Илья молчал, и Варя, кашлянув, продолжила:

— Иногда мне интересно, почему у некоторых людей есть тяга к сплетням, а у других совсем нет.

— Самоутверждение. Наверняка ведь замечала, кто именно сплетничает. Если человек по жизни состоялся и всё у него хорошо, то ему чаще всего нет дела до того, кто, с кем, когда и почему. А если всё плохо, то приятно узнать, что кому-то ещё хуже.

— Да умом я это понимаю, — вздохнула Варя. — Но осознать не могу. Что же в этом приятного? Вот взять, например… нас с тобой.

Илья едва заметно вздрогнул от неожиданности, но она всё равно продолжила, поражаясь своей смелости:

— Мне было не очень приятно, что ты… мучаешься. Наверное, по логике я должна была злорадствовать, но я не злорадствовала. Я…

— Варь, — мягко перебил её Илья, — ты просто очень добрый человек. И поверь, мне тоже не очень приятно, что ты мучаешься. Сейчас вообще… терпишь мои прикосновения просто ради того, чтобы перестать бояться.

Варя вспыхнула.

Говорить об этом было немного страшно. Может, и не говорить? Берестов вон, уже к её дому подъезжает…

Нет-нет. Надо сказать.

— Я не терплю.

— Что? — Илья, кажется, не расслышал.

— Я не терплю. Мне… приятно.

Берестов несколько секунд молчал, а потом переспросил:

— Приятно?

— Да. Я не знаю, как объяснить… Страх — он сам по себе и возникает не всегда, причём чаще всего зависит не от тебя, а от меня. Какие-то твои действия, зачастую невинные, как в зоопарке было, задевают что-то внутри меня, и мне становится страшно. Но когда ты просто прикасаешься… мне нравится.

— А неприязнь? Отвращение ко мне?

— Нет. Давно не было. Страх, паника и какое-то напряжение — да, но отвращения нет.

Илья задумчиво крутил руль, подъезжая к Вариному подъезду.

— Я думаю, оно появится, если я сделаю что-то слишком агрессивно.

— А ты… можешь? — спросила она с опаской, и Берестов усмехнулся. Припарковался, остановил машину, повернулся к Варе и только тогда ответил, глядя прямо на неё:

— Ты же должна понимать, что я хочу тебя. Пожалуйста, только не пугайся.

Но Варя не испугалась. Её бросило в жар, и она с усилием отвела взгляд от лица Ильи.

— Хочешь… — пробормотала девушка, сжимая руки в кулаки. Вспышка острого страха в теле — но он почти тут же угас.

— Не пугайся, — повторил Берестов так же спокойно, тихо и очень мягко. — Я не наброшусь и не обижу. Ты ведь знаешь. Но да — Варя, ты мне очень нравишься. И да, я тебя хочу.

Она закрыла лицо ладонями и прошептала:

— Я не знаю, что сказать.

— Не нужно ничего говорить. Я всё понимаю. Давай руку… если ты, конечно, не передумала насчёт прикосновений.

— Не передумала…

И опять она сидела с закрытыми глазами, а Илья массировал ей ладонь. И не только, на этот раз поднялся выше, дошёл до предплечья, и это место оказалось настолько чувствительным, что Варя просто растеклась по сиденью.

А потом Берестов поцеловал сгиб локтя… и Варю затопило жаром.

— Нравится? — прошептал Илья, не отрывая губ от её кожи, и к жару добавились мурашки.

— Да…

Его губы будто бы танцевали в этом месте, где оказалась столь нежная и чувствительная кожа, и скользили чуть выше… опаляли поцелуями предплечье… и выше… поднимали рукав футболки и ласково целовали плечо…

И грудь опять ныла, требуя прикосновений, и между ног вдруг стало больно и чуть влажно, будто бы она готовилась принять Илью…

Но Варю очень пугала эта мысль. Поэтому, когда Берестов отстранился и сказал «всё, достаточно» — она, несмотря на своё состояние, вздохнула с облегчением.

— До завтра, Варя, — он понимающе улыбнулся, услышав этот вздох, и напоследок легко поцеловал кончики пальцев девушки.

— До завтра…

* * *

Вечером, когда Варя пила чай на кухне, к ней вместо Дятла вдруг пришла Ирина. Порылась в шкафу, достала оттуда упаковку «коровок», плюхнула их на стол и села на соседний табурет.

— Ну, рассказывай, — заявила мачеха, заглядывая внутрь одной из кружек. Нашла чистую, положила туда чайный пакетик и вновь встала с табуретки — на этот раз за кипятком.

— Что рассказывать? — спросила Варя с удивлением и потянулась за «коровкой». Она любила эти конфеты.

— Варь, я же не слепая, — укоризненно протянула Ирина, удивив этим падчерицу ещё больше.

— Э-э-э… А где связь? «Ну, рассказывай» и «Я же не слепая» — какие-то абсолютно разные высказывания…

— Угу, — Ирина налила себе воды в чашку, подёргала пакетиком, потом добавила холодной воды, сразу же отхлебнула и, блаженно зажмурившись, продолжила: — Ты сама не своя которую неделю. Поначалу я молчала, думала, взрослая, сама разберёшься. Но неделя тянется за неделей… а твой английский сплин, то есть русская хандра, продолжается. Даже папа заметил, представляешь! Спросил у меня пару дней назад осторожно, не знаю ли я, что с тобой такое. Как думаешь, почему?

