Джоэль Данн - Синдром Фауста

– Ублажаешь свое эго? Память о том, что в дни твоей молодости тебя бы не пустили сюда на порог?

– Ну, и тебя тоже: ты ведь наполовину еврей, – парировал он мгновенно.

И, пользуясь случаем, добавил:

– С этой точки зрения – не так дорого…

Внезапно перед нами возник метрдотель во фраке и белых, как у меня, перчатках. Встав в позу скрипичного ключа, он что-то зашептал Чарли на ухо. Тот согласно кивнул головой.

Я с любопытством оглядывал зал. Дизайн подчеркнуто старомодный. Мебель слишком массивна. Рамы с пейзажами на стенах так же тяжеловесны, как и живопись. Чарли заметил мой взгляд.

– О’кей, оставим все это: у тебя есть какие-то планы?

– Нет, – честно признался я.

– Желания?

Я оживился:

– О, этого в избытке, Чарли…

– Тогда не так страшно, – усмехнулся он. – Поделишься?

– Почему же нет? – пожал я плечами. – Плюнуть на опостылевший университет. Забыть о семье, которой фактически давно не существует. И заняться тем, что профукал.

– Ты что, и впрямь собираешься стать за дирижерский пульт?

Я пожал плечами и театрально вздернул брови:

– Неважно. Просто хочу гореть, а не тлеть. Летать, а не ползать. Выразился ясно?

– Уж куда ясней, – усмехнулся он. – Только ты чего-то недоговариваешь…

– Не придумывай.

Подоспел официант с бутылкой вина и плеснул на донышко бокала. Чарли сосредоточенно зажмурился и втянул глоток. Чуть прополоскав рот, он, немного подождав, кивнул:

– Порядок!.. Какого года?

– Девяносто пятого, – ответил официант учтиво.

Он еще немножко поколдовал с бокалами, полюбовался на них издалека и отошел. Откинувшись на спинке неуклюжего и громоздкого стула, Чарли поскреб лоб:

– Ничего я не придумываю. Просто хочу понять: ты что, собираешься возвратиться туда, в те наши далекие годы?

Мне стало неприятно: он угодил в точку. Я взял со стола свой бокал с вином и слегка звякнул им по его бокалу.

– Чир![9]

Он кивнул.

Но неприятное ощущение исчезло, когда он проказливо качнул головой и улыбнулся.

– А знаешь, если бы тогда не ты и не твой кларнет, никаким врачом я бы не был. Ведь пока я готовился к экзамену, ты работал за двоих.

Я пренебрежительно махнул рукой. Он подумал о чем-то и, снова улыбнувшись, только на этот раз с грустцой, спросил:

– А Лолу ты вспоминаешь иногда?.. Вот ведь кто тебя любил!

Я слегка растерялся, но тут же взял себя в руки:

– Оставь сантименты для своих дамочек, Чарли, – буркнул я. – Они размягчают слезные железы и вагину, но у мужчин от них не стоит…

Он скривился и был прав: я сморозил пошлость.

– Почему этот гомик пялит на меня глаза? – показал я глазами на борова за соседним столом в оглашенно дорогом костюме и с золотым «Роллексом» на руке.

Надо же мне было как-то выйти из неловкого положения.

– Они здесь не привыкли к вольностям в одежде, – подвигал Чарли донышком бокала по столу. – Его наверняка смутили твой бант и косичка.

Но я уже завелся и чувствовал себя, как шофер гоночной машины, которого захватил острый ветер и виражи риска.

– Ты тоже хорош! Разве ты не крутил с Абби до меня? Что ж не предупредил, что она пресна, как тесто без дрожжей, а эмоциональности в ней – ноль целых и ноль? Еще бы – типичное дитя бюргерского воспитания…

– Ты забыл, Руди? – остановил он меня. – В тебе ведь тоже, кажется, аж половина крови – немецкая? От папаши. А, кроме того, – кого ты слушал?..

– Эй, что ты хочешь этим сказать? – встрепенулся я.

– Что Абби знала всегда не только то, чего хочет она сама, но и что нужно тебе. Тебя это, кстати, вполне устраивало. Ни о чем не надо было беспокоиться. Разве не так?

Чтобы прийти в равновесие, я зажмурился и остервенело крякнул:

– Уж не о том ли ты, что она затолкала меня на кафедру и тыркала, пока мне не дали профессуру?

Чарли, насупившись, постукивал вилкой по столу. У него это выходило не очень ритмично. Я закусил губу и скривился:

– Тебе бы три десятка лет прожить в смирительной рубашке! – Еще более зло: – Лучше быть голодным волком, чем сытым псом, не находишь?

– Руди, – произнес он, словно поставил печать под документом, – волком ты никогда не был. И не будешь…

– Да она ни разу со мной не начала, – прошипел я кипящим шепотом, чтобы не компрометировать его в этом пронафталиненном сундуке прошлого. – Я сам должен был, всегда сам… И это – секс, скажи мне? Все время чувствовать себя извращенцем?..

– Виноват ты сам, Руди, – потер он лоб. – Бывают ситуации, когда лучше забыть об интеллигентских штучках-дрючках и вспомнить, что ты – мачо. А ты изображал из себя рыцаря из дамского романа…

Разговор с Чарли вызвал у меня глубокую депрессию, и я долго не могла найти себе места. Не помогал даже алкоголь: скорей всего, дозы были небольшими, но ведь к другим я не привыкла.

