— А когда ты вернешься? — спросила все еще расстроенная и сердитая Элла.

— Я? Скоро вернусь, — пообещала Юля. — Можно мы с Даней вместе придем?

— Нет, это, пожалуй, неудачная идея. Ты же знаешь, я всегда рада Дане, но сегодня лучше приходи одна. Тебе надо познакомиться с отцом. Давай скорее.

— Ладно, — покорно проговорила Юля и отключила связь.

Впервые в жизни ей до смерти не хотелось домой. Она всунула руки в рукава Даниной рубашки и закатала их до локтей. Потом ей в голову пришла озорная мысль. На полу валялся его брючный ремень. Юля подняла его, выскользнула из рубашки, расправила рукава, свернула рубашку жгутом и завязала узлом на бедрах, а ремнем перетянула себя по соскам и застегнула на последнюю дырочку. В таком виде Юля походкой манекенщицы вышла в соседнюю комнату.

— Наш ответ мужскому шовинизму, — объявила она.

Даня покатился со смеху. Юля подошла и обняла его.

— Ты не передумал насчет того, что тогда говорил? Ну, чтобы нам пожениться? Ну, помнишь, в ту ночь?

— Нет, не передумал.

Она прижалась к нему, потерлась щекой о его голое плечо.

— Может, все-таки поедем ко мне вместе, а? Мама просит, чтоб я ехала одна, но мне как-то страшно… А так я могла бы тебя представить как законного жениха. Давай поедем вместе, а?

— Юля, ты же никогда ничего не боялась! Мне Нина рассказывала, как ты бросалась на ментов, когда они пришли ее арестовывать. Она говорит, ты их чуть не покусала! Чего же ты теперь боишься?

— Это не я, а Кузя их чуть не покусал. Я боюсь… Это трудно объяснить. Ну вот что я ему скажу?

— Иди одевайся, — велел ей Даня, — а то мама опять начнет волноваться. Что ты скажешь? Как насчет: «Здравствуй, папа»? С этого обычно начинают разговор. А потом: «Как поживаешь? Как у тебя дела?» Это тоже очень помогает. Он что-нибудь ответит, и разговор пойдет, вот увидишь. Потом все мне расскажешь. — Он вдруг схватил ее за плечи. — Я не передумал, но бывает форс-мажор. На трусихе я не женюсь, так и знай.

Юля стала одеваться — грустная, поникшая. Даня сразу же пожалел ее, принялся утешать.

— Ну что ты, малыш? Что сразу нос на квинту? — употребил он любимое выражение своей бабушки. — Он тебя не съест, зуб даю!

— Знаю. Нет, я не о том… Вот ты говоришь, что женишься…

— Точно. Пацан сказал — пацан сделал. Можешь не сомневаться. Железно. Кстати, ты-то пойдешь за меня? Ты мне еще не сказала.

— Да я-то пойду, только я рядом с тобой дура набитая.

— Ты… с чего это взяла? — оторопел Даня. — Погоди, может, ты мне зубы заговариваешь? Чтобы домой не ехать? Так я тебя сам отвезу. Сейчас возьму за шкирман и в машину.

— Да ну тебя, — отмахнулась Юля, — сама доеду. Вот смотри: я в институте не училась, даже школы не окончила. Если на то пошло, я и целоваться толком не умею!

Тут Даня вынужден был признать ее правоту.

— Положение блестящее, но не безнадежное. Даю крэш курс, чтобы ты не комплексовала. Становишься ко мне лицом. Ближе. Наклоняешь голову набок.

— В какую сторону? — спросила Юля.

— Да какая, блин, разница! Лишь бы не в ту же, что и я. Но я подстроюсь, ты не волнуйся. Это чтобы нос не мешал, — торопливо пояснил Даня. — Так, теперь чуть-чуть приоткрой рот. — Он поцеловал ее крест-накрест. — Все, основное схвачено. Умница. Изыски будем осваивать на втором уроке. Ты что, еще не одета? Ты же умеешь одеваться как пожарник! Плохо, Королева! Садись, «два». Давай дневник. Завтра с утра с родителями.

Все-таки на Даню можно было положиться. Он сумел ее рассмешить. Юля оделась, причесалась, умылась и немного успокоилась. Но ей хотелось еще хоть чуть-чуть потянуть время.

— Даже ни разу не сказал, что любишь, — буркнула она.

Он взял ее за плечи, внимательно и серьезно заглянул в глаза.

— С первой секунды. Ты открыла дверь, я тебя увидел и понял, что погиб.

Они снова поцеловались. Даня предложил отвезти ее домой в ее собственной машине.

— Думаешь, я по дороге сбегу? — криво усмехнулась Юля.

— С тебя станется, — ответил он.

Тут они оба вспомнили, что случилось, когда она уезжала от него в прошлый раз, и, как по команде, перестали улыбаться.

— Это была неудачная шутка, извини, — сказал Даня.

— Это была моя неудачная шутка, извини, — в тон ему ответила Юля.

— Только не убивай, — продолжал он, — я все-таки хочу спросить: тебя не тянет под душ?

— Нет.

— Вот и хорошо.

Напоследок он взял какой-то плоский квадратный предмет, аккуратно упакованный в бумагу и перетянутый шпагатом.

— Вот. Это тебе.

— Что это?

— Подарок. Анкилозавр, помнишь? Я его увеличил и обрамил. Повесишь дома. Вот он точно ничего не боялся со своей палицей.

