Пальцы возвращаются к началу и снова разгоняют меня — мышцы начинают подрагивать, но я понимаю, что он не планирует закончить игру так легко.

— Смотри на небо, — командует голос мне в ухо. — Я хочу вставить в тебя два пальца и посмотреть, как тебе это понравится.

Послушно смотрю на то, как на самом краю абриса города появляется золотое сияние, и все небо постепенно становится светлее и светлее.

— А если при этом облизать твой сосок? — шепчет Макс. — Они у тебя одинаково чувствительные?

По техническим причинам ему приходится заткнуться и развернуть меня поудобнее для проверки, но зато я могу сравнить и признать, что левый намного ярче простреливает искрами по нервам, когда его сжимают губами, потом зубами, а потом всасывают.

— О, да ты мурлычешь, — возвращает Макс мне свой голос и пальцы, нагло исследующие меня между ног. — А знаешь, тут есть такое местечко между твоей вагиной и… ага, оно.

Я протестующе вздыхаю — и не знаю, как он отличает этот вздох от вздоха удовольствия, но пальцы возвращаются на безопасную территорию и привычными движениями быстро нагоняют потерянное возбуждение. Но как только я подаюсь им навстречу, они опять отправляются на исследования.

— Какая же ты мокрая… И я помню, какая ты вкусная, абрикосовая зефирка. Надо как-нибудь еще разок повторить тот фокус с вылизыванием тебя.

Я таю от его обещаний, уж слишком хорошо я помню, как оно было в прошлый раз. Его язык, вторя этим воспоминаниям, забирается мне в ухо и путешествует по изгибам ушной раковины, а пальцы…

— Как насчет попки?.. — жарко шепчет Макс мне на ухо. — Пробовала? Что ты вертишься? Нет? Оууу…

Пальцы обводят сжимающееся колечко по кругу, слегка надавливают.

— Ну что ж… Обязательно узнаем, что тебе там по вкусу. Не сейчас, не дергайся. Сейчас я хочу, чтобы ты смотрела на рассвет.

Боже, рассвет?.. Точно.

Над краем домов уже показалась часть солнечного диска, пока еще не такого яркого, каким он будет буквально через час, еще можно на него смотреть, а круги в глазах — это от другого…

— А я пока медленно… поглажу тебя вот здесь. И потру немножко тут. Да, я заметил, что это тебе больше всего нравится. Особенно, если сжать при этом твой сосок.

Меня подбрасывает вверх и от слов, и от действий, и Максу стоит некоторых усилий вновь зафиксировать меня на месте.

— Ох, блин, как у меня от тебя стоит…

Я чувствую. Все еще связанные за спиной руки — мягко, но не вырвешься — касаются его напряженной плоти под джинсами.

Он соскальзывает с капота вместе со мной, дергает за узел на руках — и я вновь свободна. Но ненадолго — он укладывает меня животом на все еще теплый капот, раздвигает коленом бедра и вонзается с размаху в уже давно разгоряченное лоно. Трахает быстро и без затей, но мне больше и не надо, после всех исследований этого утра мне хватает десятка движений внутри, чтобы почувствовать, как искрящаяся волна рождается внизу живота, выстреливает горячими судорогами и расходится сладкой рябью по всему телу. Максу приходится вдавить меня в капот, чтобы продолжать вбиваться в мое тело в прежнем ритме. Но и его хватает ненадолго — он замирает, и я чувствую, как внутри меня дергается его член.

И где-то в этот момент — а может быть, на минуту раньше или позже — солнце наконец выбирается из-за горизонта целиком.

Да, пожалуй, это получше моего выпускного!

Может, дело в оргазме, но именно так выглядит рай: многоголосый щебет птиц, яркое золотое солнце на розовом небосводе, заливающее теплом и светом свежую, не запыленную еще нежно-зеленую листву, умиротворяющее тепло объятий мужчины со смеющимися глазами, растрепанными волосами и самыми сладкими на свете губами.

Макс прижимает меня к себе, потом критически оглядывает и замечает:

— Знаешь, ты слишком легкомысленно одета для четырех утра.

— Знаешь, а ты потрясающе наглый, — замечаю я.

— Знаю, — скалится он, но вздыхает, стаскивает с себя футболку и набрасывает на меня, с видимым сожалением размыкая объятия. — Трусами делиться не буду, не умоляй.

Футболка еще теплая и пахнет как он: имбирем, кардамоном и сексом. И доходит мне почти до колен, так что я чувствую себя вполне пристойно прикрытой. Те шортики, в которых я собиралась по клубам и то меньше закрывали бы.

Зато обнаженный торс Макса в лучах рассвета — о, что это за зрелище! Золотистый свет обливал его гладкую загорелую кожу, подчеркивал все выступающие мышцы на груди и животе, все идеальные перекатывающиеся мускулы на руках, которыми он опирался на крышу машины.

— Что там варится в твоей хорошенькой блондинистой головке? — поинтересовался Макс. — Ты так на меня смотришь, как будто готова съесть.

— Ты как будто облит карамелью. Знаешь, идеальной карамелью, не пережженной, хорошо перемешанной, золотистой и ровной. Где ты так загорел? К тому же — весь. Не помню у тебя незагорелых мест.

