– Что ты говоришь, Егорушка… – похолодевшими губами проговорила Татьяна. – Как же – не со мной? Нет, я без вас не смогу, это невозможно, что ты…

– Ну, я не знаю, мам… – пробормотал Егор. – Не знаю. Вы сами как-то решайте. Не знаю…

Она услышала, каким страданием звучит это его «не знаю», и отрезвела вдруг от волнения, от страха, от нахлынувших слез. Да, она виновата. Она ужасная эгоистка. Она не мать, а ехидна. И это сыновнее «не знаю» она вполне заслужила. Значит, на слезы у нее права нет. И перекладывать на плечи сына возможность принятия решения тоже нет.

Вздохнув, произнесла твердо:

– Да, Егорушка, мы с папой все решим. Но в любом случае ты помни, пожалуйста, – я очень люблю тебя. И Даньку очень люблю…

– Ладно, мам. – Егор сделал шаг назад. – Я пойду. Сейчас уже звонок будет.

– Погоди! – бросилась к нему Таня. – Погоди еще минуту, Егорушка! Скажи мне, как называется тот поселок, где сейчас Данька…

– Не надо, мам… – замотал головой сын. – Ну зачем…

– Егор, пожалуйста! Я тебя очень прошу!

– У Наташиных родителей дача в Липовке.

– А адрес? Какой адрес?

– Речная, шесть… – вздохнув, проговорил Егор. – Но ты бы все равно не ездила туда, мам! Наташины родители разволнуются, а деду… То есть Валерию Алексеевичу… Ему совсем нельзя нервничать, у него недавно инфаркт был.

– Да я не стану их волновать, Егорушка, я придумаю что-нибудь. – пообещала Таня. – Я просто посмотрю на Даньку и уйду. Хотя бы издалека. И еще, Егорушка! Дай мне, пожалуйста, номер телефона папы! Мне надо ему позвонить!

– Ладно, я тебе скину сейчас, – согласился Егор. – Все, мам, звонок уже…

– Я завтра еще к школе приду, Егорушка! Ладно?

Он обернулся, на ходу кивнул. И скрылся за школьными дверьми. Татьяна постояла еще немного, укладывая в себе, как драгоценность, этот его короткий кивок-согласие, потом отерла остатки слез, решительно пошла к выходу со школьного двора.

Выйдя на дорогу, проголосовала первой же машине. Наклонившись к окну, попросила коротко:

– На вокзал, пожалуйста! И быстрее, если можно! Я опаздываю!

* * *

Название дачного поселка оказалось Тане знакомым – было на слуху еще в детстве, когда ездила на электричке в Озерки. Дачники выходили в Липовке примерно за три остановки до Озерков, значит, весь путь займет не более часа. И на электричку как раз успела… Повезло, можно сказать.

Всю дорогу она представляла встречу с Данькой, и сердце замирало от страха – а вдруг он от нее отвернется? Или ее вообще в дом не пустят эти люди, новоявленные дедушка с бабушкой… И в который уже раз она проклинала себя – как она могла в принципе допустить подобную ситуацию? Ведь сама ее организовала, своими руками…

Вернее, своими чувствами. Своей любовью. Своей самонадеянностью. Своим эгоизмом. Наверное, никакая любовь не стоит тех переживаний, что выпадают на долю жертв этой любви. Не бывает равновесия в такой ситуации. А она захотела уравновесить, захотела невозможного. Теперь вот сиди и мучайся – что же такое с ней было? Что за любовь такая, которая забрала ее всю, лишила рассудка, которая даже материнский инстинкт на время выключила? Любовь-наказание, любовь-наваждение, любовь-сумасшествие…

Задумалась, чуть не проехала свою остановку.

Дом на Речной улице она быстро нашла и остановилась у забора, переводя дыхание. Прислушалась – со двора доносились голоса. Вот женский голос приблизился к забору, и она уже лучше расслышала кусок диалога:

– …Не понимаю, Валера, что у Наташи за спешка такая? Зачем она за Данечкой приехала? Договаривались же, что он три дня у нас побудет, пока не выздоровеет…

– Ну, им виднее, Леночка… Может, они решили, что не надо ему школу пропускать. Ты уж не ворчи на Наташу, им с Валей виднее…

– Да я понимаю, Валера. И все равно – жалко. И дом будто опустел…

– Ничего, Леночка, ничего. Будем ждать пятницы, когда снова нам внуков привезут. И то ведь благо какое, правда? Не чаяли, не гадали, что радость такая выпадет – сразу двое внуков! А там, гляди, и Наташа решится на третьего… Ведь счастье, Леночка, правда?

– Правда, Валерочка. Только мне тревожно на сердце отчего-то. За Наташеньку тревожно.

– Почему, Леночка? Вроде у них с Валей все хорошо. Я никогда Наташку такой счастливой не видел.

– Да в том-то и дело, что все слишком уж хорошо. Скороспело как-то. Ведь так не бывает по-настоящему, чтобы за короткий срок счастливые семейные отношения образовались, а?

– Да отчего ж не бывает? Вполне даже бывает. И Валя к Наташке очень хорошо относится.

– Вот именно – относится. Но ведь этого мало, Валера. Она-то его любит, это видно, а он… Он всего лишь относится. То есть… Не знаю, как это сказать… Ну, вроде как соотносит себя с Наташиным чувством…

– Не фантазируй, Леночка! Нормально у них все складывается!