— Покажи, я хочу посмотреть.

— Ну ты же видела! Все уже упаковано, зачем сейчас разворачивать? Юлька, опять ты время тянешь! Дома развернешь, родителям покажешь, будет о чем поговорить.

Даня быстро домчал ее до дому, поставил машину и протянул ей ключи.

— А как же ты теперь до дому доберешься? — спросила Юля.

— Тоже мне бином Ньютона! На метро, как все нормальные пацаны.

— Я дала бы тебе свою машину, — разволновалась Юля. — Но мне завтра к двенадцати ехать к Галынину.

— Да успокойся ты! — Даня довел ее до подъезда. — Что я, по-твоему, не простой пацан? Доберусь! Иди, тебя там ждут.

Они торопливо поцеловались, и Юля скрылась в подъезде.

Глава 17

Дома, когда она разделась в прихожей и поправила волосы, ее встретила взволнованная Элла и… тот самый, она узнала его сразу: худой и загорелый. Его прекрасные золотисто-каштановые волосы слегка поредели и выгорели на солнце, но, в общем, он был довольно красивый, это Юле пришлось признать. Она видела в нем не отца, а человека, в которого влюблена ее мать.

— Здравствуй, Юля, — сказал он. — Меня зовут Феликс Ксаверьевич. Но ты зови меня просто Феликс.

— Здравствуйте, — ответила Юля, но, несмотря на все Данины советы, так и не смогла назвать его папой. — Как вы поживаете? Как у вас дела?

Тут мама и этот Феликс почему-то дружно рассмеялись, а Юля смутилась. Ее вдруг вспышкой озарила догадка: они любовники! Они занимались любовью, вот прямо сейчас, прямо здесь, в маминой комнате, пока ее не было дома! Они оба были полностью одеты и выглядели вполне прилично, никакого беспорядка в комнате не наблюдалось, но Юля сама только что занималась любовью и чутко уловила флюиды, витавшие в воздухе.

— Вы поженитесь? — выпалила она, смутившись еще больше.

По крайней мере, они тоже смутились: теперь все были на равных.

— Может, сперва поужинаем? — насмешливо предложила Элла. — А потом уж о делах наших скорбных покалякаем?

— Ладно. — Юля вдруг почувствовала, что зверски голодна. После завтрака она только попила чаю с гренками у Софьи Михайловны, а сейчас был уже совсем вечер. — Я голодная.

— Тебя там не покормили? — ужаснулась Элла.

— Покормили, но это было давно.

— А это что? — Элла заметила картину у нее под мышкой.

— Это? — Юля рассеянно прислонила анкилозавра к стене в прихожей. — Это просто шутка. Подарок. Потом покажу.

Элла хотела накрыть в столовой, но Юля и Феликс дружно настояли на кухне.

— Ну так как? — спросила Юля, когда первый голод был утолен. — Вы женитесь?

— Может, сначала хоть познакомимся? — шутливо предложил Феликс.

Но Элла на этот раз рассердилась на дочь.

— Да, мы поженимся, — отрезала она. — И не делай такое лицо. Ты уже не в том возрасте, когда боятся злого отчима. Тем более что Феликс не отчим, а твой родной отец.

— А где мы будем жить? — упрямо продолжала Юламей. — В этой квартире тесно.

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Феликс. — Давай я все-таки расскажу тебе немного о себе. Ты меня совсем не знаешь.

— Ну почему же. Мама рассказывала. Что вы хороший, что вы ей помогали. Что без вас она бы с голоду умерла.

— Ну, это сильное преувеличение. Но я хотел рассказать о другом. Моя фамилия — Лещинский, я сын генерала Ксаверия Станиславовича Лещинского, Героя Советского Союза. Он герой войны, похоронен в Кремлевской стене. Я родился в сорок шестом году от второго брака. От первого у отца осталось трое сыновей и две дочери, все это твои дяди и тети. Но они уже пожилые, тебя они вряд ли заинтересуют. А вот моя мать… отец женился на ней, когда ей было семнадцать лет, а уже на следующий год у них появился я. Он вывез ее из Польши. У него самого есть польские корни. Но он был военным до мозга костей, и я стал для него сплошным разочарованием…

— Почему? — перебила его Юламей.

— Потому что я не был, что называется, «военной косточкой». Мои сводные братья, все трое, стали военными, а я типичный гуманитарий. Отец хотел отдать меня в суворовское училище, но мама меня отстояла. Отбила, можно сказать. Я ей по сей день благодарен. Она сказала отцу, что не надо лишать меня хотя бы минимума свободы. Суворовское училище представлялось ей чем-то вроде тюрьмы, и мне тоже, если на то пошло. Она напомнила отцу, что перед войной он был репрессирован и только чудом остался жив. Его реабилитировали и сразу в генеральском чине отправили на фронт. В общем, он уступил, хотя остался страшно разочарован.

— Он вычеркнул вас из завещания? — огорошила его Юля.

— Из завещания? Нет. Почему… — смешался Феликс.

— Юля, не морочь отцу голову, — строго сказала Элла. — Это у них шутка такая дурацкая с ее подругой. «Сделаешь то-то, и я вычеркну тебя из завещания».

— Почему дурацкая? Мне нравится эта шутка, — засмеялся Феликс. — Нет, отец не вычеркнул меня из завещания, просто он был недоволен, что сын у него растет такой никчемный. Я успел окончить Институт стран Азии и Африки, и тут он умер.