А вот с тем, что творилось в душе, надо работать прямо сейчас. Ирвин заставлял себя раз за разом возвращаться к отвратительной сцене в кухне.

Брендон принял все на свой счет. Да Ирвин и не оставил ему другого варианта — прицепился к случайной оговорке, к тому, что он непременно возвращается спать к себе в комнату. Будь у той сцены миллион свидетелей, все до единого бы решили, что Ирвин влез в историю, не понимая последствий, а когда они наступили, сдался без боя. А ведь причиной было даже не то, что для Аарона у Белла нашлась улыбка. А в невыносимом больше грузе страха, буквально придавливающего к земле. Ирвин понимал, что вряд ли сможет нормально подготовиться к роли, если в ближайшие месяцы Брендон не вычислит сталкера.

Ну почему он просто его не догнал тогда? Зачем надо было путать следы и уходить от погони, если можно было превратиться из дичи в охотника?

Ирвин добавил газу. Мотор взревел, стрелка тахометра завалилась в красную зону. Выжав сцепление и переключив передачу, Ирвин бросил машину вперед, еще и еще ускоряясь. На спидометр он не смотрел.

Белл не мог так рисковать Ирвином и сотнями людей, оказавшихся тогда на одной с ним дороге. Доказательств на сталкера никаких, сам он явно не захочет говорить. И в прессе это выглядело бы как бесящаяся с жиру звезда и бывший рейнджер — уже убивавший и вышедший сухим из воды, — устроили адское родео.

Хороша же была бы пресса в этом случае, лучше не придумаешь... Ирвин сбросил газ, пристроился за большим паркетником. Внезапная догадка окатила холодным душем: а что если Брендон не стал принимать таблетки, опасаясь, что не сможет вести расследование? Ирвин не знал название препарата — просто не прочитал, но наверняка это что-то мощное. Из серии транквилизаторов. Белл, вне сомнения, стал бы лучше спать, и его губа бы поджила, но вот что случилось бы с умственными способностями? Сохранились бы они на прежнем уровне или разум затуманило бы фармацевтическим спокойствием?..

 — Черт возьми, Белл! — Ирвин перестроился, снова дал газу и принялся искать разворот. Наверняка его скрутил очередной приступ, пока Ирвин тешит свое уязвленное самолюбие и размазывает эгоистичные сопли, обидевшись на то, что к нему не бегут по первому требованию.

Перед мысленным взором снова встали окровавленные губы. И сам Брендон, сжавшийся в бесприютный комок. Ирвин в последний момент заметил съезд на развязку и резко выкрутил руль. Почти не вписался, пройдя от отбойника в паре десятков сантиметров, и, уже выруливая на автостраду, ведущую домой, заметил в зеркале заднего вида подозрительно знакомую машину.

По Нью-Йорку ездило немало дорогих джипов, но все они были какими-то безликими. Свою же машину Ирвин любил за строгий внешний вид и кокетливый синий лак, играющий бликами при определенном освещении, преображая черный на первый взгляд корпус. Сбросив скорость, Ирвин попытался разглядеть водителя, и тот, поняв, что обнаружен, притормозил рядом на светофоре.

Белл выглядел мрачным и сосредоточенным. Он посмотрел на Ирвина совершенно ничего не выражающим взглядом, а стоило тронуться с места, пристроился в хвосте.

Поводок. В первое мгновение Ирвин ощутил, как в душе поднимается злость. Как Белл вычислил его? Следил по камерам, куда пойдет? Небось не ожидал, что не в кабинет, напиваться, а в гараж. А потом прятался за попутными машинами и гонялся за ним, как приклеенный.

Но постепенно на первое место вышла совершенно другая мысль. Боже, да какой же на самом деле идиот этот Ирвин Вайс! Желтая мазератти! Да ехать на ней — это все равно что нацепить мишень на спину. Эй, сталкер, вот он я! Смотри, торчу в пробке, делай со мной что хочешь! Я такой крутой, ушел от злой няньки и делаю, что захочу! Я тебя не боюсь!

А не боятся только смертники и идиоты. Страх — это порождение инстинкта самосохранения. Которого, как метко подметил Белл, у Ирвина в наличие не было.

Сделав перегазовку, он переключился на ступень вниз и послушно покатил к дому. К ощущению, что он идиот и не может сдерживать эмоции, прибавилась вина за нарушение договора. Белл, соглашаясь работать, требовал от Ирвина, чтобы тот прислушивался к советам и не лез на рожон.

И, в принципе, не лез.

“Я никого и никогда не принуждал к своему обществу, не собираюсь и теперь!” — вспомнил он собственные слова, въезжая в гараж.

“Уйди, отвали, отстань!” — прозвучал в голове ответ голосом Белла.

Так кому он соврал в итоге? Ирвин заглушил двигатель и обессиленно откинулся в кресле. Джип встал рядом и мигнул фарами перед тем, как замереть.

Больше всего на свете Ирвину хотелось остаться тут. Плевать, что ковшеобразное спортивное сиденье жесткое и не приспособлено для сна — он настолько устал, что просто не было сил добраться до ванной. Но они нашлись, стоило Брендону распахнуть дверь джипа.

Может, и принуждал. Но Ирвин не мог допустить, чтобы сейчас Белл заперся в своем бункере один на один с памятью о тех самых минутах. Ему уже не суждено их забыть, и имя Дуо еще не раз сорвется с изгрызенных в мясо губ. Но Ирвин может сделать так, что прошлое наконец станет прошлым. Историей, не терпящей сослагательного наклонения, имеющей свой единственный финал.