Каким все же надо быть бесчувственным хамом, чтобы сказать женщине то, что он осмелился выдать мне! Шовинист, женоненавистник, наглец! Бабы всегда были для него предметами коллекции: он собирал их, как коллекционеры – марки или монеты. Любовался собственным успехом, гордился редкими и экзотическими экземплярами. Однажды я случайно подслушала, как он рассказывал об этом Руди.

Только больной, извращенный мозг мог сравнить ситуацию, в которой я оказалась, попав к нему в лапы, с той, когда на горизонте появился Руди! Мне было двадцать четыре года. Я только год назад потеряла свою невинность и отчаянно это скрывала от назойливых подружек…

Чарли позвонил сам: его снедало чувство вины. Вначале я бросила трубку, но он перезвонил снова. Я дала отбой, но он набрал номер еще раз.

– Что ты хочешь? – зло спросила я.

– Поговорить с тобой, – ответил он своим хрипловатым джазовым голосом.

– Зато я не хочу, – отрезала я. – Нам не о чем разговаривать.

– Не будь дурой. Хоть ты и не терпишь меня, врагом я тебе никогда не был.

– Ну и лицемер же ты! – хмыкнула я уничтожающе. – Нашел что сказать…

– Можешь думать все, что тебе придет в голову, но сначала выслушай…

– Черт с тобой, говори! – холодно согласилась я. – Слушаю…

– Что ты знаешь о болезни Руди, Абби?

– Хочешь прочесть мне лекцию?

Он замолчал, и я представила, как он сморщился.

– Это необходимо!

Говорил он минут пять, и у меня вдоль спины заскользил противный и липкий холодок страха:

– Что же ты предлагаешь?

– Нам всем надо встретиться, – прозвучал ответ.

– Кому это – всем?

– Тебе, мне, Руди и Эрни с Джессикой. Пригласи, их и предупреди меня заранее о дне и часе. Только чтоб это было после работы.

– Хорошо. Раз ты настаиваешь, – постаралась я говорить как можно спокойнее…

Я собрала всех через три дня. Руди как всегда торчал в ванной перед зеркалом. Меня это раздражало, но я старалась не ссориться с ним.

Первой появилась Джессика. Она воистину очаровательна – моя дочь: высокая статная брюнетка с влажным блеском в глазах.

Я смотрела на нее и молила Бога, чтобы в ее жизни все сложилось иначе, чем в моей.

– Папочка, поцелуй меня! – рассмеялась она, увидев Руди.

Он чмокнул ее в щечку.

– Каким ветром тебя принесло аж из Сан-Франциско? Как муженек? Детки?

– Ты говоришь так, будто это не твои внуки, – обиженным голосом проговорила она.

– Мои, мои! – без особого энтузиазма откликнулся он.

– Хилари пойдет в этом году в школу. А Джек – он уже болтает…

В это время раздался звонок и в дверях появился Эрни.

– Господин адвокат! – иронически приветствовал его Руди. – Какой сюрприз!

Эрни подошел к отцу и приложился к его щеке. Но Руди был холоден и пробрюзжал:

– Интересно, что здесь происходит? Откуда вдруг сразу в вас обоих проснулась любовь к родителям? Ну и сюрприз, я вам скажу…

Мне хотелось оборвать его. Он вел себя недопустимо, но я сдержалась.

– Видишь, мам! Я все-таки нашел время. Обещал – и пришел…

Когда на пороге появился Чарли, в глазах Руди зажглись недобрые огоньки. Он даже присвистнул, чем привел в замешательство не только меня, но и детей.

– Ничего себе! – прошипел Руди. – Это что, семейный совет? Уж не в мою ли честь? Какая это такая, скажите, нужда свела вас всех вместе, а?!

В воздухе нарастало напряжение. Мне казалось, его сейчас можно будет резать ножом на куски.

– Так! – оглядывал всех подозрительно Руди. – Все сидят молча. Это уж определенно что-то да означает!

Чарли достал сигару, хотя знал, что я не переношу табачного дыма. Выдержав недолгую паузу, он зажег ее и, пустив первую струйку дыма, вздохнул:

– Начинать, наверное, придется все-таки мне…

– Какая торжественность! – прозвучала сухая злость в голосе Руди.

Все мы старались не смотреть на него. Он был взъерошен, как кот, который увидел перед собой сенбернара.

– Ты меняешься, Руди, – покачал Чарли сигарой. – Через год это будет заметней, а через два…

Руди вскочил и нервно заходил по комнате. Мне даже стало его немножко жаль: бедный мой муж!

– Что же я, по-вашему, должен делать?

Тут не вовремя откликнулся Эрни:

– Папа! Пойми нас, мы очень тебя любим, но…

От его голоса Руди вздрогнул:

– Что ты там несешь, сынок? Ну-ка яснее!..

На помощь Эрни пришла Джессика:

– Подожди, Эрни! Ты ведь не можешь не понимать, папочка, к чему это все может привести…

– Любая болезнь, – воспрянул духом Эрни, – и мы бы из кожи вон вылезли…

Я видела капельки пота на напряженном лице Руди. Глаза у него были страдальчески прикрыты, веки дергались. На шее вдруг стал виден зашедшийся кадык.

– Не получилось бы: она у вас крокодилья, – прохрипел он и остановился, глядя на меня.

Может, он искал во мне последнюю опору, а я не стала ею? Слезы сами потекли у меня по щекам.