Тем не менее четыре адвоката допрашивали ее по очереди, пытались сбить, подловить на противоречиях. Она отвечала, ни разу не запутавшись в деталях.

— Я не знаю только одного: кто именно огрел меня сзади по голове. Предположить могу, — Юламей, все еще с забинтованным левым глазом, устремила правый глаз, горевший неистовым изумрудным огнем, на Потапчука, — но утверждать не буду. Я этого не видела. Все остальное помню точно. Рябов, Потапчук, Кулаков, Ермошин. В таком порядке. Я сумела высвободить руку и ободрала лицо Потапчуку. Ермошин зажимал мне рот, и я его укусила. Рябов ударил меня по лицу — два раза. Глаз и горло — это его рук дело. Потом ударил в ребра. Потапчук сломал мне руку. Кулаков тоже ударил — с другой стороны, но не так сильно. Там только ушиб ребер. Потом Потапчук ударил по лицу: после этого я оглохла. Рябов сказал, что хочет привести меня в чувство. Что «трахать телку в отключке — никакого кайфа». Так он выразился. Ермошин только делал вид: у него ничего не вышло. Но он тоже причинил мне боль. Потом его стошнило.

Адвокатам так и не удалось ее сбить.

— Зачем вы на этом зацикливаетесь? — вкрадчиво спросил один из них. — Неужели вам не хочется просто забыть?

— Вы меня допрашиваете, — пожала плечами Юламей. — Я отвечаю.

— Мы можем это прекратить немедленно, если вы откажетесь от обвинения.

— Ни за что, — отрезала Юламей.

Следователь Воеводин выступал, увы, только свидетелем обвинения. А прокурор попался туповатый и какой-то вялый. Если бы не Ямпольский, еще неизвестно, чем бы все закончилось. Ямпольский мгновенно расколол мальчишек, до того державшихся дружно. Как только Ермошин и его адвокаты уразумели, что ему светит меньший срок, они сразу стали сотрудничать с судом и топить остальных.

Ямпольский был беспощаден.

— Не стройте себе иллюзий, — сказал он Ермошину. — Тот факт, что в теле потерпевшей не оказалось вашей спермы, не освобождает вас от обвинения в групповом изнасиловании. Вы были там, вы держали ее, зажимали ей рот рукой, о чем свидетельствует след ее зубов. Прошу суд приобщить к делу слепок с зубов потерпевшей, точно соответствующий рисунку укуса.

Слепок был приобщен, а Ямпольский продолжил:

— Вы были там до конца, вы даже штаны снимали наравне со всеми, а то, что у вас не получилось, это ваши личные трудности. Но в этой группе вы — «ведомый». Попробуйте доказать суду, что вас вовлекли. Деятельное раскаяние засчитывается.

После этого Дима Ермошин все рассказал. Оказывается, у них было состязание: кто больше девочек «переимеет», как он выразился. Все соглашались добровольно, кроме Юламей, причем не только в их классе. Адвокаты немедленно заголосили, что это вторжение в частную жизнь. Если «сексуальные контакты» между подростками были добровольными, это не подлежит рассмотрению в суде.

— Меня интересует «возраст согласия», — возразил Ямпольский. — Имена всех девочек мне не нужны. Но если речь идет о состязании, не было ли среди них тринадцатилетних?

Ермошин понял, что наговорил лишнего. Его адвокат сказал, что он может не отвечать, и напомнил суду, что жалоб не поступало.

— От Юламей Королевой поступила жалоба, — сказал Ямпольский. — Для следствия это повод заинтересоваться «состязанием». Хотя бы его моральной подоплекой.

Но суд решил не затягивать следствие, хотя и вынес частное определение в адрес школьного руководства. Тогда адвокаты других обвиняемых выкатили вперед орудие следующего калибра: она сама их спровоцировала. Стали вызывать учителей. Все они показали, что Юля вела себя вызывающе.

Ямпольский напомнил суду, что на момент изнасилования Юламей Королева была девственницей, и заставил секретаря суда процитировать соответствующий раздел медицинского заключения, уже приобщенного к делу. Потом он принялся за свидетелей.

— У Юламей была в школе своя компания? — спросил он женщину-завуча.

Той хватило ума ответить «нет». Скажи она «да», ее тут же попросили бы перечислить членов компании.

— У нее были друзья?

— Не знаю.

— Вы завуч и, если я правильно понял, ее классный руководитель.

— Мне пришлось взять на себя классное руководство. У нас очень низкие ставки.

— Значит, вы должны знать, были ли у нее друзья, — возразил Ямпольский. — Ну хорошо, оставим это пока. Как она училась?

— Удовлетворительно.

— А поточнее?

— Не знаю, что вы имеете в виду.

— Нет? Не знаете? — переспросил Ямпольский с язвительной улыбкой. — Хорошо, я уточню. В этом году она проучилась всего ничего, возьмем годовые оценки за прошлый год. Что у нее было по литературе?

— «Пять».

— По английскому? Это ведь ваш основной предмет.

— «Пять», — неохотно ответила женщина-завуч.

— По математике?

— Нет такого предмета «математика». Есть алгебра и геометрия.

