Глава 10

Ее взяли, что называется, с ходу. Она была идеальной моделью: рост, фигура, ноги, грация. Многолетние занятия восточной гимнастикой отточили, огранили ее тело, превратив его в совершенный инструмент, безупречно настроенный, мгновенно повинующийся воле хозяйки. Ее не надо было учить ходить по подиуму: она двигалась так, словно родилась и выросла на нем. Отрешенное выражение презрительной и высокомерной скуки, которое другие манекенщицы вырабатывают длительной тренировкой перед зеркалом, было ее естественным выражением.

В первый же день ее послали на фотосессию, и она прекрасно справилась: никто не сказал бы, что она новичок. Юля вернулась домой и с гордостью объявила матери, что у нее есть работа. Элла пришла в ужас, но виду не подала. Если Юламей предпочитает такую работу, значит, так тому и быть. Она лишь посоветовала дочери быть осторожной.

— Ну конечно, мамочка! Что ж я, не понимаю, что ли!

— Боюсь, что не до конца понимаешь, — вздохнула расстроенная Элла. — Конечно, ты не станешь платить натурой, если тебе предложат. Но тебя могут заманить в западню, об этом ты не думала?

— Думала. — Прекрасное лицо Юламей стало грозным. — Пусть только попробуют. Им не поздоровится.

— Ничего там не ешь и не пей, — продолжала Элла. Ей мерещились тысячи опасностей.

— Ну что ты, мамочка! Это солидное агентство, они работают с Зайцевым и с Юдашкиным. Они не станут рисковать своим именем ради сводничества. Я проверяла.

— И все-таки будь осторожна, — повторила Элла.

— Буду, — пообещала Юламей. — Приходи на меня посмотреть. Как-нибудь в субботу или в воскресенье, когда тебе не надо на работу.

— Мне всегда надо на работу, — грустно вздохнула Элла. — У меня переводы. Я всех своих заказчиков забросила, думала, они от меня отвернутся, ан нет.

— Потому что ты лучшая переводчица на свете! — с гордостью заявила Юламей и тут же нахмурилась: — Я не хочу, чтобы ты так много работала. Теперь я буду деньги зарабатывать. Можешь смело отказаться от половины заказов.

— Не получится. — Элла грустно улыбнулась. — Тут система такая: или берешь, что дают и сколько дают, или не получаешь ничего. Да и не могу я не работать. Привыкла, втянулась. Я, как та старая кляча: если меня выпрячь, я рухну.

И Юламей, как в детстве, обняла ее со словами:

— Мамочка, ты не старая, ты новая!

Элла отвернулась, чтобы дочь не видела ее слез.

Только в одном Юламей пошла навстречу матери: уже после переезда на новую квартиру сдала экстерном школьные экзамены и получила аттестат. Элла все надеялась, что когда-нибудь она одумается и поступит в институт.


В один из первых же дней после выхода на работу и переезда в новую квартиру, Элла встретила Лещинского. Он ждал ее около главного филологического корпуса.

— Как ты здесь оказался?

— Приехал, — пожал он плечами. — Приехал, как только узнал. О процессе трубила вся мировая пресса. Я приехал, как только смог. Звоню в квартиру: говорят, вы переехали. Спрашиваю: куда? Никто не знает.

— Мы ушли в подполье, — безрадостно усмехнулась Элла. — Нам угрожали. Мэрия в виде исключения дала нам новую квартиру.

— Как она? Как Юля?

— А ты как думаешь? Ее изнасиловали трое ублюдков… как меня в свое время.

— Четверо, — машинально поправил ее Лещинский.

— У четвертого, как сказал наш следователь, «машинка не сработала». И за это можно бога благодарить, — добавила Элла. — Извини, я на работу опаздываю.

— Дай мне ваш адрес, — попросил он.

— Нет.

— Элла!

— Мне нужно идти.

— Хорошо, давай встретимся после работы. Ты когда заканчиваешь?

— Около шести.

— Я буду ждать тебя здесь. Вот моя машина. Запомнишь?

— Феликс, это неудачная мысль…

— Иди, а то опоздаешь. Я буду ждать.

Они встретились. Феликс предложил поехать в кафе «Шоколадница». Таких кафе теперь развелось по городу великое множество, и там подавали настоящий шоколад, такой, как ее глаза.

Элла стала отказываться, но он настоял на своем. Она так и не решилась рассказать ему о своем телефонном разговоре с его женой в августе девяносто восьмого. Сказала только:

— Я звонила, хотела тебя поблагодарить, но тебя дома не было.

Он рассеянно кивнул.

— Расскажи мне о ней.

— Ей очень тяжело. Она пока так и не оправилась. Школу бросила, прячется дома. Травмы зажили, но только не душевные.

— Я бы этих гадов на части порвал. Дай мне с ней увидеться.

— Нет, Феликс, это уж совсем неудачная мысль. Юля ненавидит мужчин… как я в свое время. И ты ей ничем не поможешь.

— Я ее отец.

— Нет, ты человек, от которого я произвела ее на свет. Донор спермы. Прости, что я так говорю, но это так и есть. Если бы в те годы в стране существовало искусственное оплодотворение, я бы им воспользовалась. Извини, я вовсе не хочу делать тебе больно.

— Ты тоже до сих пор ненавидишь мужчин? — с вымученной улыбкой спросил Феликс.