— Прости! — Ирвин нагнал Белла у багажника джипа. Сгреб в объятия, притиснул к блестящему боку машины. — Прости, я дурак. Мне была противна даже мысль, что это Аарон, но я готов был поверить в это, лишь бы все кончилось! Я не могу больше... — слова складывались в корявые и малопонятные фразы, но Ирвин уже не мог остановиться и придумать, как сказать иначе. — Мне кажется, что до самой смерти я так и останусь взаперти. Никогда раньше не думал, какой же это кайф — просто поехать куда хочу и когда хочу.

Как и всегда, Брендон помедлил. А затем похлопал его по спине.

— Я тебя понимаю. И не стоит копить напряжение — можно же было выбрать время, съездить куда-нибудь…

— Завтра, — Ирвин уткнулся лбом ему в плечо. — Поедем на трек. Хочу погонять... — и вдруг рассмеялся. Неожиданно для самого себя, безудержно, на грани истерики. От осознания того, насколько все было просто. И от горечи, что ничего не кончилось. И что придется бороться за право вести нормальную жизнь и за возможность обнять и приласкать Брендона.

Впрочем, если с первым Ирвин ничего не мог поделать, то второе было всецело в его руках. Направление атаки было верным, осталось только не растерять запал, и вот с этим у Ирвина никогда не было проблем.

Подняв голову, он поймал губами губы Брендона. Целовал осторожно и нежно, извиняясь и за мерзкое настроение, и за сцену, и за то, что заставил гоняться за собой по всему городу.

Это повторялось снова — уже в который раз. Крепко сомкнутые губы и горячие ладони на плечах, отстраняющие, разрывающие прикосновения, так толком и не ставшие поцелуем.

— Я становлюсь твоей тюрьмой, — прошептал Белл искаженным болью голосом.

— Нет, — Ирвин взял его за подбородок, посмотрел в глаза. — Ты — моя свобода. От банковского счета, имени, славы и прочей мишуры. Твои объятия предназначены только для меня. Ты целуешь меня, Рональда Тревора, уроженца штата Аляска, а не мировую звезду Ирвина Вайса. Ты хочешь меня и отталкиваешь тоже меня, — он коснулся губами губ Брендона, быстро, мимолетно.

Он настроился на долгие секунды ожидания ответа, но Брендон неожиданно резко прижал его к себе, будто бы ждал такого ответа. Надеялся на него.

— Тогда что же… — прошептал он, глядя на него уже не таким затравленным взглядом. — Может быть, стоит звать тебя Рон?.. — и опустил глаза на его губы.

— Тогда придется ставить тазик с моей стороны кровати, ненавижу это имя, — прошептал Ирвин и не стал медлить с поцелуем, буквально вжимая Брендона в борт джипа.

На этот раз Белл ответил — да так, что Ирвин немедленно почувствовал соленую медь на языке. На этот счет он не беспокоился — уже пару недель назад Белл сам, без всяких просьб принес ему сразу три справки из разных лабораторий: никаких инфекций — а их список был пугающе длинным, — в его крови выявлено не было. А вкус… Почему-то этот вкус не вызывал больше отторжения. Ирвин даже испытывал некоторую гордость. Да, Белл не спал ночами, оплакивая своего Дуо. Истязал себя, винил, ненавидел. И все равно целовал его, Ирвина. И не только…

Брендон был ниже ростом и куда уже в плечах, но сумел оттолкнуться от машины безо всякого труда. И развернуться, меняясь с Ирвином местами. А потом безо всяких заминок опустился на колени, сразу же расстегивая на нем штаны.

Это смахивало на жертвоприношение, вот только Ирвин не мог понять, кто же из них жрец, а кто — агнец. Едва стянув с него белье, Брендон обхватил ладонью уже твердый член и посмотрел на него с нескрываемым желанием. А потом прижался губами к гладкой коже лобка, обжигая прикосновением и дыханием, и лишь после этого взял в рот.

Ирвин помнил, что у Брендона изранена губа. Что свежая, еще кровоточащая рана нестерпимо болит. Но он не мог не толкаться в умопомрачительно горячий рот, в тесное шелковистое горло. Одной рукой он схватился за ручку двери джипа, боясь, что не удержат ноги, второй перебирал короткие волосы Брендона.

Но в этот раз Белл не занимался самоистязанием. Он берег губу и брал член глубоко, почти до самого основания, даря наслаждение, но почти не затрагивая рану. И все равно в какой-то момент Ирвин почувствовал, как по яйцам что-то течет и капает куда-то вниз.

"Договор, скрепленный кровью", — пронеслось в голове. Ирвин вдруг отчетливо понял: все правильно. Трудно, и вряд ли станет проще, но правильно. И это знание навалилось на него теплым толстым коконом, отталкивая сомнения и тревоги, впиталось под кожу, а потом понеслось по нервам вниз, к каменно-твердому члену, взятому в такой сладкий плен.

Ирвин не успел предупредить. С силой толкнувшись вперед, он вогнал член до самого конца и закричал от почти нестерпимого удовольствия, выплескиваясь в сжимающееся горло. А потом сполз по гладкому борту, опускаясь на колени рядом с Беллом, и поцеловал, слизывая с губ кровь вперемешку с собственным семенем.