Всё ли с ней в порядке, блять!

Я не исключаю того, что она могла быть виновата сама. Но ей шесть лет, и её сбила машина. Ясен пень что у малой шок. Сейчас я не хочу Алю дёргать, но нужно вызвать ментов. Если найдут этого дебила, я ему рычаг передач в жопу затолкаю! А если не найдут, я его сам найду. По камерам. На какой-то хрен их ведь развесили по всему городу? Прикидываю, через кого можно это сделать, и на ум приходит только одно имя.

Твою мать. У пронырливого Ромы подвязы по всему городу. Он здесь развернулся, как плесень. В каждой бочке и в каждом проекте. И кольцо на палец Киры он напялил не из глубоких чувств. Кируха - золотая молодёжь города, и я очень надеюсь на то, что ей хватило мозгов не сболтнуть Роме о том, что я имел её везде, где приспичит, на протяжении трёх месяцев, пока мне не надоело.

Скидываю Ване сообщение с просьбой дать координаты Ромы. Я умею вести переговоры даже с такими, как он. Нужно просто напросто дать что-то ему в замен. Думаю, что-нибудь да найдётся, но нужно запастись противогазом, чтобы выдержать всю его вонь.

Алевтина выглядит так, будто у них с Тоней существует синхронизация. Она выглядит так, будто машина сбила не Тоню, а её: бледная, как выстиранная белая простынь, и дрожащая, как в холодильнике.

Сука. Отличное начала дня!

Не помню когда в моей жизни вообще был такой нервяк. В моей башке отчетливо маячит картинка, на которой рыжая мелкая хохотушка с дырявым передним резцом ревет под рентгеновским аппаратом. Кажется, у неё рука сломана, но это ещё не точно.

Одетая в короткие домашние шорты задница Али елозит по сидению, когда въезжаем в ворота городской детской больницы. 

- Останови мне здесь… - дёргает ручку, собираясь выскочить на ходу.

Резко принимаю в сторону обочины и только после этого снимаю с дверей блокировку. Не сказав мне ни слова, уносится по дубовой аллее, сверкая сланцами, пятками и лодыжкой, на которой болтается тонкая провокационная цепочка.

- Блять… - бормочу, протирая глаз и ища, где могу запарковать машину.

На это у меня уходит грёбанных тридцать минут, потому что в лабиринтах больничных корпусов не разберётся без психов ни один нормальный человек. Когда, наконец-то, добираюсь до двери с надписью “травмпункт”, стараюсь вести себя спокойно, но Алевтина проигнорировала три моих звонка. 

В приемном покое целая толпища детей разных возрастов. Галдёж стоит такой, будто я попал в осиный улей. По ощущениям, вчерашний галдёж в набитой народом “Кислоте” был на четыре порядка тише, чем тот, который стоит в помещении, где собралась одновременно пара десятков детей.  

Среди всей этой вакханалии я замечаю рыжую макушку Тони, которую обнимают тонкие руки Алевтины.  

Рванув к ним, вижу, как мелкая прижимает распухшую, похожую на баклажан руку к груди и тихо плачет.  На ней перепачканный летний сарафан и ссадины на коленях.  

От притока крови к башке мутнеет в глазах.

Убью урода!

Рядом с ними плачет женщина в красном просторном мешковатом платье и с темно-русой растрёпанной волнистой стрижкой. Делаю вывод - это и есть “бабушка”, хотя на бабушку она не особо тянет. Видимо, рожать детей в семействе Евдокимовых не принято позже девятнадцати, и я уверен, что за такие рассуждения Алевтина вполне могла бы пропесочить мне по щам, если бы прямо сейчас ей вообще было до меня хоть какое-то дело.

- Вас еще не приняли? - спрашиваю, нависнув над ними и осматриваясь. 

Пытаясь сообразить как тут у них всё работает.

- У-у, - мотает головой Аля, баюкая в руках мелкую. - Тут живая очередь…

Её мать поднимает заплаканные глаза, прижав к щеке скомканный бумажный платок. 

Молча киваю ей, кладя руки на талию.

Смотрит на мои ноги, потом на мой фейс, выгнув шею и часто моргая. Приоткрыв рот, откашливается и… млин… краснеет? Опустив лицо, суетливо поправляет причёску и прячет в сумку изжеванный платок, бросая часто моргающий взгляд на мои кеды. Чё там интересного, я не знаю, но она, кажется, краснеет ещё больше. 

Тру затылок, оглядываясь по сторонам. В узком забитом людьми коридоре моё тело занимает до фига места. Присаживаюсь на корточки перед заплаканной Тыквой и трогаю ее за здоровую руку.

- Ты как, принцесса? - спрашиваю офигеть как участливо.

В ответ она заходится в утроенном приступе слёз. Сморщившись, скуля и поджимая нижнюю губу. Твою мать… мои кишки заворачиваются узлом в тот же миг. Я блин не знаю, чем ей помочь! Лучше бы мне сломали руку или ногу. 

- Слав, - сжимает мою ладно Аля и еле заметно мотает головой. - Не нужно.

Понял.

Больше не пытаюсь тронуть Тыковку, но остаюсь сидеть рядом, успокаивающе перебирая пальцы ее матери. Они ледяные, но цепляются за мои и не отпускают, пока распахнутые, слегка потерянные голубые глаза мечутся по коридору за моей спиной. Переведя их на моё лицо, бормочет:

- Мы тут надолго застряли. Еще гипс накладывать… если хочешь, езжай домой...