— Нет, я немного смягчилась, — призналась Элла. — Только ты не заносись, мне просто повезло. После несчастья с Юлей я встретила нескольких замечательных мужчин.

— Сразу нескольких? — грустно усмехнулся он.

— Это не то, что ты думаешь, — нахмурилась Элла. — Фу, какая глупая фраза! Так говорят все мужья в американских фильмах, когда жены застают их с любовницами. Но это действительно не то, что ты думаешь. Мне попалось и немало сволочей обоих полов. Но был, например, врач «Скорой помощи»… Он позвонил в милицию и заставил их опечатать место преступления. До сих пор помню, как он их материл. И в Склифе были замечательные врачи, и профессор, который Юле глаз спасал, и следователь нам попался замечательный… Да, представь себе. Но лучше всех был наш адвокат. Ямпольский. Мирон Яковлевич Ямпольский. Запомни это имя. Если бы не он, мы могли бы проиграть процесс.

— Запомню, — кивнул Феликс. — Они подавали апелляцию?

— А как же! Конечно, подавали, но ее отклонили. Погоди, еще и кассация будет. Они не хотят, чтобы их дети сидели в тюрьме, да еще по такому обвинению. Но Ямпольский мне сказал, что кассационную жалобу тоже отклонят. Дело на особом контроле. Да, я еще забыла рассказать, как нам помогали мои бывшие студенты. Нас в суд и из суда на посольских машинах возили. У подъезда посольская охрана стояла.

— Это я знаю, — сказал Феликс. — Об этом вся мировая пресса писала. Наш МИД протестовал против вмешательства во внутренние дела.

— Лучше бы он организовал милицейскую охрану, — с горечью заметила Элла. — Но нет, у них вечно кадров не хватает. Ладно, расскажи о себе.

— А что обо мне рассказывать! — отмахнулся Феликс. — Мне кажется, если бы я мог поговорить с Юлей…

— Было бы только хуже, — закончила за него Элла. — Поверь мне: что ей сейчас меньше всего нужно, так это возникший из ниоткуда отец. Возвращайся на работу. У нее со временем все пройдет.

— Может, ты мне хоть напишешь? — умоляюще попросил Феликс.

— А если письмо прочтет твоя жена? — напрямую спросила Элла.

— Я дам тебе электронный адрес. У тебя ведь есть электронная почта? — Элла кивнула. — Можешь не беспокоиться, твои письма буду читать только я. — Он вынул визитную карточку и написал на обороте электронный адрес. — Давай я подвезу тебя до дому.

Он подвез ее, но Элла на всякий случай попросила высадить ее за квартал от дома. С тех пор они стали переписываться.


Элла написала ему, какую работу нашла себе Юля. Он встревожился не меньше, чем она, но Элла заверила его, что Юля стала более спокойной и работа ей нравится.

Никто из них — и меньше всего сама Юля — не понимал, что именно привлекало ее в новой работе. Вышагивая по подиуму, она бессознательно посылала публике определенный сигнал: «Руками не трогать. На меня можно только смотреть». Именно это ей и нравилось — ощущать дистанцию, чувствовать себя неприкосновенной, недоступной, далекой, как звезда. Это давало ей спокойствие и уверенность в себе.

У нее сформировались странные вкусы. Она полюбила Дженис Джоплин и готова была слушать ее песни часами, а обожаемую матерью Эллу Фицджералд воспринимала с вежливым равнодушием. Случайно увидела где-то репродукцию с картины Джексона Поллока и буквально сошла с ума, стала выискивать в Интернете его картины, старалась узнать о нем все, что только можно.

— Что ты в них находишь? — робко спросила Элла, глядя на немыслимые разводы.

Ответ дочери ужаснул ее.

— Он знал, что такое боль, — сказала Юламей.

Как только первые деньги, присужденные ей в качестве возмещения морального ущерба, поступили на счет, открытый на ее имя, Юля заявила матери, что хочет купить машину.

— Смерти моей хочешь? — грустно пошутила Элла.

— Ой, ну мамочка, ну ты что? Я пойду в автошколу, сдам на права… Буду тебя на работу возить.

— Мы живем рядом с моей работой, — возразила Элла.

— Ничего себе рядом — пять остановок на автобусе! Да еще ждать его сто лет. Нет, я буду тебя подвозить и встречать, и потом, мне ведь тоже на работу далеко! Я за день бываю в пяти местах, и метро не всегда рядом. А на машинке вжик — и я уже там.

— А пробки? Нет, мне эта идея не нравится.

Но Юля была упряма. Она пошла в автошколу и действительно сдала экзамен. Элле ничего другого не оставалось, как примириться с неизбежным. Окрыленная победой Юля купила недорогую корейскую машинку класса «А» ярко-красного цвета. Верная своему слову, она каждый день подвозила Эллу на работу и по возможности старалась заехать за ней по дороге домой, но это получалось не всегда. Иногда съемки или примерки затягивались допоздна, иногда бывал вечерний показ. Элла не роптала: лишь бы дочка была довольна. Юля казалась, по крайней мере, спокойной. По вечерам часто рассказывала матери забавные «случаи из практики». «Случаи» были вполне невинные: как кто-то надел не ту пару туфель или пояс не в цвет, или сбился с такта и смял все дефиле.