Точная температура.

Очень качественные продукты.

Нельзя «утилизировать» невкусное и испортившееся в выпечку.

Из прокисших сливок получится прокисший крем, а если пропитать невкусным ликером бисквит, получится невкусный бисквит.

Но этому я научилась еще у бабушки: после деревни есть творог и сыр из магазина было невозможно. Я чувствовала любой посторонний запах и могла точно назвать день, когда на производство заходила какая-нибудь комиссия, пахнущая одеколонами.

Для того чтобы понять, как важна температура, мне хватило двух неудачных попыток сделать «Птичье молоко».

А для точных дозировок я даже купила ювелирные весы на Алиэкспресс.

Забавно было, когда я забрала их с почты и пошла погулять в парке. Там меня остановил наряд полиции и попросил открыть сумку и показать документы.

Увидев весы, они крайне возбудились: требовали показать всю галерею фотографий, обшарили в сумке даже те кармашки, про которые я забыла и вывернули карманы в моих джинсах. Я честно говорила, что кондитер и буду взвешивать только дрожжи и пекарский порошок.

«Ага, конечно». Они оглядывали сверху донизу. Тогда во мне было вообще тридцать семь килограмм. И большая часть — в мешках под глазами. Видимо, такая фигура кондитерам была не положена. А вот наркоманкам — да!

С тех пор я всегда хихикаю, когда отмеряю на этих весах пять грамм разрыхлителя или пятнадцать грамм какао. Мой секрет в том, что я делаю совершенно наркоманские десерты. Но каждый ингредиент в них абсолютно законен!

Теперь мука — и перемешать. Очень быстро, очень легко, не усердствуя.

Никаким не миксером, не дай боже. Нельзя, чтобы тесто уплотнилось. Оно отлично будет держать форму в бумажных формочках. А в руках должно распадаться на хлопья. Нежные и невыносимо шоколадные.

Дети, впрочем, все равно будут ими швыряться, но я иначе уже не могу.

Я быстро отсадила тесто из кондитерского мешочка в формочки, засунула в духовку и пошла на подоконник курить. Новую порцию теста сделаю, когда испечется эта. От долгого стояния оно уплотняется, это идет на пользу только пряникам.

У меня в запасе целая стопка коробок с круглыми прорезями для кексиков, много-много кефира и масла, целый длинный день и чуть-чуть печальных мыслей. Идеальное состояние, чтобы в шесть-восемь приемов доделать заказ и отдать клиентке.

Только мысли останутся со мной.

Я пытаюсь убедить себя, что печалюсь из-за запаха кефира. С моим обонянием я имею право на любые взаимоотношения с запахами, даже впадать в хандру на целый день после встречи с нелюбимыми. Сейчас немного погрущу, пока печется первая партия, а потом курить будет уже нельзя, иначе капкейки заберут себе запах табачного дыма.

Но на самом деле мне очень грустно, потому что я… скучаю по Максу. Для гордой и независимой я слишком быстро привязываюсь. Прямо как девочка из детдома, которая готова хвататься за всякого: будешь моей мамой?

Никто не будет моей мамой, я точно знаю.

Но надо было с ним нормально переспать.

Это во мне недотрах говорит.

И то, что я реву, — это тоже он.

Но я снова завидую Сонечке, которая сегодня утром проснулась женой самого любимого своего мужчины, и теперь перед ней весь огромный теплый мир. А у меня полчаса, пока пекутся капкейки, и весь день сегодня в запахе шоколада и сливок.

Это тоже запах дома. Дома моего отчима. Куда меня приняли и начали воспитывать так, будто я его дочь. Но было уже поздно. Я была уже ничья дочь.

Сейчас я будто ворую у него этот запах. Присваиваю его себе.

Почти пять лет прошло, а шоколад для меня все еще угнетение, бунт и свобода одновременно.

Я открыла окно и выбросила окурок прямо на улицу.

Засигналила машина, я вздернула голову, недоверчиво, но уже все понимая, потому что так нагло сигналить мог только один… одна… невыносимо яркая в солнечном свете алая «бэха».

Я выскочила из дома так быстро, что показалось — выпрыгнула из окна.

Макс поймал меня в объятья, словно и правда вынул из воздуха, и закружил, одновременно целуя.

Мы почему-то оба улыбались как ненормальные. Как будто не виделись тысячу лет, встретились после долгой разлуки, чтобы никогда не расставаться.

Очень тяжело целоваться и смеяться в одно и то же время.

Глядя на нас, улыбались все прохожие.

Первый день лета! Это все он виноват.

— Ты плохо прячешься, сахарная фея, — упрекнул Макс в перерыве между двумя такими разными поцелуями — невесомым в веки и глубоким, с языком, засунутым в горло. — Мне совсем не пришлось тебя искать. Я рассчитывал, что ты загадаешь мне загадку хотя бы того уровня, что и я тебе.

— Я ее легко разгадала.

— Ты читила. А я пошел самым простым путем, позвонил твоей Соне и сразу получил адрес.

— Сразу?

— Ну ладно, не сразу, пришлось сначала подключить ее мужа, чтобы он за меня поручился. Но два шага — это несерьезно.