- Ерунды не говори, Евдокимова, - перебиваю, вдохнув через сжатые зубы. 

- Ладно… - закусывает губу. - Как скажешь, Орлов…

- Вот именно, - киваю ей. - Лучше чем помочь скажи.

Вздохнув и ещё раз осмотревшись, просит:

- Сходишь к врачу? Тут очередь часа на два. 

- Да чего он туда пойдет? - вклинивается ее мать, роясь в своей сумке. - Не напрягай чужого человека…

- Станислав Орлов, - протягиваю ей руку. - Рад познакомиться.

- Тамара Пална, - игнорит её по полной программе.

Не сомневаюсь в том, что она знает, кто я такой. Не сомневаюсь в том, что она знает, что у нас с её дочерью “отношения”. Не знаю в чём у нас тут проблема, но в доме типа я хозяин.

- Мы вроде не в детском саду, Тамара Павловна - ровно замечаю я, не опуская ладони. - За его пределами людям принято отвечать на рукопожатия.

Алевтина издаёт тихий сдавленный звук, ткнувшись носом в макушку дочери. 

Метнув глаза к моему лицу, её мать поджимает губы. Заканчивает дела в сумке и, обтерев ладонь о платье, вкладывает её в мою.

Вот и славно.

Поднимаюсь на ноги и, потрогав рыжие тонкие волосы Тыквы, иду сам не зная куда.  Вынимаю из кармана телефон и, подумав, набираю номер тетки - старшей сестры матери. Она окулист, работает где-то здесь. Одно радует - в таких маленьких городах, как наш, всегда можно найти какие-нибудь связи в нужных местах. Без прелюдии обрисовываю ситуацию. Схватывает моментально и направляет меня на второй этаж. Торможу у таблички главврача и, трижды постучав, захожу внутрь. Разговор у нас выходит короткий. Когда возвращаюсь назад, успеваю заметить, как Аля вместе с Тоней уходят на рентген, минуя очередь.

Класс. 

Заняв их место рядом с молчаливой Тамарой Павловной, откидываю голову на стену и прикрываю глаза, тихо прося:

- Расскажите, как всё было.

Глава 39. Славик

- Доходчиво… - впечатываю в водительскую дверь белой Киа Рио лицо её недоразвитого водителя, создавая этим действием волшебный “бам”. - Пффф… объясняю?

- Твою-ю-ю-ю м-а-а-ть… - воет дохляк, прикрывая руками помятый фейс, потому что дёргаю его за шиворот для второго захода.

“Бам”.

Вот так!

- А-а-а-ай… - хнычет дегенерат.

Осмотревшись по сторонам, разжимаю пальцы, позволяя ему скатиться на асфальт к моим ногам.  

Долбанные малолетки. Когда узнал, что водителю сбившей Тыкву тачки неделя как восемнадцать исполнилось, и прав у него нет, решил поучить уму разуму собственноручно. Если родители этого не сделали, то дядя Слава поможет. 

Не меньше пяти пар глаз таращатся на меня со всех сторон. Мужик в окне первого этажа, дети на площадке, водила машины, припаркованной в углу кармана.

Все смотрят, но никто не мешает.

Так, блин, и живём!

Надвинув на глаза бейсболку, смотрю вниз на малолетнего придурка и оставляю последнее напутствие:

- Сунешься в тот двор ещё раз, машину будешь вылавливать из водохранилища.

- У меня там мать живет! - верещит, утирая рукой разбитый нос.

- Да хоть папа римский, - саданув по спущенному колесу ногой, жду пока сработает сигнализация. 

Ключи от тачки забираю с собой. Запрятав в карманы шорт руки и накинув на бейсболку капюшон, сливаюсь со двора. Проходя мимо мусорного контейнера, забрасываю в него ключи. Завернув за угол, перепрыгиваю через низкую железную ограду и, перебежав дорогу, чешу по тротуару к парковке сетевого продуктового магазина.

Отличные, млин, каникулы. 

Притормозив у своей машины, откидываю корпус назад и на ходу оцениваю свежевыкрашенный задний бампер. У моего двоюродного брата автомастерская в гараже, где он осваивает ремесло. Вообще-то, я с ним в доле, и оборудование проинвестировал, но капитализация моих вложений пока хромает. 

Ваня медленный, но верный. Думаю, рано или поздно начнёт хоть что-нибудь зарабатывать.

При дневном свете вижу кое-какие несовершенства, но в целом не к чему придраться. Привет с парковки у дома. Того урода так и не нашёл, времени не было. Зато сейчас полно.

Усевшись за руль, нежно прикрываю дверь. 

- Ну как прошло? - спрашивает сидящий на переднем пассажирском Ваня. - Денег с него стряс?

Мотор беззвучно тарахтит, холодный воздух из кондея носится по салону. Делаю потише и снимаю капюшон вместе с толстовкой и бейсболкой, говоря:

- Че там с него трясти, - поворачиваю голову и смотрю назад, забрасывая туда вещи. - Как дела, принцесса? 

В центре заднего сидения на закреплённом розовом бустере сидит Тоня Евдокимова. Моя, блин, компаньонка последние несколько часов. Закатанная в гипс рука висит на сером бандаже. Торчащие из гипса маленькие пальцы заканчиваются выкрашенными в желтый ногтями. На голове - высокий тонкий хвост, на носу - солнечные очки в красной толстой оправе, на ногах - белые кеды и леопардовые лосины. В здоровой руке - подтекающий рожок мороженного, на сидении рядом с бустером лежит круглая сиреневая сумка с единорогом и на ремешке.