Ну, можно ли расстроиться из-за такой ерунды? Не то слово — а Олеся так схлопнула книжку, будто бы та в чём-то провинилась. Или всё же да?

Вторая половина сентября выдалась такой тёплой, милосердной… вот и Серёжа тогда так же целовал… стоп! — не смей! — не вспоминай! — тебя больше нет!

Тих, недвижен стоял воздух — казалось, ветры забыли дорогу в Москву. Вот, только милиции на улицах прибавилось и шального какого-то люду… В новостях что-то такое тоже было… ай, да ну их!

Вплелась в висящую над городом пыль сизая лента сигаретного дыма. Неспешно вытекал он из-под серой перхоти пепла, ещё цеплявшегося за папиросную бумагу. Тянулся к пожелтевшему указательному пальцу, льнул, обвивал призрачной змейкой, вымаливая ещё хоть минутку бытия у той, от одного щелчка которой мог растаять, исчезнуть…

«Прямо, как я…»

Балконная дверь отворилась.

— Фу, надымила! Опять воздух портишь?!

Чуть шевельнулось вверх-вниз левое плечо.

— Ну ладно с воздухом, но ты представь, что у тебя в лёгких творится, — намёк подруги отстать Аля проигнорировала в упор.

На повернувшемся к ней лице не было ни обычного Лисиного прищура, когда та заводилась, ни иронично поднятых бровей, когда готовилась хохмить дальше, — только набрякшие веки, синяки под глазами и губы цвета снятого молока в тон остальному лицу. Опять, значит, всю ночь бродяжила.

— Ну, прости, — и жена брата мягко приобняла сестру мужа. Едва удержалась не отпрянуть — так хлестнул по беззащитному сейчас восприятию пропитавший одежду запах курева. Но она стерпела — Лису просто нельзя оставлять одну. Подруга ищет себе очередной капкан — зачем? Чтобы на сей раз зарубило окончательно?

За что просила прощения — не знала: затворница-Леська ни разу не упомянула ни о тогдашней своей странной просьбе, ни о ночи, которую провела чёрт знает где, а вытряхивать из неё подробности… друзья тем и хороши, что понимают без лишних слов?

Как ни в чём не бывало, Аля раскрыла книжку, так обидевшую её подругу. Пошуршала страничками, ища таблицу совмещённых астрологических характеристик. И возгласила обрадовано:

— О, да тут и даже по времени рождения гороскопы есть! Так слушай же, весовский Крысик… тааааак, ты у нас в котором часу? Помню, помню… Однако… ты родилась в час Дракона! Читаем: «Драконы — космические рыцари, ангелы-хранители тех, кого любят»…

Краем глаза Аля увидела, как поникла и без того опущенная голова Лисы, и выпалила то, что хотела преподнести совсем-совсем иначе:

— А знаешь, твоя племяшка Близняшкой будет!!! Вот прикол — ещё один воздушный шарик в семье!

Молчание бывает разным… сладостное — единомышленников, грозное — врагов, равнодушное — равнодушных. Сейчас повисло молчание, которому назначено сопровождать таинства.

«Да-а-а???!!! Мама!!! Боже!!! Ах ты, ёлы-палы!!!» Жалко хрустнув, сдохла на плахе балконных перил сигарета и отправилась в свой последний полёт. Испорченная атмосфера осталась.

— Шурка, уйди — не дыши этой дрянью!

— А тебе, значит, можно?

— А тебе, значит, нельзя.

Ни капельки не задели Алю ворчание и стальная командная резкость голоса… «ага-а, улыбнулась ты, Леська».

И застонав, она схватилась за низ живота:

— Тянет что-то… Лечь… Таблетку…

Лиса, как того и следовало ожидать, всполошилась:

— Шурка! Обожди, обожди… Ты присядь пока сюда, вот так, вот…

Выбегая на кухню за стаканом воды, она, конечно же, не могла видеть довольных складочек в уголках Алиных губ.

Так называемый распорядок дня скворечника, который соседи и родители иначе как сумасшедшим не называли, отныне изменился — беременные ходили все, и Лиса никому не давала о том забыть. Вставали рано, потому что Але надо в поликлинику — на работу — просто надо (нужное подчеркнуть). Ложились спать рано — Але это полезно. На последней неделе сентября законопатили поролоном и сверху для надёжности дорогущей клейкой лентой заклеили все рамы — чтобы не дуло Але. И вовремя: в утро Олесиного дня рождения земля и ещё не сбросившие листву деревья оказались выбелены, воздух застыл… брррррр — перепадики!

Стоит ли говорить, что скворцы оттянулись по этому поводу на славу? Но тихо и спокойно: в одиннадцать, как миленькие, почапали баиньки. Но до того… Кот под полой куртки притаранил из МакДака ещё тёпленькие потные чизбургеры — а вот клубничный коктейль растерял по пути все пузырьки и превратился в розовую приторную жижицу. Которую, впрочем, дружно усосали с совершенно младенческим наслаждением, облагородив сверху водкой и добротным молоком любимой женщины из маминой гуманитарной помощи. Нинель с Брауном преподнесли коробку с феном и намёком, чтобы Лиса наконец-то стала укладывать волосы, а не оставляла их на попечение ветра. Шурики подарили чёрного котёнка с белой манишкой и нежно-розовым пузом. А Лёша преподнёс маленькой хозяйке большой снежок с воткнутой в него витой свечкой — международное совершеннолетие случается в жизни всего лишь раз, не так ли?

