Сара Маклейн - Скромница для злодея

– Вам следует замолчать.

– Возможно, – отозвался он. – Но ведь вы хотите, чтобы я продолжил?

– Да.

Господи Иисусе, одно это слово, и неземное блаженство пронзило его насквозь. Он хотел слышать его от нее снова и снова, когда он будет говорить, и трогать, и целовать. Хотел слышать его, когда ее пальцы запутаются у него в волосах, стиснут его плечи, направят его рот туда, где она его хочет ощущать.

Он уже почти встал, чтобы подойти к ней и продолжить возбуждать ее руками и губами, но она его остановила.

– Дьявол. – Он посмотрел ей в глаза. – Вы мне лгали.

Сотню раз. Тысячу.

– О чем?

– Марвик даже не собирался позволить опалить свои крылья.

– Нет.

Не то чтобы Дьявол позволит этому зайти так далеко. Только не когда понял, как жарко она обжигает.

– Я все еще хочу опаленные крылья.

Солнце садилось, опускалась тьма, а с ней усиливалась его способность устоять перед ней. Он покачал головой.

– Я не могу заставить его хотеть вас.

«И не буду».

Каких же чертовых дров он наломал! Полностью выпустил все из-под контроля. Уступил всю свою власть женщине, которая даже близко не понимает, чем обладает.

Она покачала головой.

– Я не хочу Марвика.

Она находилась в двадцати футах от него, но ее шепот показался ему пушечным выстрелом, и все же он не верил, что расслышал ее правильно.

– Повторите.

Фелисити наблюдала за ним со своего конца скамьи, и взгляд бархатно-карих глаз не дрогнул.

– Не Марвик мой мотылек.

– Так кто же?

– Вы, – шепнула она.

Он уже метнулся к ней, пламя уже поглотило его, и он знал, что не переживет этого.

Она его хочет.

И не только в эту минуту, на шепчущей садовой скамье, хотя и сейчас тоже.

Она хочет его навсегда.

И не только потому, что не желает странного герцога, которого, похоже, совершенно не интересует женитьба и еще меньше – ее прелести. Нет, она хочет его, потому что хочет мужчину, который целовал ее так, будто она все, о чем он когда-либо мечтал. Она хочет мужчину, который дразнил ее, а потом околдовал историями о древних временах. Хочет мужчину, давшего ей обещание, которое лишь он один и может сдержать.

Она хочет этого мужчину. Дьявола.

Она не знает его настоящего имени, зато знает его глаза и его прикосновения, и знает, что он ее видит и слышит, и она его хочет. Чтобы он был рядом. В будущем.

Здесь, в саду их фамильного особняка. В Ковент-Гардене. В Патагонии. Везде, где он захочет.

И когда он опустился перед ней на колени, словно делал это тысячу раз прежде, положил одну руку ей на бедро, а другой обвил ее шею и притянул ее к себе, и поцеловал, она захотела его еще сильнее, и не только потому, что этот поцелуй вызвал в ней желание навсегда остаться здесь, на этой скамье, и до конца жизни слушать, как он искушающе шепчет ей на ушко, ощущать его губы на своей коже.

– Фелисити Фэрклот, ты меня погубишь, – прошептал он, завладев ее губами и срывая с них поцелуи между словами. – Я поклялся, что приду сюда… чтобы велеть тебе оставить меня в покое… велеть забыть обо мне.

Она положила руки ему на плечи, стиснула ткань рубашки, а он провел губами по ее щеке, прикусил зубами мочку уха и начал ее теребить.

– Я не хочу оставлять тебя в покое, – прошептала она. – Не хочу о тебе забывать.

«Не хочу выходить за другого».

Он отодвинулся и посмотрел ей в лицо.

– Почему?

Ну как можно об этом спрашивать? Где она найдет ответ?

– Потому что я хочу увидеть всего тебя, – ответила она эхом только что рассказанной истории. – Хочу увидеть твое прошлое и твое будущее.

Он покачал головой.

– Я не бог, Фелисити Фэрклот. Я прямая его противоположность. А ты слишком хороша для моего прошлого или моего будущего.

«А как насчет твоего настоящего?» – отчаянно захотела спросить она. Но вместо этого просто притянула его к себе, и он прильнул к ней, снова начал целовать, и что-то зарокотало у него в горле; он лизал ее губы до тех пор, пока она не открылась ему, и тогда он смог дразнить ее изнутри, искушая. Она вздохнула, а в награду он усилил свой поцелуй, одной рукой вытаскивая шпильки из ее волос, а другой отыскав лодыжку, голую и гладкую под юбками. Его сильные и твердые теплые пальцы сомкнулись на ней и начали дразняще поглаживать ногу.

– Опять без чулок, – сказал он. – Моя порочная пристенная фиалка.

– Погоди, – выдохнула она, и он послушался. Его руки мгновенно замерли, а Фелисити чуть отодвинулась, чтобы посмотреть ему в глаза – в эти красивые янтарные глаза с черным ободком вокруг зрачка. – Почему ты мне врешь?

– Я тебе вру?

Она долго всматривалась в его лицо, затем сказала:

– Знаешь, думаю, что врешь. Думаю, ты врешь каждый раз, как только взглянешь на меня.

– Я вру всякий раз, когда взгляну на кого угодно.

– Скажи мне что-нибудь правдивое, – попросила она.