– Но ведь он женат, Валера. И мы ничего о нем по-настоящему не знаем…

– А где его жена, если женат? Ведь нет никакой жены с ним рядом? А если нет, значит, Наташка ему жена! Свято место пусто не бывает, правда? И вообще, Леночка… Хватит уже сомневаться. Наконец-то наша дочь влюбилась в кого-то по-настоящему, радоваться надо! И внукам тоже радоваться! Они ж нам как родные теперь! Глянь-ка, Леночка, что там, на скамейке? Книжка какая-то…

– Ой, Валера! И впрямь! Данечка же книжку забыл! Мы с ним «Денискины рассказы» читали, там еще много осталось! Он так увлекся, и я с ним тоже увлеклась… Мне кажется, наш Данечка чем-то даже похож на этого Дениску… Сейчас я Наташе позвоню, скажу, что книжку оставили! Данечка дома ее потеряет, расстроится…

За забором образовалась пауза, и Таня стояла не шевелясь. Досада разливалась внутри болью, и уже понятно было, что Даньку она не увидит, но все равно продолжала прислушиваться по инерции. Наконец, невидимая «Леночка» заговорила торопливо – видимо, дозвонилась до дочери.

– …Наташенька, у вас там все в порядке? Да, да, извини, Наташенька, я понимаю, что всего полчаса прошло. Да, скоро уже приедете… Я просто хотела тебя предупредить, что Данечка книжку свою забыл… Как он там? Нормально? Горло ему шарфиком укутала? Ну и пусть в машине тепло, а ты все равно укутай. Да, и ему тоже привет передай. Скажи, что я уже соскучилась… И еще, Наташенька! Ты веди машину аккуратно, пожалуйста, не гони! Помни, что ты с ребенком! А как до места доедете, перезвони мне обязательно! Ну все, все, Наташенька, не буду мешать, все…

Голос вскоре совсем исчез – видимо, сердобольная Леночка вошла с телефоном в дом. Таня еще постояла зачем-то, потом медленно побрела в сторону станции – до следующей электрички оставалось еще два часа. Их надо было куда-то деть. Да только куда их денешь, кроме как на очередные обвинения в свой адрес?

На станции прогулялась по перрону, села на скамью. Начал накрапывать дождик, но она под навес не ушла, так и сидела, нахохлившись. Хорошо хоть голова не болела – в ней вообще было пусто и гулко, и только отчаяние разрасталось все больше и больше: а вдруг Егорка и Даня не захотят оставаться с ней после развода? Она что, будет матерью выходного дня? Всю жизнь будет наказана чувством ущербного материнства?

В какой-то момент пришла дикая мысль – сейчас подойдет электричка, и она бросится вниз под колеса. И пусть они потом… Пусть Валя мучается. И Сережа… Хотя Сереже за что? Он и сам в этой ситуации пострадавший. Валя хоть таким образом из всего этого вывернулся, а у Тамары сердце не выдержало. И не дай бог, если… Что будет тогда с Сережей?

Краем глаза она увидела, что кто-то сел на скамью. Мужчина какой-то. Сидит и смотрит в ее сторону внимательно. Ну чего, чего он смотрит, что ему надо? Глянула мужчине в лицо и нахмурилась досадливо – не заговаривайте со мной, не надо… А может, он вовсе и не собирался с ней заговаривать, ей показалось. А она глянула так, будто этот мужчина был перед ней виноват. Будто помешал ей обдумывать мысль о самоубийстве.

Вскоре показалась медленно вплывающая на перрон электричка, и Таня содрогнулась слегка, когда электропоезд поравнялся с ней и на долю мгновения мелькнул кусок рельсов… Даже отпрянула немного назад, закрыв глаза.

Зайдя в вагон, села у окна и снова нахохлилась, чувствуя, как промокла под моросящим дождем куртка. Ей даже нравилось это неудобство, было как-то комфортнее в нем существовать. И что продрогла, тоже нравилось. И если бы что-то болело сейчас в ней, это было бы тоже частью ее самоистязания. Но в организме ничего не болело. Даже организм был против нее сейчас…

Кто-то сел напротив нее на соседнюю скамью, и Таня автоматически подняла глаза, вздохнула недовольно. Оказалось, давешний мужчина, который разглядывал ее на станции. Довольно симпатичный, надо сказать. Хотя – какая разница, симпатичный он или нет? Сидит, и пусть себе сидит, лишь бы помалкивал…

Вдруг мужчина обратился к ней тихо и вежливо:

– Извините меня, ради бога… Может, я не вправе навязываться… Но у вас там, на станции, было такое лицо, будто вы собирались под поезд броситься.

Она ничего не ответила, лишь слегка передернула плечами, что должно было означать лишь одно – отстаньте. Отстаньте от меня со своими дурацкими вопросами. Но мужчина снова проговорил вкрадчиво:

– А вы ведь и впрямь обдумывали мысль о самоубийстве, я прав?

– Да, обдумывала! – резко бросила она, сердито глядя в его доброжелательное лицо. – Да, обдумывала, и что? И сейчас обдумываю! Вы должны быть довольны своей исключительной проницательностью, с чем вас и поздравляю!

– Понятно, понятно… А ваше имя не Анна Каренина случаем? А?

Она уставилась на него удивленно – вот же нахал… Потом усмехнулась, произнесла грустно:

– Хм… Надо же, Анна Каренина… Ни больше ни меньше…

– Что, я в точку попал, да? Хотите, дальше про вас все расскажу?

– Нет, не хочу. Я и сама про себя все знаю, спасибо.

– И все же… Может, ваша история, озвученная извне, вам покажется не такой уж и трагедийной… Ведь вам жалко было Анну Каренину, когда вы читали роман, правда? Не хотелось ее остановить, когда она мчалась на станцию после ссоры с Вронским? Не хотелось ей посоветовать – не надо, Анна, не стоит?