В тот исторический вечер неугомонный Браун в очередной раз всех озадачил:

— Скворец, Кот, рейсы снова в силе — до конца года точно. Лёх, мужику одному на вэдээнха нужен чувак, чтобы в технике разбирался. Видаки там, музыкальные центры… Где-то с ноября… Пойдёшь?

Тот неспешно выяснил, что от него потребуется и сколько за это дадут… прикинул: если всё хорошо организовать, то учёбе такая работа никак не помешает — и записал телефон.

Кот тоже запросился торговать музыкальными центрами, и Браун пообещал устроить. А пока — ближайший рейс четырнадцатого, затем — двадцать шестого; готовьтесь, бойцы.

* * *

Утром третьего октября скворцы заспались. Але ещё в конце предыдущей недели открыли больничный, потому и Сашка с Олесей никуда не спешили. В общем, не успели ребята толком со сна очухаться, как раздались тревожные звонки межгорода.

— Ма-а-ам, ты чего в такую рань? — естественно, у телефона первой оказалась Лиса. Как же она ненавидела вот так вот выпрыгивать из тёплой постели, да босиком… а что может быть хуже побудки истерическими трелями этого несчастного изобретения рук человеческих? Только беспомощные слёзы в молящем мамином голосе — никуда, никуда, никуда не ходи и не пускай Сашу, у вас там революция, включи телевизор, всё узнаешь!!! И тупые гудки отбоя.

Эх, ёлы, а ведь как раз именно сегодня хотели сказать маме, чтобы готовилась: скоро её назовут свекровью, а там — и бабушкой… Вот это, я понимаю, — новости! А по телику — ну что оттуда могут сказать? Лиса в задумчивости почесала ногой об ногу и осадила сама себя: мама бы на это ответила, что не получается нормальной семьи в ненормальном государстве. Так с чего же начинать, мама? С курицы — или всё-таки ab ovo?

Н-да, латынь… Серёжа… «Как-то ты там?» — пронёсся по телу сквознячок уже привычной тоски. Эх, ну вот — едва не наступила на Чертяку, который барахтался на спинке, увлечённо ловя собственный пока ещё кургузый хвостик. Лиса подхватила кошачьего младенца под мышки, поднесла к лицу. Котёнок выжидательно таращил на приёмную маму голубовато-серые глазёнки — во что ещё сыграем? А она, хулиганка, ласково подула ему в пупок! Задние лапки страшно возмутились этой щекоткой, принялись отбиваться — а от чего?

«Вот так и я — чую звон, а в каком ухе? Блин, томление духа — маюсь дурью вместо реальных дел. А ведь повсюду беда, у всех…»

Странные то были дни — выпавшие из жизни, и в то же время прожитые. Безостановочно работал телевизор — хоть и крутилось на экране одно и то же: толпа прёт на милицейские заграждения, ещё где-то буча, машины, люди с оружием, люди без оружия, снова машины, залпы, автобусы, зеваки, чёрный дым… камера шарахается вслед за оператором, горит Белый Дом… И это — у нас, у нас?!!! Ведь ещё не забылось время, когда подобные кадры показывали в программах «Время» или «Международная панорама» под рубрикой «Их нравы» или как-то вроде того. А здесь, сейчас — московские улицы… Садовое! Крымский мост! Останкино! Гостиница «Украина»! Пресня!

«Свои против своих… и глаза на лбу ото всего этого: что ж творится-то, что?!!»

Мама звонила каждый час — пока Лиса не поклялась: все дома, никто ни на какие улицы, успокойся же, иначе телефон отключу! Да, вот так. Это ж не ребёнок, а кошмар ходячий, как у меня — и такое чудище выросло?! Однако подействовало — Татьяна Николаевна даже с некоторым облегчением всхлипнула и припала к радиоприёмнику: идти к соседям смотреть очередной выпуск новостей расхотелось.

Но и дочь не соврала: невестка смиренно выполняла распоряжение врачицы, лёжа на диване в компании книжки, брат взялся собирать купленный ещё в начале сентября стеллаж: в последнее время столько всего интересного издавалось — на родительские полки уже не впихнёшь. Пришёл Лёша вернуть Лисе кассеты, да и завис у ребят до вечера. Зато стеллаж оказался при полном книжном параде в два раза быстрее, и хозяйка не скучала за чисткой картошки — в четыре руки всё интереснее. Нинель на кухонном столе нервно раскладывала то «косынку», то «солитер» — преподнёс недавно Браун своей ненаглядной набор пасьянсных карт — вот она носилась с ними повсюду. Предлагала Лисе погадать, но та передёрнулась вся и принялась картошку жарить. На ароматы заглянул Браун, со своей неизменной антенной возле уха похожий на киборга. Правда, на очень симпатичного киборга.

Не хватало только Кирки — где того носило, только он один до сих пор и знает. Пропадал весь понедельник, полвторника и объявился лишь к концу обеда, застукав всю честную компанию за основательно початым столом. Грязный, провонявший гарью, на джинсах запекшаяся кровь, от переносицы к нижней челюсти — едва прикрывшийся корочкой порез. Ни на кого не глядя, попросил у хозяйки водки. Олеся кивнула, молча пошла к холодильнику. Промолчали и остальные — ну явно человеку не до репортажей из центра событий.