредсказуема. Такие люди зачастую ведут себя неадекватно.

Достаю рацию.

— Волга 15, прием.

— Волга 15 на связи!

— Отряд 1284. Задача: не довести дело до прыжка! Слышите меня, не довести дело до прыжка, — смотрю наверх, — пацан совсем молодой. Гарантии не даю, высоко слишком, можем не поймать.

— Понял, Борисович! Выталкивай его в балконные двери.

Эту часть работы я не люблю. Потому что понять мне таких людей очень сложно. Но я начальник отряда МЧС, значит, примирять на себя роль психолога приходится именно мне. Поднимаюсь по ступеням, оборудование, байевку, рацию и каску оставляю в подъезде, чем меньше на мне всего навешано, тем больше я смахиваю на его друга.

— Привет, как тебя зовут?

Медленно разуваюсь и сажусь на пол балкона.

Пацан начинает орать, закидывать ногу на перила.

— Егор меня зовут! Только вам насрать на меня, — дергается, — всем насрать! И отчиму, и мамке.

Я никак не реагирую, сижу, подперев щеки руками. А он на меня смотрит и бьется в истерике. Вроде не пьяный — это уже хорошо.

— Разулись-то зачем? Я сейчас спрыгну, а вы разулись! — визжит мальчишка.

— Да ноги устают за день в этих ботинках. На пожаре-то не разуешься, а тут хорошо.

Разминаю ступни.

— Странный Вы какой-то. Разве, дяденька, вы не должны меня уговаривать не прыгать?!

— Должен, но мне лень, — улыбаюсь. — Прыгнешь ты или не прыгнешь, зарплату мне дадут в любом случае.

— Не правда! Вас премии лишат, это ж в интернете будет.

— Да нет, напишут просто, что не смогли спасти четырнадцатилетнего, поговорят день, поохают, да и забудут. Дворнику хуже, мозги твои с асфальта собирать.

— Потому что вам насрать на меня!!! — верещит.

— Нет, ты мне нравишься. Смелый какой, — встаю, заглядывая вниз, парень приподымается на перекладину, — залез на перила восемнадцатого этажа, — бью себя в грудь, — честно, я б не смог.

Сердце учащает ритм. Еще одна перекладина и он развернется, окажется по ту сторону перил. Иногда я терпеть не могу свою работу. Такие вещи потом приходят во сне.

— Насрать всем на меня, понимаешь, дяденька, насрать!

Он перелазит. Теперь вытащить еще сложнее, нехорошо.

— Понимаю, на меня всем тоже насрать, по большому счету. Это не мы такие, жизнь такая. У меня жена была красивая, ее грузовиком сплющило и всем насрать. Лежит теперь она, в стенку смотрит.

Парень поднимает глаза. Я делаю незаметный шажок, крупные слезы катятся по щекам мальчишки. Если он отпустит руки, то полетит вниз. Но мое признание его заинтересовывает, он кулаком вытирает слезы, а держится при этом одной рукой. Внешне я спокоен, но ситуация патовая.

— Вы можете ее сдать куда-нибудь и найти новую, а мать-то не сдашь! — орет пацан, отвлекаясь на мои проблемы.

— Бедовые мы с тобой, пацан. Всем на нас насрать, — говорю его же словами.

Делаю еще шаг и аккуратно обнимаю его. Он позволяет, захлебываясь слезами. И в этот момент, я усиливаю хватку и даю незаметный сигнал ребятам, что спрятались у балконной двери. Раз. Два, три и парня перетягивают, заталкивая в квартиру. Ухватившись за перила, громко выдыхаю. Внизу слышатся аплодисменты и улюлюканье. Мои ребята собирают «Куб жизни», к счастью, сегодня он не понадобился.

Вернувшись на базу, сажусь за свой стол, потирая ноющие виски.

Петров ставит передо мной чашку ароматного кофе.

— Ненавижу все это, особенно когда дети.

— Но ты делаешь это лучше всех, Борисович!

— Плохо это, такого не должно быть.

— Но это есть.

— Для этих целей должен быть переговорщик.

— Ой, да ладно, Борисович! И водолаз должен быть, но ныряю почему-то я, если что. И кинолог в каждом отряде, но если завал, то мы Пашку рыжего зовем, потому что он один на два отряда.