— Давно, — подтвердил Артур.

Они молча слушали песни, пили пиво. К ним подошла Нори и обняла Эрика, но скоро снова ушла на диванчик, оставив мужчин одних.

— Наверное, зря я пришел, — проговорил Артур.

— Что? Но ты же хотел с ней поговорить, вернуть… — растерялся Эрик.

— Хотел, да, — кивнул младший Савицкий, — я все время что-то хочу от нее. Поговорить, потрахаться, убедить, что я не хотел убивать Бена, потом опять потрахаться и, чтобы она не убивала Анну. А счастливая она только с сопляками своими. И поет так звонко, и светится. Какого хера, Эрик? Я же снова все испорчу.

Дядя только приподнял брови, не спеша спорить. А Артур нахмурился.

— Что? Ты ничего не скажешь мне? Не поддержишь? Не возразишь? Какого дьявола ты ничего мне не посоветуешь, Эрик? Я в кое-то веки не знаю, что делать, а ты молчишь. Ты! Самый долбано мудрый мудак в моем клане, в моей работе, в моей семье. Ты только слушаешь и разводишь руками. Скажи уже!

Музыка гремела, поглощая крик Артура, но Эрик стоял близко и прекрасно слышал его слова. И в этот раз он не мог промолчать.

— Я пристрастен, Артур. Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к Наташе. И я не лез в ваши отношения. Я люблю тебя, парень, но и ее я люблю. Если бы я тебе озвучил то, что ты только что сказал сам, то… — он вздохнул, потер переносицу. — Ты не такой человек, Артур. Ты всю жизнь будешь ломать ее. Но она — скала, она выстоит, хоть и искрошится. А ты огонь и никогда не затухнешь. Вам не победить друг друга. Это не любовь, а сплошная боль. И мне невыносимо на это смотреть, но и повлиять я на вас не могу. Не хочу.

— Я тебя понял, — только и ответил Артур.

Он кинулся через толпу к выходу. Прокладывая себе дорогу локтями, плечами, он рвался на улицу, потому что дышать с ней одним воздухом, находиться в одном помещении вдруг стало невыносимо. Где-то в середине зала он замешкался, завяз в толпе. Песня заканчивалась, Артур повернул голову к сцене и встал. Он уговаривал себя посмотреть на нее последний раз. Последний раз позволить себе желать ее. И не смог отказать себе в этом, хотя сердце ныло тупой болью, а разум советовал убираться поскорее. Последний раз он собирался получить этот кайф, смешанный с мучениями. И, конечно, на него упал луч прожектора. И ее глаза нашли его в толпе. Их взгляды встретились. Разумеется, он не мог слышать или видеть, скорее почувствовал, как она вдруг перестала дышать.

Стейна обернулась к музыкантам и танцовщицам, дала какой-то знак, и через секунду по залу раскатилось:

— Я в лесах наберу слова,

Я огонь напою вином…

Под серпом как волна — трава,

Я разбавлю надежду сном.

Тебя творить -

три года не говорить.

Он слушал ее голос, слова, звучавшие одновременно и признанием в любви и приговором.

— Всю душу я отдала,

А другая тебя нашла,

Другая за руку увела,

Я ее за то прокляла.

Артур опустил голову и был готов уйти, но последний куплет остановил его.

— Будет время, и будет ночь…

Как в голодный, беззвёздный час

Ты беги, разлучница, прочь -

Обернется огнем мой князь.

Вспыхнут порохом дом и лес,

А дорога ему — в мой край.

Как затлеет подол небес,

Всю, как есть, меня забирай!

Стейна протягивала руки к залу, словно приглашала его. Ее глаза и губы улыбались. Она звала его. Она хотела его.

Солистка ушла за кулисы, оставив зрителей с музыкантами, доигрывавшими мелодию, и танцовщицами, кружащимися по сцене.

Хищная улыбка изрезала лицо Артура. Он рвану со всех ног. Но уже не на улицу, не домой, а в сторону гримерок. Именно в служебной части клуба его настиг Эрик.

— Ты чего вытворяешь? С ума сошел? — рявкнул он, прихватив племянника за локоть.

— Она звала меня, Эрик, — затараторил перевозбужденный Артур. — Похер все. Она звала меня. Она хочет меня.

— Пять минут назад ты говорил, что это не повод ломать ей жизнь. Остынь, Артур.

— Насрать. Я не могу. Ты не понимаешь. Эта песня… Она же никогда ее не пела. Она написала ее для меня, обо мне, о нас. Она говорит мне…

— Бля, парень, ты себя слышишь? Ты пошлешь все, чего достиг, из-за песни? Что за бабьи сопли? Хоть бы и для тебя она пела, но куда девать твою жену, Тони и то, что вы из разных кланов? Очнись, Артур. Приди в себя уже. Оставь ее в покое.

Артур моргнул, чтобы прогнать с глаз пелену наваждения. Он взглянул на дядю трезво и спокойно, а потом твердо произнес:

— Я сам разберусь со своей жизнью. Спасибо за участие.

В его словах и тоне Эрик услышал того мальчишку, который решил переехать к дяде в Питер. И никто не смог бы его остановить. Он отпустил Артура, позволив ему пройти дальше к гримеркам. Эрик знал, что ничем хорошим это не кончится, но не в его власти было помешать племяннику.

