— Мне не наплевать, что ты врешь сам себе, — отчеканил Ирвин. — Я уже сказал, что не планирую затащить тебя в постель, я, помнится, даже попросил не смотреть. Но мне противно от того, что ты не хочешь видеть очевидного, — он отодвинулся сам, скрестил руки на груди. — Зачем ты живешь? — спросил жестко. — Только не ври, что ради выплаты компенсации. Почему не используешь тот самый нож? Символично бы вышло.

Слова, вырвавшиеся из горла, были жестокими настолько, что Ирвин не удивился бы удару. Но Белл даже не переменился в лице.

— Слишком просто, — спокойно — чересчур спокойно! — ответил он. И также спокойно продолжил: — Я думал о том, чтобы что-нибудь отрезать. Ноги, например. Но тогда я не смог бы работать.

Ирвин отшатнулся, будто Белл его все-таки ударил. С трудом протолкнул слюну через сжавшееся в судороге горло. Самобичевание — один из симптомов болезни души, но вот такое потребительское отношение к своему телу по-настоящему пугало.

И все-таки какая-то часть Белла отчаянно хотела жить. Жаль, сам Белл не хотел этого осознавать.

— А зачем ноги? — спросил Ирвин, искренне надеясь, что его не стошнит. Потому что желудок уже горел огнем. — Просто потому, что они отказали у Дуо? У человека можно дохрена всего отрезать без потери работоспособности. Уши, нос, язык, гениталии.

— Потеря ни одной из этих частей тела не принесет ничего, кроме кратковременной боли, — Белл посмотрел на него равнодушным пустым взглядом. Наверное, именно с таким он взял бы нож и без колебаний отсек бы себе, к примеру, ухо. — Боль я могу причинить себе множеством других способов.

— Это ничего не изменит, — покачал головой Ирвин. — Телесная боль — это всего лишь боль, — и он снова подался вперед. Сгреб в объятия напряженного, будто каменного Брендона, прижал к себе. — Разреши себе жить, — прошептал в горячее ухо. — Не для меня и не ради себя. Живи за него.

Брендон попытался его оттолкнуть, но сдался после первой же неудачи. Да так и застыл, ухватившись за его плечи в неловком недообъятии.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — его голос звучал искаженно, будто в горле уже скопилась горечь.

— Но я вижу, — шепотом ответил Ирвин. Он все еще боялся не удержать содержимое желудка внутри него, если хоть немного напряжется. — И прости, но ты обманываешь сам себя.

— Это не обман, — процедил Брендон. — Это чертова физиология!

— Пусть так, — Ирвин дышал неглубоко и спокойно, надеясь, что нутро окончательно успокоится. — В конце концов, инстинкт самосохранения и есть физиология. И он самый сильный, подчиняющий себе все остальные.

Белл зачем-то выжил там, в душном, наполненном мухами и пропитанном запахом смерти аду. Что мешало ему покончить с собой сразу же, как только он вытащил нож из груди Эр-Два? Вогнать еще горячее лезвие уже в свое сердце и наплевать на приказы, цели миссии и то, что будут делать с их телами.  Белл выдержал те двадцать шесть минут, сутки или двое, пока их перебрасывали в Америку, месяцы, что длился суд, и десять лет потом. Кажется, это достаточное доказательство, что он живой.

Белл молчал несколько долгих секунд, а потом выдохнул:

— Что ж у тебя-то его нет? — и грубо, резко, отчаянно-болезненно обнял Ирвина, пряча лицо у него на плече.

— Я актер, у нас самоубийство — это профессиональная болезнь, — Ирвин позволил себе улыбнуться, ведь Белл его не видел. Обнял крепче, прижимая грудью к своей груди. Он понимал, что происходящее, скорее всего, просто минута слабости и завтра все придется начинать сначала, но даже такой результат уже был лучше глухого безразличия.

Глава 17

На террасе было жарко, несмотря на то, что солнце уже катилось к горизонту. Август в Нью-Йорке заставлял забыть, что в этом городе бывают дожди, а на Рождество сугробы достигают метра в высоту. Ирвин водрузил на столик графин с ледяным лимонадом и принялся расставлять фигуры на шахматной доске.

Позавчера они долго сидели, обнявшись, и молчали. Потом Белл неловко отстранился, и Ирвин понял, что лучше просто уйти. Правда, оказавшись в спальне, он испугался, что Брендона опять накроет приступ. Но нет, тот просто лежал на кровати поверх покрывала. Решив, что хуже точно не сделает, Ирвин включил интерком и открыл первую книгу из только что присланной трилогии. Как и всегда, автор был на высоте. Ирвин мгновенно погрузился в атмосферу туманного утра и сжился с десятками судеб людей, волею злого рока оказавшихся в очереди на ярмарку вакансий.

Белл молчал. Ирвину казалось, что тот уснул, но когда он наконец закончил читать, Брендон встал, аккуратно сложил покрывало и залез под одеяло. Его рука скользнула под подушку, и не было никаких сомнений, что она там искала. Так, с ножом в руке и свернувшись в неуютный комок, Брендон и заснул, освещаемый ярким светом включенных на полную мощность ламп.