— О… — Макс рассмеялся. — У меня была очень жаркая зима. Карибы, яхты, танцы, ром, ну ты понимаешь…

Я понимаю. Пока мы тут месили черно-белый снег под ногами, заворачивались в пледы и включали обогреватели, один невозможный и наглый баловень судьбы жарился на солнце.

— А мозоли откуда? И шрамы?

— Ты когда-нибудь ходила на яхте? — Он мотнул головой, отбрасывая свои выгоревшие пряди с лица и прищурился, глядя на залитую утренним солнцем Москву так, будто вместо нее видел бирюзовую водную гладь Карибского моря. — Режешь ладони о просоленные канаты, когда парус рвет ветром, лечишь их морской водой, набрасываешь мокрую тяжелую петлю на кнехт, сдираешь мозоли и пачкаешь кровью белые от солнца и соли веревки… Лучшее обезболивающее — ром, лучшее снотворное — шоколадная красотка под боком, а хорошо бы две.

Лицо у него при этом было… мечтательное. Так и хотелось ехидно поинтересоваться, что ж он бросил такую роскошную жизнь и вернулся к нашим березкам.

— На кулаках шрамы тоже от канатов? — вместо этого фыркнула я.

— А, ну… Сама понимаешь, танцы, паруса, ром и красотки — еще не все удовольствия для мужчины, — почти не смутился Макс. — Если не разогнать кровь хорошей дракой, какая же это жизнь?

Что-то это выглядело слишком глянцево… И чем-то меня тревожило. Но он и сам выглядел глянцево — такой красавчик с искорками в глазах и идеальным прессом, бог секса и искатель приключений. Но вот же он — живой и настоящий. Поэтому я спросила совсем не то, что хотелось:

— Так ты хорошо танцуешь?

— Поймала… — рассмеялся Макс. — Да, я видел, как ты зажигала с тем мужиком на танцполе, и поверь мне… — он понизил голос. — Со мной тебе было бы намного веселее.

— Это обещание? — Я не удержалась и провела кончиками пальцев по его груди и животу, а потом еще и лизнула на всякий случай, проверить: вдруг он и правда облит карамелью.

Макс привлек меня к себе, и его рука тут же оказалась под футболкой. Он смотрел на меня сверху вниз, одновременно нежно и горячо, а то, что он при этом тискал мою задницу, несколько сбивало пафос момента.

— Конечно, это обещание, сахарная фея. Я хочу провести это лето с тобой. Хочу целовать тебя, облизывать твои соски со вкусом вишни, хочу танцевать с тобой так, чтобы танец становился сексом, хочу кататься с тобой по ночным улицам, хочу трахать тебя во всех позах и со всех сторон, пить ледяные коктейли из одного стакана, хочу оставлять на тебе засосы и укусы, пробовать твои десерты, смотреть, как ты ходишь передо мной голая, таскаться на вечеринки, в конце концов полить тебя шоколадом и облизать с ног до головы!

Он помолчал, нахмурился и добавил:

— Я упомянул про трахать?

— Вауууу! Да это просто признание в любви! — Пришлось лизнуть его гладкую карамельную грудь и прикусить сосок, чтобы не зазнавался. — Шикарное предложение, пожалуй, приму его.

Макс наклонился ко мне, чтобы поцеловать, но я придумала лучше: обняла его за шею, подпрыгнула и обхватила ногами за пояс. Он выпрямился, целуя меня, обводя острым языком мои губы, сплетая его с моим и обещая этим поцелуем все то, что только что наговорил в словах. Но поцелуем почему-то выходило намного убедительнее!

— Есть только одна мелочь, — успел он выдохнуть, оторвавшись от моих губ буквально на секунду, за мгновение перед тем, как атаковала его я. И только еще через пару минут еще более огненных поцелуев продолжил: — Это будет только одно лето.

— Мммм? — Я решила пока не терять времени даром и тщательно исследовать его на вкус в других местах. Шея и плечи тоже оказались карамельными, а на груди к вкусу добавлялся тот самый кардамон. Интересно, где у него имбирь, и где перец?

— Дело в том, что я осенью… кхм… вот тут полегче! — Он вздрогнул, когда я прикусила внутреннюю сторону его руки. — Если хочешь меня как следует поесть, я могу предоставить другую часть тела для этого.

— Ты осенью что?.. — напомнила я, снова пуская в ход язык.

— Я осенью женюсь.

Я чуть не скатилась с него, отпустив шею, но он подхватил меня и теперь практически держал на руках.

Кхм.

Ничоси.

— Ты совершенно охерительная сексуальная фея, Ась, но, понимаешь, у богатых своих причуды. Деньги к деньгам, наследование огромных корпораций, воспитание и обучение будущей элиты, понимаешь? Родители со своими друзьями хотят быть вот этой вот новой аристократией, и сохранить все свои активы в семье. Поэтому я должен жениться на дочери маминой подруги.

Так меня еще не посылали. Ладно, будем честны, меня вообще нечасто посылали. Я попыталась спрыгнуть на землю, но Макс жестко прижал меня к себе.

— А как твоя невеста отнесется к жаркому лету с ледяными коктейлями и сексом во все дырки, что ты мне тут наобещал? — полюбопытствовала я.

— Понятия не имею. Я ее только на фотках в соцсетях видел, мы пока не знакомы. Я попробую быть хорошим мужем, но мое последнее холостое лето имею право провести с той, с кем хочу. С тобой.