– Я тебя хочу.

Слова вырвались мгновенно, и она поняла, что это правда. В ней запело удовольствие.

Но этого было недостаточно.

– Что-нибудь еще.

Он покачал головой.

– Больше нечего. По крайней мере, прямо сейчас.

– Опять ложь, – прошептала она, но все равно наклонилась и поцеловала его, повинуясь его желанию, такому же сильному, как ее собственное. Когда их губы разлепились, оба тяжело дышали. Он обхватил ее шею своей большой, твердой ладонью и прижался лбом к ее лбу. Закрыл глаза и произнес мучительно тихо:

– Это единственная правда. Я хочу тебя. Я никогда в жизни даже не представлял, что можно с такой силой кого-нибудь хотеть. Кого-то настолько непорочного и совершенного. – Он открыл глаза и поймал ее взгляд. – Это как хотеть солнечный свет.

Этот человек ее прикончит. Он уничтожит ее для других.

– Но удержать солнечный свет нельзя, – шептал он. – Как бы сильно тебе ни хотелось к нему прикоснуться, он проскользнет сквозь пальцы, и тьма прогонит его.

Фелисити покачала головой.

– Ты ошибаешься. Тьма не прогоняет солнечный свет. Он ее заполняет.

А потом она снова его поцеловала, и он перехватил инициативу, разбавив ее нетерпение своим непревзойденным мастерством, лаская ее медленно, долго, нежно, скользя пальцами вверх по ее обнаженной ноге.

Она позволяла ему трогать себя, позволяла дразнить коленку, подставляла под его ласки такие места, к которым вообще никто никогда не прикасался. Она ахнула, когда он скользнул выше – его прикосновение походило на шепот, его почти не существовало, и все же оно полностью ее поглотило.

Дьявол прервал поцелуй.

– Такая нежная, – сказал он, жарко, пылко целуя ее красивую шею. Фелисити ахнула от наслаждения. – Как шелк. – Он погладил ее по бедру (кожа запылала), добрался до полоски атласа и кружева. Потеребил ленточку, и Фелисити вдруг отчаянно захотелось, чтобы та исчезла. – Это то самое…

Она кивнула, зная, что должна испытывать куда большее смущение. Впрочем, какая разница.

– То, что ты мне подарил.

– Если бы я смог посмотреть… – Он потянул за ленточку, она развязалась, и Фелисити закрыла глаза от полноты ощущений. – Оно розовое?

Она кивнула.

– Можно мне?

Глаза мгновенно распахнулись.

– Можно что?

– Можно посмотреть?

«Только если пообещаешь и потрогать тоже».

Каким-то образом она сдержалась и не произнесла этого вслух. Но не смогла удержаться и кивнула, хотя и понимала, что не должна ему позволять.

Зная, что хочет все, им обещанное.

И едва она кивнула, он стремительно сел на пятки, поднял ее юбки и обнажил ноги. Щеки Фелисити запылали, когда он тронул розовые шелковые ленты.

– Я запомню эти очаровательные розовые ленточки, – сказал он тихо, словно не ей, а себе самому; его теплые пальцы скользнули вверх по бедру и нырнули под ткань, – на всю оставшуюся жизнь.

Она откинулась назад, давая ему больше доступа.

– А я запомню это.

Его взгляд метнулся к ней. Рука скользнула к талии, к еще одной розовой ленте, той, что он не мог видеть, но все равно легко развязал.

– Это?

Она выдохнула:

– Да.

Он сжал ленту.

– Подарить тебе еще воспоминания, любовь моя?

– Да, – шепнула она, и он потянул, с легкостью стягивая с нее панталоны. – Пожалуйста.

Отбросив их в сторону, он снова положил руки ей на бедра, теперь совершенно обнаженные, прикрытые лишь розовым шелком платья.

– Гораздо красивее без лент, – прошептал он, нежно целуя ее колено. От этой ласки ее охватило жаром. – Откройся мне, любовь моя.

Возможно, причина была в его жарком дыхании на обнаженной коже там, где никто к ней никогда не прикасался.

Возможно, в звучании его голоса – низком рокоте, от которого сердце ее заколотилось.

Но скорее всего, Фелисити раздвинула ноги, открываясь воздуху, солнцу и этому великолепному мужчине, совсем не поэтому.

А потому что он был с ней нежен.

«Любовь моя».

Он и в самом деле опасен.

Потому что, едва она его послушалась, его сильные, теплые, мозолистые руки легли ей на колени, удерживая их в разведенном положении, а взгляд устремился в затененное местечко между ее бедер, а горло задвигалось, словно он удерживал себя от…

Фелисити протянула к нему руку, погладила кончиками пальцев его щеку, провела ими по белому шраму, по жилке, бьющейся под ним…

– Ты выглядишь, как… – Он посмотрел ей в глаза, и от увиденного у нее перехватило дыхание. – Ты кажешься…

– Голодным. – Его руки пришли в движение, красиво заскользили вверх по бедрам, откидывая юбки как можно дальше. – Я изголодался по тебе, Фелисити Фэрклот. – Умираю с голоду. – Его пальца добрались до темных завитков, прикрывавших ее лоно. – Я хочу трогать тебя, любовь моя. И хочу большего. Хочу попробовать тебя на вкус.

Может, его слова и шокировали бы ее, но одновременно он нежно ее поглаживал, раздвигая ноги еще шире.