Я терлась об него как кошка, и как кошка в течке, хотела этого самца прямо сейчас! Он приподнял меня и прижал к себе сильнее, чтобы я почувствовала, что он тоже очень даже готов. Немедленно.

— Будешь наказана за то, что сбежала… — хрипло прошептал Макс, пытаясь мурлыкать, но его голос срывался, а кожа буквально полыхала.

— Пойдем ко мне… — тоже прошептала я.

А то соседи уже семечки принесли и стулья поудобнее к окнам подставили.

— Наконец-то потрахаемся? — хмыкнул он. — Или опять продинамишь?

— Наконец-то я выну из духовки сгоревшие капкейки! — Я потащила его за собой. В подъезде уже чувствовался запах горелого.

Конечно, то, что я вытащила из духовки, уже было совершенно не похоже на мягкие, рассыпающиеся кексы. В принципе, если срезать горелые части, то пошло бы на посыпку к какому-нибудь другому торту, но я решительно высыпала в мусор жертв нашей с Максом внезапной встречи.

— Оу. Оу. Оу. — Он с любопытством осматривал тот первобытный хаос, в который обращалась кухня, когда я готовила. Черт знает почему я, идеальная аккуратистка в других областях, когда готовила, становилась воплощением бардака.

— Так я допущен в главную лабораторию, где создаются твои колдовские зелья.

Я снова повторила все действия: яйца-сахар-миксер-кефир-разрыхлитель-какао-мука, перемешать-отсадить-духовка — только в пять раз быстрее и не задумываясь о запахах кефира, шоколада и горохового супа.

— Да! И у меня заказ на двести волшебных кексиков, которые превращают детей в гремлинов!

— Я однажды в Амстердаме съел кексик и до-о-олго был гремлином. Ты уверена, что это законно?

— Я уверена, что у тебя есть двадцать пять минут, пока они пекутся.

Что тут можно успеть?

— Опять ты мне не даешь оттрахать тебя от души. Условия, загадки, препятствия, долбаный квест!

— Ты первый начал. — Я судорожно расстегивала ремень на его джинсах, он так же стремительно поддел мой топик и стянул его через голову.

Не удержался и приник к соскам с таким стоном, словно много часов мечтал только об этом. Я вздрогнула и выгнулась, опираясь руками на плиту позади меня.

Он обвел языком сначала один сосок, потом другой, сомкнул губы, теребя самый кончик языком. Мне показалось что кто-то провел прямую магистраль из нервов толщиной с канат от сосков прямо к клитору. Потому что эти тревожащие ласки моментально отдавались между ног сладким трепетанием, похожим на касания крыльев бабочки.

Я нащупала молнию на его джинсах, потянула ее вниз, уже упираясь пальчиками в напряженную пружинящую плоть под ней. Провела рукой через ткань трусов.

Макс резко вздохнул и выпрямился, накрывая мой рот своим.

Его руки огладили мои бедра, перешли на талию, пальцы поддели тонкую ткань домашних обтягивающих шортиков и потянули ее вниз.

Я свела бедра:

— Что, прямо тут? — Я смотрела в его бесстыжие темные глаза.

— Нам же нужно следить за твоими печеньками… — он развернул меня спиной к себе и освобожденный член начал тереться об меня сзади, а Макс все наглее вжимался в меня. Мне приходилось сильнее упираться в плиту руками и оттопыривать задницу, чтобы не коснуться горячей дверцы духовки.

Стремительно прошуршал презерватив: похоже, у сударя было много тренировок!

— Держись крепче, сахарная фея… Если я сейчас тебя не трахну, и нам в очередной раз помешают твои выкрутасы, я просто взорвусь!

Он приспустил мои обтягивающие пижамные шортики, под которые и не предполагалось надевать белья. Можно подумать, я его ждала.

Если бы я его ждала, я бы вообще не стала одеваться, и соседи получили бы полное удовольствие у своих окон!

Приподнялась на цыпочки, выгнула спину, нетерпеливо вертя задницей, и он вдвинул в меня член с протяжным:

— Бляяяяяаааааа…

Я закусила губы, чтобы тоже не заорать от наполнившего меня ощущения его плоти, его живой и мощной силы, с которой он начал двигаться, с размаху ударяясь в мои бедра. Резко и быстро, наполняя собой, утоляя первую жажду, самое острое иссушающее чувство нужды, родившееся в темной кладовке под шепот о сексе с незнакомцем.

Может быть, у него родилось и раньше. Я же не знаю, почему он пошел за мной.

Но больше суток лихорадка только распалялась, не затухая от оргазмов от его языка и пальцев, напротив — это было как тушить бензином костер.

А сейчас — да, спасибо, что выплеснули в него стакан воды…

Макс прижимал меня к себе. Одна его рука мяла мою грудь, то и дело пропуская между двумя пальцами соски, другая лежала на лобке, вдавливая меня в его пах так плотно, что резкие движения будто протыкали меня насквозь.

— Если я сейчас кончу, это будет самое бездарное бесконечное время ожидания в мире, — вдруг прохрипел он, выходя из меня.

— Чтоааааа? — Я даже оглянулась, чтобы убедиться, что ощущения меня не обманывают.