— Виноват, — обезоруживающе улыбнулся Мирон Яковлевич. — По алгебре и геометрии.

— «Пять».

— По обоим предметам? Ну тогда их спокойно можно было назвать математикой. По физике?

— «Четыре».

— По химии?

— «Три»! — злорадно выкрикнула женщина-завуч.

— Позвольте мне угадать… Химию преподаете вы.

— Вы обвиняете меня в том, что я занижала ей оценки?

— Уверен в этом. Но сейчас мы судим не вас. Тройку по химии в восьмом классе можно пережить, это не конец света. Но раз у Юламей Королевой такие блестящие успехи по другим предметам, скажите, не обращались ли к ней за помощью другие дети? Подсказать? Дать списать? Что-то в этом роде.

— Нет.

— Нет, — задумчиво повторил за ней Ямпольский. — Хорошо, я, пожалуй, обращусь за ответом к ним самим.

В суд стали вызывать одноклассников Юламей. Они врали, путались в показаниях, уверяли, что она вела себя вызывающе, но, когда их просили уточнить, что они под этим понимают, говорили, что она держалась особняком и ни с кем не дружила. Ямпольский ждал. Наконец вызвали девочку, которую Юля подозревала: Светлану Горшеневу. Горшенева повторила то же самое, что уже говорили до нее другие дети, но была более откровенна. Заявила, что Юламей «сама нарывалась» и что «нечего было ломаться».

Ямпольский поднялся.

— У меня есть несколько вопросов к этой свидетельнице, но прежде я хочу внести ходатайство о приобщении к делу еще одной материальной улики. Как мы помним, потерпевшая показала, что осталась в раздевалке одна, потому что не могла найти свою туфлю. Туфля обнаружилась за батареей парового отопления. Но она ведь не сама туда попала. Следствие нашло эту туфлю, с нее были сняты отпечатки пальцев. Не все они принадлежат потерпевшей.

У Светы Горшеневой забегали глаза, она стала озираться, стоя за свидетельской трибуной.

— Это вы спрятали туфлю? — напрямую спросил у нее Ямпольский.

— Мне нужно в туалет, — объявила она.

— Пожалуйста, судебный пристав вас проводит, — разрешила судья. — Перерыв десять минут.

Через минуту — судьи даже не успели уйти в совещательную комнату — пристав вернулся, таща за собой свидетельницу, которую ухватил пальцами повыше локтя, как воровку на сельской ярмарке. Он объявил, что она пыталась сбежать.

Свидетельницу водворили обратно на свидетельское место.

— Итак, это вы спрятали туфлю? — повторил Ямпольский.

— С какой стати?

— Это вам виднее. Отвечайте «да» или «нет».

— Нет.

— Я хотел бы, чтобы у свидетельницы взяли отпечатки пальцев.

— У свидетельницы нет адвоката, — возразила судья. — Следствие ее раньше не вызывало. У вас есть основания?

— Ваша честь, — поклонился Ямпольский, — у меня есть веские основания полагать, что на туфле обнаружатся отпечатки именно Светланы Горшеневой. Да, это делает ее соучастницей. Если ей нужен адвокат, я готов подождать.

— Да я могла случайно наткнуться на эту туфлю! — выкрикнула Света.

— Рукой? — осведомился Ямпольский. — Двумя руками? На туфле найдены отпечатки пальцев правой и левой рук. На батарее парового отопления — тоже. В весьма нехарактерных местах — в задней части секций. Да, вам нужен адвокат, Светлана. Но лучше просто сознаться. Облегчает вину.

Она обвела зал затравленным взглядом. Никто не пришел ей на помощь. В зале не было даже ее родителей.

— Это была просто шутка, — пробормотала она еле слышно.

— Расскажите нам поподробнее об этой шутке, — мягко предложил Ямпольский. — Вас попросили? Вы договорились? Чья это была идея?

— Меня заставили.

— Не надо лгать суду, Светлана, — посоветовал Ямпольский столь же мягко. — Вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. Не усугубляйте свое положение. Вы же взрослая девушка.

— Они меня попросили, — угрюмо буркнула Светлана.

— Врешь, сука! — донеслось со скамьи подсудимых. — Она сама это придумала!

— Порядок в зале! — Судья возмущенно застучала по столу молотком.

— Я тоже думаю, что это была ваша идея, Светлана, — сказал Ямпольский. — Такое мог придумать только свой человек в женской раздевалке. Может быть, вас кто-то надоумил?

Опять Светлана обвела глазами зал. Опять не встретила сочувствия и помощи.

— Почему я должна одна за всех отдуваться? Они меня попросили задержать Юльку в раздевалке. А уж с туфлей, да, это я сама придумала. Но я же не знала, что все так кончится! — добавила она жалобно. — Я думала, они подурачатся и все…

— Они подурачились, — подытожил Ямпольский. — Надо полагать, ваши первые показания насчет поведения Юламей Королевой в школе были ложью?

Она едва заметно кивнула.

— Говорите, пожалуйста, «да» или «нет». Секретарь не может фиксировать кивки в протоколе.

— Да, — сказала Светлана.

— Хорошо, пока это все. Может быть, у адвокатов обвиняемых есть вопросы?