А сам Артур летел, как на крыльях. Ему стало так легко и хорошо. Тревожное волнение сменилось предвкушением, даже возбуждением. Он хотел этого знака, желал его. И не мог игнорировать. Здравый смысл, как всегда, заглушило вожделение, страсть ослепила. Савицкий дернул дверь гримерки Стейны и замер на пороге.

* * *

Не дай вам Бог дожить,

Когда победы ваши

Усталостью на плечи лягут вам!

Девчонки из подтацовки Стейны вовсю отрывались после концерта, но Ольге никак не удавалось влиться в общее веселье. Она, конечно, знала причину. Бен, Гришка. Любимый вынужден был остаться в Москве из-за работы. Тор все понимал, когда дело касалось отпусков и отгулов в честь Северных дел, но за это требовал отдачи в другие дни. Питерский концерт Стейны и Компании в честь открытия нового сезона не освобождал Командира Волков от срочных рабочих обязанностей. Гришка уехал в область решать дела филиала и застрял там на все выходные. Взамен Тор поклялся, что не побеспокоит его на приеме у Эрика через неделю.

Такое случалось не в первый раз. И не в первый раз Ольге было неуютно в Питере без поддержки Гриши. Она честно пыталась проникнуться общим весельем, но тщетно. Ноги сами понесли ее к бару, где она взяла себе традиционный Гинесс, а потом пошла в гримерку, где собиралась строчить пошлые послания Бену, пока ее приятельницы не напляшутся.

Оля шла по коридору, улыбаясь самой себе, витая в облаках, она взялась за ручку двери, когда на нее буквально наскочил…

— Артур, — взвизгнула она, подняв глаза.

Он практически упал, но удержался на ногах, схватившись за девушку. По спине Ольги пробежал табун липких мурашек. Савицкий обжег ее полубезумным взглядом, в котором плясало пламя. Он был без рубашки, мокрый, тяжело дышал, а по лицу текла кровь.

Выпрямившись, Артур взглянул на девушку сверху вниз, и она почувствовала себя еще меньше, чем была. Не дав ей очнуться, он втолкнул Князеву в гримерку, захлопнул дверь и прижал ее к стене. Савицкий навис над ней, рывками сокращая расстояние. Оля задрожала от коктейля эмоций. Она понимала, что сейчас он ее поцелует. Страх и возбуждение завладели ею. Темная воля Артура, которую она так любила в свое время, окутывала ее, одурманивала. Ее губы хотели его губ, тело хотело тела. Им было так хорошо когда-то. Всплыли в памяти поездки на Финский, танцы у костров, много секса, много свидетелей, странное подобие счастья. Но тут же все это перечеркнуло одно единственное воспоминание. Бой, нейтральная зона, дерево, удар по лицу, жесткий секс у всех на виду, чтобы показать, наказать.

Артур тоже мысленно вернулся в тот день, тот момент. Круг замкнулся. Именно Ольга, их секс на потеху кланам породил в Стейне желание к Командиру Кеннету. И теперь, когда все так походило на крах, на конец, он снова рядом с Валькирией, которую сам бог велел трахнуть.

Возбуждение, ярость и отчаяние переполняли Артура. Он нуждался в выходе энергии. И секс всегда был идеальным способом прийти в себя. Секс с Ольгой — в особенности.

Он вмиг сократил расстояние между их лицами, впечатался в губы женщины, которая научила его любить. Но вкус поцелуя был не таким. Ее губы были не такими. Артур знал, что и секс не излечит его, но он был упрям. Поэтому продолжал терзать рот девушки, не замечая, что она сжимает губы изо всех сил.

Боль ослепила его, заставила отпрянуть от Ольги, сложиться пополам и схватиться за яйца. Но не успел он сгруппироваться, как она двинула ему локтем по лицу, задевая уже разбитую бровь. Артур попятился и очень удачно рухнул на диван.

— Ааа, больно-то как… Почему нельзя просто сказать нет?

— Потому что твой язык ломился мне в рот, чертов ты мудак, — заорала на него девушка.

— Туше, Хелл, — хохотнул Артур, все еще корчась от боли.

Ольга улыбнулась, хихикнула, а потом и вовсе засмеялась, не сдерживаясь.

— Что, мать твою, веселого, женщина? — огрызнулся Артур.

— Наверное, давно следовало двинуть тебе по яйцам, — заливалась она. — Ты назвал меня Хелл, черт подери!

— О, блин, ну да, это очень смешно, — проскулил Савицкий, развалившись на диване, но тоже улыбался. — И я звал тебя так и раньше.

— Очень редко.

— Да брось, Ольк. Устроим разбор наших полетов? Я трахал других баб, пока мы были вместе, почти изнасиловал тебя после первого боя и чуть не угробил твоего ублюдошного бойфренда. И все это, конечно, ужасно, но я вроде еще между делом спас тебе жизнь, так что очень негуманно лупить меня по самому дорогому.

Князева усмехнулась, снисходительно качая головой.

— Не думала, что скажу это, но я скучала по тебе, Артур Кеннет Савицкий.

— Ага, добро пожаловать домой, Артур, — продолжал он брызгать ядом, нарочно игнорируя интонации в голосе Ольги. — Я бы обнял тебя, красавица, но вдруг ты опять оскорбишься и завяжешь мне член узлом.

Девушка не повелась на его ерничанья. Она присела рядом, внимательно посмотрела на Артура.