— Ты знаешь о моих постоянных нянях и до смешного стогом графике, но когда ты кого-то любишь, по-настоящему любишь, к примеру, как ты любишь Линкольна и Кеннеди, или как ты любишь Куинси, не обращая внимание на его нынешнюю ситуацию, ты не отвернешься от них, — ее горло сдавило от печали и злости, с которыми она впервые повстречалась еще много лет назад.

Он подтянул ее выше, крепче прижимая к себе, и заправил прядь волос ей за ухо. Она сфокусировалась на тату на его груди, напоминая себе о том, что его утрата была гораздо больше, чем ее.

Трумэн нежно приподнял пальцами ее подбородок и снова заглянул ей в глаза. Большим пальцем погладил ее щеку в успокоительном жесте. Именно такая поддержка придала ей мужества продолжить рассказ.

— Когда мне было восемь, инвестиционная компания моего отца переехала на юг. Я была только ребенком, так что мне мало что объясняли, но я многое подмечала и знала — что-то не так. Он был зол все время. Нервничал. А мой отец никогда не нервничал. Он не был слабым. Он говорил мне, что слабость порождает некомпетентность. Это было великое высказывание, и мне кажется, я не до конца понимала, что оно значит, но говорила, что понимаю, ну, ты знаешь, как это делают все дети. Потом начали происходить все эти странные вещи. У него был автомобильный парк, и он уменьшился. Моя мать всегда была холодной, но стала еще холоднее, злее, так, что они едва два слова могли сказать друг другу. И в один из дней одна из моих нянь пришла, чтобы забрать меня из школы, и я никогда не забуду тот день. У меня было так много нянь, иногда они менялись через день, но в этот раз они послали Бэна. Бэн был лучше других. Не любящим, но когда мне было грустно, он поднимал мой подбородок и говорил: «Подбородок, маленькая леди, солнце все еще светит».

Трумэн внимательно слушал, его глаза наполнились сочувствием.

— Бэн был огромный, как и ты. Он носил черный костюм. Они всегда были одеты в черное, все мужчины и женщины, которые работали на моего отца, потому что у него была безумная потребность в профессионализме. «Выгляди уверенно. Будь уверенным». Я начала ненавидеть слово «уверенность» и боролась против того, чтобы носить черное, даже туфли. Я была немного надоедливым ребенком в этом смысле, — старый гнев отозвался спазмом в животе. — Мой отец беспокоился о том, что носит его персонал, но не мог подарить мне чертов эскимосский поцелуй?

Слезы стекали вниз по ее щекам. Она не могла и не хотела их останавливать, глубоко погрузившись в воспоминания, переживая их, как будто это было вчера.

— Я никогда не забуду Бэна, который опустил вниз свое большое тело и опустился на колени рядом со мной. Он взял обе мои руки в свои, и я знала, что что-то не так, потому что никто из сотрудников никогда так до меня не дотрагивался. Она положила ладони Трумэну на грудь, вспоминая, как чувствовались руки Бэна на ней.

— Он держал… — она всхлипнула сквозь слезы, заставляя слова литься. — Он держал меня за руки и смотрел прямо в мои глаза с этим извиняющимся, но одновременно строгим взглядом, и он сказал: «Твой отец умер. Пришло время ехать домой, маленькая леди». Как будто я могла еще что-то сделать. Как будто это было нечто, что каждая маленькая девочка когда-то должна услышать.

Трумэн прижал ее к себе.

— Милая. Мне очень жаль.

Ее грудь сжалась, а пальцы впились в его кожу.

— Мой отец, человек, который проповедовал силу, был слишком слаб, чтобы столкнуться лицом к лицу с банкротством. Поэтому он принял решение покинуть нас. Я хотела иметь отца, — ее последние слова утонули в рыданиях. Она плакала так, как будто не пролила не слезинки за все эти годы после смерти отца, она избавляла свое тело от рек гнева и злости, океана боли и разочарования, пока у нее просто не осталось слез, чтобы плакать. И Трумэн держал ее крепко, в безопасности, бормоча слова поддержки, пропитанные любовью. Он не должен был говорить, что любит ее. Она знала это, она ощущала любовь в каждом его вдохе.

Только тогда она смогла проглотить всю свою боль и до конца раскрыла ему правду.

— В то время, когда моя мама и я должны были подбадривать и поддерживать друг друга, чтобы попытаться понять, как жить дальше, она отправилась на поиски своего следующего спонсора. Вместо того, чтобы пережить горе с дочерью, моя мать исчезла. Я видела ее даже меньше, чем раньше. Число моих нянь сократилось до двух, и я находилась под их опекой каждую минуту дня. Я ела в компании с одной из них, стоя рядом со столом, как будто была заключенной, без обид, и я просыпалась в одежде, выбранной для меня, и один лишь Господь знал, где моя мать. Она вышла замуж через пять месяцев после смерти отца. Мой новый отчим много путешествовал, и она отправилась с ним.

Джемма потянулась вверх и села, чтобы видеть лицо Трумэна. Она знала, что ее глаза были, вероятно, красными и опухшими, и у нее, наверное, был огромный нос, как у Рудольфа, но Трумэн был достаточно храбрым, чтобы признаться ей в более серьезных вещах. Она обязана ему и самой себе быть столь же честной.

