Джоэль Данн - Синдром Фауста

– Ну да!.. И куда же вы летите? – для порядка спросил я.

– О, далеко, мистер Грин! – отозвался приглушенным тромбоном ее грудной голос.

– Маршрут держится в тайне, не так ли? – поддел ее я.

– Нет, почему же!.. В Бангкок…

– Куда-куда? – обалдел я.

– В Бангкок, мистер Грин. Это Таиланд. Там все так экзотично! Иногда хочется сменить обстановку… Хотите с нами?..

Я не колебался ни секунды.

Если бы вдруг возникла у меня в тот момент такая возможность, я бы согласился бежать даже на Луну. Можно было не сомневаться: тандем румынских заговорщиков постарается отравить мне жизнь как можно эффективнее.

– А что?.. Почему бы и нет?

– Вы – всерьез? – вспыхнул в ее тоне оттенок внезапного интереса. – Если так, могу заказать еще один билет на тот же рейс. Но не уверена, что вы будете сидеть в самолете рядом с нами…

В тот же вечер все трое мы появились в кабинете у Пачелли. Лицо моей родовитой племянницы было бесстрастным и холодным, зато ее подружка была оживлена и лучилась хорошим настроением.

Сам мэтр Пачелли довольно потирал руки. Он выглядел так, словно его ждал праздничный ужин. На нем была темно-синяя тройка и желтый галстук. Еще бы, прикарманить полмиллиона, не приложив никаких усилий?!

– Руди, – позволил он себе обратиться ко мне фамильярно по имени, – наконец, ваша мечта сбылась.

– Оседлав ее, вы неплохо нагрели себе руки, мэтр, – зло откликнулся я.

Но судейский крючок, как я и ожидал, пропустил мою колкость мимо ушей. Он достал из сейфа чек на полтора миллиона, выписанный на его имя моим сводным братцем, и слегка помахал им, а потом спрятал обратно. После этого – вытащил из ящика свою чековую книжку.

– Надеюсь, ваше высочество, – игриво обратился он к Софи, – вы и ваш благоприобретенный родственник, я имею в виду профессора Грина, останетесь довольны результатами, которых мы достигли.

Когда мы вышли, я не удержался и спросил:

– Но почему именно Бангкок?

– Вы же теперь полумиллионер, – откликнулась Мишель.

– Не завидуйте, – посоветовал я, – зависть скверно влияет на цвет лица.

Мишель хохотнула:

– Там неплохие казино…

Принцесса неодобрительно молчала. По-видимому, мое присутствие не вызывало у нее особого восторга.

– Вот как?! – присвистнул я. – Но почему не Монако или Прага?

– Может, еще пригласить папарацци? – весело отреагировала ее подруга. – Билет заказан, мистер Грин…

Я изобразил радость конкистадора, увидевшего берега Эльдорадо:

– А что?! Честно говоря, никогда не пробовал. Но вообще?! Стук риска в крови! Надежда и отчаяние! Кипяток выигрыша, лед проигрыша! Я – за…

Это было мое третье по счету бегство ниоткуда и в никуда. Амплуа решительного и преуспевающего дельца с треском провалилось. Надо было думать и изобретать какое-то новое. «Кого ты будешь изображать теперь, Руди Грин, – тоскливо спрашивал я себя, – ведь смена ролей пока ничего тебе не дала?»

Но когда боишься одиночества как огня, для компании подойдет даже роль прожженного авантюриста и игрока.

– Ты не знаешь, где сейчас отец? – позвонил по телефону мой старший сын Эрни.

– Кажется, все еще в Швейцарии. А что случилось?

– Ах, вот оно что… И что он там делает?

– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Может, ты все-таки будешь любезен объяснить, почему ты спрашиваешь?

Эрни кашлянул, видимо раздумывая, сказать или нет.

– Ты что-нибудь слышала о Бобе Мортимере?

– Кто это? – спросила я, начиная раздражаться от того, что он что-то скрывает.

В таких случаях всегда жди неприятностей.

– Боб был учеником отца лет пятнадцать назад, – пояснил Эрни.

– Дорогой мой, – жестковато бросила я, – если ты не считаешь нужным посвятить мать в курс дела, то лучше ни о чем ее не спрашивай.

Эрни слегка замялся. Но я не собиралась ему помогать и молчала.

– Отец взял у него деньги в Нью-Йорке. На какой-то квартет… Ничего не понимаю…

– Он звонил тебе?

– Угу, – ответил Эрни.

– И что сказал?

– Что отец сбежал из Нью-Йорка куда-то за границу. Говорил о какой-то мафии…

Я зажмурилась: этого только не хватало.

– Надо позвонить Чарли. Может, ему что-нибудь известно?

– Лучше бы ты сделала это сама, мама. Он ведь колюч, как дикобраз. А тебя он побаивается.

В этом – весь мой сын…

– Ты хочешь сказать, отец не вернул ему деньги? Какие деньги, Эрни? На что он их, собственно, брал?

– Я же сказал: на какой-то квартет, который должен был ехать на фестиваль в Европу. В общем, отец позвонил Бобу из аэропорта и сказал, что через пару месяцев во что бы то ни стало вернет свой долг.

– Значит, вернет…

– Откуда, мам? Из своих пенсионных?

– Не знаю, – ответила я, ощущая, как немеют пальцы: Руди всегда щепетилен в таких вопросах. – Думаешь, мы должны возвратить их за него? Тебе известно, о какой сумме идет речь?

