— Я поняла, — сказала Варя тихо. — Я очень хорошо тебя понимаю, правда. У тебя просто внешнее проявление… ярче, что ли, острее. Сам понимаешь, когда человека видишь в первый раз, не можешь угадать, есть ли у него плоскостопие или гастрит. А хромоту замечаешь сразу. И невольно начинаешь сочувствовать.

— Угу, — Илья чуть поморщился. — Особенно прикольно бывает, когда мне в общественном транспорте уступают места женщины. В том числе беременные. Я ещё и по этой причине решил учиться водить машину — невозможно было ездить в метро и автобусах, тошно до ужаса. Будто я не парень молодой, а дедуля с клюкой. Вот и пошёл в автошколу. Хоть вождение и не моё совершенно, но пришлось научиться.

— А почему не твоё? — удивилась Варя. — Обычно мужчинам нравится…

— Значит, я неправильный мужчина, — хмыкнул Берестов. — Мне это всегда было не по душе. Но сама понимаешь, сколько всего мы порой вынуждены делать по жизни не очень приятного… Вождение — не самая ужасная вещь на свете.

— Это точно, — согласилась Варя. — Я, кстати, тоже не люблю водить машину. Но пришлось учиться, когда Дятел родился, его нужно было возить то в одно место, то в другое…

— А родители на что? — удивился Берестов, и девушка засмеялась.

— Мой папа и машины вообще вещи несовместимые. Он рассеянный до ужаса, какое уж тут вождение… И хорошо, что он сам это понимает, а то не дожил бы до своего возраста, врезался в какой-нибудь столб. А Ирина… тут вообще беда. Она бы и рада научиться, но её с детства в автомобилях укачивает так, что она из обычной женщины превращается в бледную поганку.

— Говорят, когда сам водишь, не укачивает…

— Говорят, — кивнула Варя. — Вот только у неё нет ни малейшего желания эту теорию проверять, да и у меня тоже, если честно. Мне проще самой отвезти Кешу, куда надо, чем потом Ирину реанимировать.

Была ещё одна причина, но Варя решила о ней не говорить.

Когда сам растёшь без мамы, не пожелаешь этого никому другому, особенно собственному брату. Поэтому Варя, как могла, берегла мачеху. А если бы Ирина водила машину, Варя, наверное, с ума бы сошла от беспокойства за неё.

— А можно теперь мне личный вопрос? — спросил вдруг Илья, и девушка сразу напряглась. Какой ещё личный вопрос?..

— Ну… можно, — ответила Варя осторожно и смутилась, уловив понимающую усмешку на губах собеседника.

— Только не обижайся, пожалуйста. Я хотел узнать… ты не ходила к психотерапевту после… — он на секунду запнулся, но всё же закончил: — … после изнасилования?

Варю чуть затошнило.

— Нет.

— А… почему?

Она вздохнула.

— Это сложно объяснить, но я попробую, если тебе так интересно…

— Интересно, Варь. С полицией я понял, но врач же не полиция…

— Не полиция. И всё же… Там надо раскрываться, рассказывать о себе. У меня это не получается. Совсем не получается. Я пробовала дважды… В двенадцать и девятнадцать лет. В первый раз после смерти мамы — папа меня сам отвёл, потому что я неделю не разговаривала. Даже он со своей рассеянностью умудрился заметить, что ребёнок молчит, и отвёл меня к психотерапевту. Я плохо помню, что она мне говорила… помню только, что легче не стало. Знаешь, когда стало?

— Когда? — переспросил Илья тихо, и Варя улыбнулась. Немного горько, но улыбнулась.

— Когда я разбила у нас дома всю посуду. Всю, до последней тарелки. Соседи даже ментов пытались вызвать, но те не поехали, сказали, что громить собственную квартиру посреди бела дня в нашей стране никому не запрещено. Даже пошутили, сказали, мол — звоните, если начнут посудой из окна швыряться…

Варя смутно помнила тот день. Что-то её тогда взбесило… Кажется, в школе упомянули про предстоящее родительское собрание, что о нём нужно сообщить «вашим мамам». И Варю будто бы взорвало изнутри.

Отец, придя после работы домой, оглядел разгромленную квартиру уставшими глазами и сказал: «Дочур… а хочешь, завтра в зоопарк сходим?»

Варя, ожидавшая отцовской ругани, тогда оторопела… и согласилась.

Именно там, шагая по территории зоопарка под руку с папой, она по-настоящему осознала то, о чём её просила мама перед смертью. И вспомнила, что у неё всё-таки остался человек, которого можно любить, и о котором нужно заботиться. И поняла, что этому человеку плохо не меньше, чем ей.

— А второй раз?

— А? — Варя вынырнула из собственных воспоминаний и помотала головой, чтобы прогнать из головы образ себя двенадцатилетней. — А второй раз… Я тогда в институте училась, влюбилась без памяти в одного… придурка. Конечно, он для меня в то время придурком не был. Мы встречались, я даже жить с ним начала. Готовила ему, рубашки гладила и вообще думала, что это навсегда. А Стас… так его звали… я ему нужна была только для интимных и кулинарно-убирательно-гладильных услуг. Он из богатеньких был, крутой весь, как яйцо. Ну и однажды надоела я ему, другую телочку себе присмотрел. А я ещё тогда сильно переживала из-за отца и Ирины — он меня только-только с ней познакомил… В общем, Стас придумал очень оригинальный способ от меня избавиться. Привёл одного из своих крутых друганов и предложил заняться сексом втроём.