— Я выросла среди скандалов, поэтому я говорила, что забросаю своих детей любовью, а не вещами. Я никогда бы не игнорировала их, даже если бы они капризничали или во что бы то не стало хотели поделиться глупой историей. Вообще никогда.

— Ты бы искупала своих детей в любви. И это как подарок для меня и их. Ты беспокоилась, что будешь похожа на свою мать?

Она покачала головой, желая, чтобы все это было так просто.

— Нет. Я чувствую слишком много, чтобы быть холодной. Такие люди, как ты и я? Мы не можем отключать наши эмоции. Жестокая шутка в том, что когда я была подростком, и у всех моих подруг начался цикл, у меня он так и не приходил. Оказывается некоторым мечтам не суждено сбыться. Я родилась без матки и с укороченным… эммм, — эту часть было признать гораздо труднее, несмотря на то, что она давно смирилась с этим. Это было не совсем то, что хочет рассказать любая женщина своему парню.

Трумэн смотрел на нее с таким сочувствием, что это сделало признание немного легче, чтобы продолжить.

— С укороченным влагалищем. Это называется синдром МРКХ (Прим. Синдром Рокитанского-Кюстнера-Майера-Хаузера является патологией внутренних половых органов женщины, при которой у нее от рождения отсутствуют или находятся в недоразвитом состоянии влагалище и матка). Это не наследственное или генетическое. Это редкий врожденный дефект. Я не хотела вывалить это все на тебя, понимаю, это слишком много информации, но я не хотела рассказать только половину истории. Я никогда и никому не говорила об этом, кроме моей лучшей подруги.

Она отвернулась, смутившись. Нежным прикосновением он снова повернул ее лицо к себе.

— Свалить на меня это? Это твое тело, и нет ничего отвратительного в этом. Честно говоря, я не заметил ничего необычного… там, внизу. Заниматься с тобой любовью было самым прекрасным опытом в моей жизни. На самом деле.

Тру поцеловал ее так жестко, что она захотела, чтобы он целовал ее вместо того, чтобы рассказывать остальную часть истории, но она, поразмыслив, решила, что хочет, чтобы он знал все.

— Это потому, что существуют чудеса медицины. Я перенесла несколько операций, когда была моложе, чтобы исправить эту часть, но я никогда не смогу иметь собственных детей, — она положила руку на свой бесплодный живот. — Я никогда не узнаю, как это — чувствовать, когда внутри тебя растет ребенок.

— О, милая. Мне так жаль, — его голос был полон сожаления.

— Спасибо, но на самом деле мне повезло. Я родилась с яичниками, так что в один день могу использовать суррогатное материнство, если когда-нибудь решусь на этот шаг. Кто-то все же сможет родить моих детей.

— Я не буду притворяться, что знаю, каково это — быть женщиной и не быть способной выносить собственных детей, но что я знаю точно, так это то, что любой ребенок, которого ты будешь воспитывать, будь он твой собственный или нет, будет чертовски счастлив.

— Тебя не беспокоит то, что я не смогу забеременеть? — спросила она осторожно.

Нежная улыбка появилась на его красивом лице, и он снова покачал головой, снова возвращая ее в свои объятья, на этот раз нежнее, понимая, что никто не сможет обездолить его, он итак отдал ей все, что имел за душой.

— Нет, милая. Это меня не беспокоит.

Он прижался губами к ее губам в серии медленных, пьянящих поцелуев, разгоняя все ее страхи.

— Есть одна вещь, которую я понял с Кеннеди и Линкольном, — сказал он тихо, — это то, что они твои, в традиционном понимании или нет, не имеет значения. Сердце не заботит родословная или биологические родители. Это просто знание, знание и умение любить, так же как наши легкие знают, как дышать.

Глава 17

В течение следующей недели Трумэн и Бэр установили забор вокруг детской площадки со стороны двора и начали ремонтные работы в офисе. По вечерам Боунс и Буллет приходили помогать, а Джемма и Дикси, которые стали близкими подругами, брали детей на прогулку или сидели с ними во дворе, пока Трумэн с ребятами работали. Чаще всего они сидели и обедали вместе, грелись, лежа на спине, и играли с детьми. Они еще не начали строить перегородку в своей квартире, но они обязательно до нее доберутся. С кормлением Линкольна рано утром и ремонтными работами поздно вечером, дни Трумэна были длинными и утомительными, но он не переживал из-за тяжелой работы, ведь он делал ее вместе с друзьями.

Его взгляд метнулся к Джемме, которая держала на руках его малыша. Она выглядела сексуально в паре обрезанных шортиков, белой майке и розовой толстовке, когда шла по траве к Кеннеди, которая очаровательно выглядела в розовых легинсах и толстовке, которую он купил ей в первую ночь, когда они встретились. Прошло восемь дней с тех пор, как они впервые занимались любовью, и их сексуальная жизнь стала горячее, а любовь становилась все глубже с каждым днем. Независимо от того, каким уставшим он был в конце дня, все, что ему требовалось, это одна из нежных улыбок Джеммы, чтобы взбодрить его. Каждую ночь, после того, как дети засыпали, Тру с Джеммой падали в объятия друг друга, забываясь в животной страсти и нужде. А после, насытившись друг другом, они занимались любовью. Два совершенно разных чувства, оба интимные и важные, и оба приносящие невероятное удовольствие. У него были проблемы с запоминанием времени, до того как он встретил ее.