– Насколько я понял – о десяти тысячах… – Эрни вздохнул: – Как ему помочь?

Даже в тридцать для своих родителей дети все еще остаются детьми. А может быть, инстинктивно по отношению к нам родители такими себя чувствуют всю жизнь?

– Не знаю, я отвечу тебе на вопрос только после разговора с Чарли.

Эрни чмокнул меня в трубку:

– Ты всегда была умницей-разумницей…

Что действительно делал Руди в Швейцарии? Насколько я знаю, у него там не было никаких знакомых, но спрашивать у Чарли я ни за что бы не стала. Он бы еще заподозрил, что мне для чего-то это надо, и из чувства ложной дружбы никогда бы ничего не сказал. Сам факт, что Руди в Европе, вызывал у меня недоумение и множество вопросов, но ни на один из них ответов не находилось.

Вечером я связалась с Чарли. В трубке слышался плач младенца. Неужели она вернулась к нему? А я-то думала…

– Не сочти это за назойливость и излишнее любопытство, но что Руди делает в Швейцарии?

– Разве ты не получила его согласие на развод? Такой уж он – Чарли: таким был всегда и таким останется до конца своих дней.

– Чарли, – постаралась я смягчить свой голос, – меня это интересует с другой точки зрения.

– Вот как?! И с какой же?

– Скажи, что это за квартет, которым он занимался?

– Абби, я ведь не влезаю в твои личные дела. Представь себе, если бы я спросил тебя про твои отношения с судьей Роджерсом?

Я еле сдерживалась, потому что иначе разговор надо было бы тут же закончить.

– Дело в том, что он задолжал своему бывшему ученику. Это некий Боб Мортимер.

– И что же? – обдала меня холодом трубка.

– Ну, его, наверное, можно понять: он пытается выяснить, насколько Руди платежеспособен.

– Вот как?! – мрачновато откликнулась трубка. – Он тебе звонил, этот Боб Мортимер?

– Нет, не мне, – ответила я. – Эрни…

Чарли присвистнул:

– Ах, так! Сынок решил выяснить, не придется ли ему платить за отца?

– Эрни только спросил, должны ли мы возвратить долг!

– Ты знаешь, сколько он должен?

– Эрни думает, порядка десяти тысяч долларов.

– Тогда тебе нечего беспокоиться, – хмыкнул Чарли.

– Ну, если есть такой преданный и благородный друг… – съязвила я.

И Чарли вдруг заткнулся.

– Скажи, – осторожно спросила я, пытаясь нащупать, что за этим скрывается, – ты ведь знаешь Руди: даже если ты заплатишь, он все равно постарается вернуть тебе долг. А как и на что он собирается жить?

– Создаст еще один квартет, – слишком поспешно хмыкнул Чарли.

Но его насмешка была не к месту, и надо было об этом ему намекнуть.

– Чарли, тебя, кажется, можно поздравить? – спросила я.

– С чем? – спросил он настороженно.

– Вернулась Селеста… Как вы назвали малышку?

– Роза, – низкой гитарной нотой провибрировал его голос.

– Я так и думала, – улыбнулась я. – Если родится еще и мальчик, он ведь будет обязательно Руди, правда?

Бангкок подавляет своей уродливой, какой-то варварской красотой. В нем несовместимо сплелись изящество старины и мускулистый напор современности. Многоцветные крыши пагод и бетонные кандалы транспортных развязок. Сумерки храмовой прохлады и электрическая сперма реклам. Бритоголовые монахи в ярких хитонах и малолетние проститутки обоих полов – рабы одряхлевшей западной похоти.

Столица конвейерного секса и подозрительных игорных домов подобно гигантскому удаву вызывает острое любопытство и загадочный страх. Нужда живет здесь за счет гениталий, а сыпь притонов жиреет на ввозимой валюте. Жуликоватые маклеры дурят туристов, а вчерашние крестьяне, продавая тело, спасают душу. Бензиновый чад заглушает запах специй, а небоскребы глобализации выдавливают наивные остатки старины.

– Это что, отель для коронованных особ? – придуриваясь, спросил я своих дам, когда такси остановилось.

По роскошному лобби бесшумно скользили служители. Их сиамские шапочки как две капли воды напоминали головной убор Железного Дровосека, а короткие, до колен, штаны – давнишних китайских рикш. Но вышколенные молоденькие портье были одеты в европейские костюмы и механически кланялись при первом же намеке на обращение. Когда они говорили между собой, казалось, щебечут птицы.

Софи окатила меня холодом взгляда, но ее подруга с удовольствием объяснила:

– Нет, в основном, – для богатых японцев. – Я кивнул. – Три номера рядом, – бросила она склонившейся в заученном поклоне девице за стойкой.

Я спал как сурок. Больше чем полсуток полета вымотали меня окончательно. А в девять утра раздался звонок.

– Руди, – разбудила меня Мишель, – пора вставать. Спускайтесь в лобби. Завтрак в ресторане только до десяти… Через полчаса – внизу, ладно?

Знакомство с дальневосточной экзотикой началось для меня с храмов. В прохладной, пьянящей благовониями тишине изумрудный Будда с филигранной мачтой из золота на голове сосредоточенно решал загадку мироздания. Под его взглядом глуше и в то же время пронзительней звучали удары гонга и непривычные звуки храмовой музыки.