— Почему? — спросила Варя обречённо. Кажется, её решили допросить с пристрастием…

— А ты суп пересолила! — ответила мачеха и тоже потянулась за конфетой.

— Ирин, ты же на диете…

— Я всегда на диете, — отмахнулась женщина. — Это не причина не есть конфеты. Так вот. Ты — и вдруг что-то там пересолила! Это же нонсенс!

— Да ладно. С кем не бывает…

— С тобой не бывает. Ты у нас готовишь идеально, и не спорь, я лучше знаю.

Варя скептически фыркнула.

— Ну допустим.

— Так рассказывай, — Ирина сунула «коровку» в рот и глотнула чаю. — Что с тобой происходит. Нельзя всё время молчать, как ты, Варь.

— Может, и нельзя. Но не получается у меня иначе.

Мачеха вздохнула, посмотрела на неё исподлобья.

— Тогда давай, я тебе кое-что расскажу. Не рассказывала ведь никогда… Вдруг поможет.

— Вряд ли.

— А вдруг? Ты послушай свою старую мачеху, не такая уж она и дура.

— И не такая уж и старая…

— Ну стареющая, — Ирина усмехнулась. — Через пять лет полтинник исполнится — это немало.

— Однако ты не старая дева, — поддела её Варя.

— Дятел донёс? — фыркнула женщина. — Так я и знала. Ляпнула сдуру, а он тут как тут со своими вопросами… Ну прости, сгоряча и не подумавши…

— Да я и не обижаюсь. На правду не обижаются.

Взгляд Ирины вдруг стал очень серьёзным. Варя знала этот взгляд — мачеха смотрела так на Кешу, когда он делал что-то совсем глупое или недозволенное.

— Слушай. Помнишь, сколько мне было лет, когда мы с тобой познакомились?

— Э-э-э…

— Тридцать шесть. А я влюбилась в твоего отца, как девчонка. Серьёзно, у меня крышу срывало даже не представляешь как… А он вдруг заявил, что у него взрослая дочь, которая ему дороже любых баб, и если я тебе не понравлюсь, то и нафиг отношения.

Варя изумлённо открыла рот. Ничего этого она не знала и даже не догадывалась…

— И когда мы познакомились… Варь, серьёзно — я тебя почти ненавидела. Нет, конечно, не тебя лично, а просто сам факт того, что ты можешь сказать «Она мне не нравится» — и Ваня плюнет на наши чувства.

— Я бы не стала так говорить, — возмутилась Варя, и Ирина улыбнулась.

— Теперь-то я знаю. Не обижайся, я рассказываю, как было. А зачем — сейчас поймёшь.

Я замечала, что не нравлюсь тебе, но отца против меня ты не настраивала, и постепенно я смирилась с твоим наличием, тем более, что ты тогда вроде как замуж собиралась… А потом случилась та история с выкидышем, и твой папа попросил меня навестить тебя.

— Зачем? — удивилась Варя.

— Ты же знаешь его, у него какая-то своя логика. Не женская и не мужская — своя. Он сказал: «Ей сейчас нужна женщина» — и всё, клещами больше ни слова нельзя было из него вытянуть. Но я обещала навестить — и навестила.

Ирина замолчала, глотнула чаю, засунула в рот ещё одну «коровку» и продолжила:

— Ты даже не представляешь, Варь, что я тогда почувствовала. Я шла в больницу к дочери будущего мужа, к девушке, которую я не особенно любила, а пришла… к несчастному больному ребёнку.

— Что? — Варя крайне удивилась.

— Я ведь видела тебя до этого на официальных встречах только, при полном параде. А там ты лежала в постели, бледная, как смерть, с потухшим взглядом и какими-то синеватыми губами. И меня так… торкнуло, как сказал бы твой папа. И я впервые подумала, каково тебе было расти без мамы. И каково сейчас оказаться обманутой любимым женихом и потерять ребёнка. В общем, меня пронзило жалостью и сочувствием, и я начала ходить к тебе чуть ли не каждый день. Помнишь?

— Помню, — кивнула Варя, почему-то чувствуя влагу в глазах.

— Но ты, наверное, не помнишь, как сказала, что снимешь квартиру и переедешь.

Да, это она действительно не помнила…

— Твой папа был не против. Зато я решительно воспротивилась. Эх, Варя… Забыла, как я вам обоим доказывала, что переезжать к черту на куличики и жить среди чужих шкафов и тараканов — не лучшая идея для девятнадцатилетней одинокой девушки. Папа тогда впечатлился моим воплем «А кто её будет вечером встречать — Пушкин?!» и тоже начал тебя отговаривать. И ты сдалась. А потом я узнала, что беременна, мы начали обустраивать детскую, и ты вообще забыла эту дикую идею.

В памяти вдруг что-то шевельнулось, и Варя действительно вспомнила…

Почему её никогда не удивлял тот факт, что Ирина всегда была решительно против её переезда? Работал стереотип — она считала, что мачехе просто удобно иметь дома бесплатную уборщицу и кухарку.

Но это ведь неправда. Тогда, после Вариного возвращения из больницы, Ирина сама варила им с папой супы, да и не только супы… И убиралась тоже. Да и сейчас не сказать, чтобы она всегда бездельничала, хотя отлынивать от домашних дел любила.