Илья издал какой-то невнятный звук, похожий на подавленное рычание.

— Стас знал, что я не соглашусь, и поставил условие — мол, либо ты всех моих друзей обслуживаешь, либо выметайся. Я, конечно, была в то время наивной, — Варя усмехнулась, — но не до такой степени. Убежала из его квартиры, даже вещи не собрав. И так разнервничалась, что попала в больницу. С кровотечением. Там мне и сказали, что я была беременна.

— Господи… — пробормотал Илья и повёл плечами — будто бы его что-то душило.

— Угу. Вот после этого я и попробовала походить к психотерапевту второй раз… То же самое. Не могу я нормально раскрыться незнакомому человеку. И не помогает мне это совсем.

— А что помогло? — спросил Берестов глухо.

— Знаешь, как это ни странно — Ирина. Она меня тогда в больнице часто навещала, почему-то совершенно не обращая внимания на то, что я с ней довольно грубо обхожусь. Позже я поняла, что она просто мне очень сочувствовала. Моя мачеха не идеальный человек, но сердце у неё есть. Ирина разговаривала со мной об отвлечённых вещах, приносила какую-то еду и мы её вместе хомячили. А потом стала учить меня рисовать.

— Рисовать?

— Ага. Она ведь художница. Стены в квартирах расписывает, картины малюет, для журналов рисует. Очень талантливая. Узнала, что я совсем не умею рисовать, и начала меня учить. И рисование мне тоже помогло… А потом выяснилось, что она беременная, через девять месяцев родился Дятел — и мне стало не до своих проблем.

Илья какое-то время молча крутил руль, гипнотизируя взглядом дорогу. И спросил, когда они уже подъезжали к Вариному дому:

— А что… с этим Стасом?

— Понятия не имею. Я его не видела с тех пор, как институт закончила. Думаю, всё у него прекрасно. Нет, даже не так. Всё у него зашибись.

Берестов мрачно усмехнулся, припарковываясь возле подъезда Вари.

Может, зря она ему всё это вывалила?.. Странно — так захотелось поделиться, и слова будто бы жгли её изнутри.

— Варь… мне прикасаться? — поинтересовался Илья напряжённо, как только машина окончательно остановилась, и девушка кивнула.

— Конечно. А давай сегодня попробуем не к руке?

— А к чему? — нахмурился Берестов.

— Ну… к чему-нибудь другому. Я закрою глаза, а ты прикасайся. Если мне не понравится, я скажу.

Илья пожал плечами, и Варя, поудобнее устроившись в кресле, закрыла глаза. Вздохнула, стараясь расслабиться… но всё равно чуть вздрогнула от неожиданности, когда почувствовала пальцы Берестова на своей щеке.

Он сразу убрал руку.

— Нет-нет! — пробормотала Варя, ощущая, как стало жарко лицу. — Продолжай. Мне не страшно.

К его ладони, нежно гладившей щёку, хотелось прижиматься. Как будто Варя была котёнком. Но она не прижималась, просто сидела, а Илья бережно проводил самыми кончиками пальцев от виска девушки к её подбородку, а потом чуть ниже, касался шеи…

Даже замурлыкать захотелось.

— Так? — спросил он чуть хрипло, и Варя кивнула, вообще не в силах говорить.

Илья осторожно отвёл в сторону её волосы и дотронулся до уха, затем начал его массировать. И это было настолько приятно, что она даже сильнее запрокинула голову и чуть слышно застонала.

Берестов остановился, расслышав этот стон.

— Плохо? — спросил он с беспокойством.

— Нет, — шепнула Варя, с трудом выдавив из себя пару слов. — Хорошо…

Илья вздохнул и вернулся к массажу уха. Потом вновь спустился к щеке, погладил так нежно, что Варя вся покрылась мурашками. Просто с ног до головы…

И снова подбородок, шея… И нежные, бережные прикосновения, будто бы Варя из хрусталя сделана.

А когда Илья окончательно переключился на шею и начал аккуратно её поглаживать… Варя вдруг почувствовала странное томление в груди. Будто бы она тоже жаждала его прикосновений…

И соски напряглись. Да так сильно, что Варя почти физически ощущала, как они трутся о ткань лифчика.

А Берестов вдруг остановился, отодвинулся от неё и глухо сказал:

— Всё. Я думаю, на сегодня достаточно.

Варя открыла глаза. Напряжённый Илья по-прежнему сидел на водительском месте, но смотрел не на девушку, а на дорогу.

И Варе неожиданно до боли захотелось самой к нему прикоснуться.

Чувство было настолько острым, что она испугалась. И, выдохнув «до завтра», выскочила из машины, едва не забыв внутри свою сумку.

* * *

В какой-то момент у Ильи даже в глазах потемнело. Хотя почему — в какой-то? Он отчётливо помнил этот момент, когда вдруг заметил маленькие бугорки на Вариной блузке, а осознав, что это не просто бугорки, а соски, едва удержал себя от прикосновения к ним.