На премьере он, как и обещал, не пошел в кинозал. Ирвин вообще не видел Брендона, даже в туалет Белл отпустил его одного. Ирвин пообщался с нужными людьми, не забыл об обещании переговорить с теми, что были в списке. Один сделал вид, что они не знакомы, ограничившись парой дежурных фраз, второй, Уолтер, искренне обрадовался. Напомнил Ирвину об обещании подумать над съемками в рекламе и заверил, что вышлет всю информацию Максу. Ирвин не стал отнекиваться — только откровенный глупец упустит возможность получить несколько миллионов за непыльную работенку. Распрощавшись с Уолтером, он уже хотел было пройти в зрительный зал, когда его окликнули.

— Ив! — так его звали всего несколько человек. И одного из них Ирвин не так давно вычеркнул из жизни.

Шон поправился. Он всегда был “мясистым” мальчиком, и Ирвину это нравилось. Но аппетитные округлости оказались склонны превращаться в рыхлые и покрытые уже совсем не тоненьким жирком, и перемена вышла стремительной.

— Привет, — кивнул Ирвин, разглядывая Шона. У него было замечательное лицо — живое, эмоциональное. От улыбки на щеках появлялись трогательные ямочки, пухлые губы, казалось, всегда были готовы подарить поцелуй. Нежную, идеально-фарфоровую кожу хотелось трогать, а льняные кудряшки так и липли к пальцам. Теперь черты лица исказились. Лишний ли вес стал причиной или что-то другое, но лицо Шона напоминало воздушный шарик. Кожа испортилась, и это было видно даже под плотным слоем косметики. Волосы будто поредели, а может, Шон просто перестарался с гелем, укладывая их в гладкую прическу. Как бы то ни было, а из двадцатилетнего эльфоподобного юноши Шон превратился в сорокалетнего забулдыгу.

— Привет! — кажется, перемены в собственной внешности Шона не заботили. Он сверкнул улыбкой и протянул Ирвину руку. — Рад тебя видеть. Фильм прекрасный!

— Ты уже успел его посмотреть, — Ирвин пожал его ладонь. — Я в этот раз как все, в зале увижу.

На самом деле он не ждал от фильма многого, но Шон не был искушенным зрителем. Его очень просто было подкупить красивой картинкой. И только сейчас, мысленно произнеся эти слова, Ирвин вдруг понял, что это же относилось и к нему самому. Он был лишь красивой картинкой — и для Шона, и для огромного количества людей вокруг.

— Да, меня провел Габриэль, — Шон улыбнулся так, будто от одного факта, что он зовет известного голливудского продюсера по имени, Ирвин должен был впасть в священный трепет.

— Только на фильм? — спросил Ирвин. Он не питал иллюзий насчет того, как быстро Шон подыщет ему замену. Да, положа руку на сердце, он был этому только рад. Ему хватило трех дней бесконечных звонков и сообщений с обещаниями стать таким, как нужно Ирвину, чтобы отправить номер Шона в черный список. Если у него есть новый объект любви, значит, он наконец перестанет пытаться вернуться в жизнь Ирвина и переехать в его дом.

Шон усмехнулся и посмотрел на него снисходительно.

— Извини, Ив, но ты же знаешь, я не треплюсь о личной жизни… — протянул он, удивительным образом одновременно сдавая с потрохами своего любовника и умудряясь закутаться при этом в белый плащ.

— Ну что ж, тогда не будем дергать тигра за усы, Габриель очень ревнив,  — Ирвин был рад найти такой повод поскорее закончить беседу. Раньше он не замечал, насколько с Шоном скучно. То, что казалось милым и удобным, на самом деле было пустой оболочкой. Все равно что сахарная вата — сладко, много, но убери воздух — это всего лишь кубик сахара.

— Удачи, Ив, — Шон снова улыбнулся и хлопнул его по плечу. — Рад был увидеться.

Ирвин выдавил ответную улыбку, а стоило Шону отойти, как почти прямо за его спиной вдруг обнаружился Белл. Не было никаких сомнений, что он слышал весь разговор и внимательно следил за малейшими нюансами поведения собеседников.

— Джек-Пот, — улыбнулся Ирвин. — И пообщался, и нет опасности, что он объявится на моем пороге с чемоданом в руках, — он вздохнул. — На этом хорошие новости заканчиваются, пойду смотреть посредственный фильм и делать вид, что мне до одури нравится.

Белл лишь кивнул и снова растворился в толпе.

Вечером в машине на прямой вопрос о Шоне он уклончиво ответил, что пока не может дать однозначного ответа. К тому времени Ирвин так устал от шумной вечеринки и обсуждений совершенно идиотского кино, что задремал на заднем сидении. Но все-таки нашел в себе силы прочитать на ночь одну главу. И уснул с книгой в руках.

Сегодня же Белла не было с самого утра. И только после обеда он позвонил, сухо сообщил, что едет обратно, и уточнил, не изменились ли у Ирвина планы на вечер.

— Изменились, — усмехнулся он. — Я собирался дочитать книгу, но уже успешно с этим справился. Так что готовлюсь получить пару-тройку шахматных фиаско.

— Идет, — бросил Белл и отключился.

Когда он приехал, еще было светло, и Ирвин рискнул расположиться на террасе. И, кажется, не зря: Белл принес с собой из гаража четыре бутылки пива с совершенно незнакомыми этикетками. На двух из них красовалась пометка “0%”. Их Белл взял себе, а две другие пододвинул Ирвину.