Ведь ему хотелось привязать ее к себе навсегда.

А она продолжала говорить, повторяя те же слова и веря в их правдивость. Слова эти были как бы напоминанием ему о том, как глупо он себя вел.

— И вот теперь ребенка уже нет, — сказала она. — Вы свободны, Колин.

— Эла…

Он потянулся к ее руке, но она отвела ее в сторону.

— Я не выйду за вас замуж. И вы не сможете сказать мне ничего такого, что заставило бы меня это сделать.

Несмотря на подступившие к глазам слезы, в ее взгляде чувствовалась холодная решимость. Такой он ее еще никогда не видел. Она уже не была той Элой, которую он знал раньше. Очень бледная и обессиленная, она вела себя холодно и отчужденно и смотрела словно бы сквозь него.

— Я знаю, что я говорил, Эла. Беременность — это только одна из причин. Я хочу жениться именно на вас. Мне нужны вы. Я хочу жениться на вас, потому что еще ни одна женщина не была нужна мне так, как мне нужны вы…

У него на языке уже вертелись и другие слова, другие откровения. Но он не успел их произнести.

— Перестаньте, — перебила его она, качая головой. — Вы говорите это из жалости. Или из чувства долга. Не знаю, почему вы произносите эти слова, да и не хочу знать. Уходите.

Он открыл было рот, чтобы возразить ей, но тут она повернулась к нему спиной. Она сегодня прошла через ад. И все из-за него.

Он тяжело вздохнул и направился к двери, но затем остановился и посмотрел назад.

Она все еще лежала на боку спиной к нему. Ее волосы расползлись вокруг ее головы, как темные чернила. Перед его мысленным взором все еще стояло ее бледное лицо. Ему захотелось вернуть ее коже обычный цвет… И вернуть жизнь в ее глаза. Хотя у него у самого сейчас больно защемило сердце, он осознавал, что боль у Элы намного сильнее. Ему захотелось избавить ее от этой боли. Однако он знал, что не сможет сейчас этого сделать. Он просто выполнит ее требование и позволит ей отдохнуть, выспаться и восстановить свои силы. Но затем он обязательно вернется к ней.

Он даже и не собирался позабыть ее — что бы она ему ни говорила.

Когда он вышел в коридор, там уже не было ни Мэри-Ребекки, ни Клары. Колин спустился по лестнице, слегка прикасаясь ладонью к перилам. Он вдруг на мгновение представил себе, как Эла падает вот на этих самых ступеньках. К горлу подступила тошнота, и он крепко прижал ладонь к животу. Он знал, что должен радоваться уже тому, что Эла не убилась насмерть и что она поправится, но поступок его бабушки не остался безрезультатным. Их ребенка больше нет. И у него с Элой, возможно, теперь никогда не будет детей.

И хотя утрата этого ребенка вызывала у него душевную боль, для него не имело значения, будет ли у них еще когда-нибудь ребенок или нет. Ему была нужна она. Не ради того, чтобы она нарожала ему сыновей. Он не променял бы жизнь с ней на жизнь с какой-то другой женщиной, которая нарожала бы ему целую дюжину сыновей.

И тут Колину в голову пришла мысль, от которой ему стало не по себе.

А может, она и в самом деле не хотела выходить за него замуж и согласилась сделать это только из-за ребенка?

Когда он, терзаясь этим своим предположением, дошел до конца лестницы, входная дверь вдруг открылась.

Через нее в вестибюль зашла с чемоданом в руке Энид.

Они оба остановились и несколько секунд таращились друг на друга, пока подоспевший слуга не подошел к Энид, чтобы взять у нее ее плащ, перчатки и чемодан.

— Вы вернулись, — сказал Колин, хотя это и так было очевидно.

Она кивнула:

— Да. Я, пожалуй, погорячилась и поступила опрометчиво. И необоснованно. Я просто пребывала в состоянии шока. — Она на миг замолчала, и к ее лицу прилила кровь. — Понимаете, у меня, возможно, имелись кое-какие чувства…

— Этот шок вполне объясним и понятен, — перебил он Энид, тем самым избавляя ее от необходимости что-либо говорить по этому поводу, а себя — от необходимости это слушать. У него сейчас не было никакого желания выслушивать ее неуместные признания. — И не нужно ничего объяснять. Совсем не нужно.

«Пожалуйста», — мысленно добавил он.

Она, благодарно посмотрев на него, вздохнула.

— Ваша мачеха по вас скучала. И очень за вас волновалась, — сказал он.

Энид кивнула, и ее лицо приобрело виноватое выражение.

— Мне не следовало уезжать так, как я уехала, — призналась она. — Мне теперь стыдно за свой поступок.

Колин жестом указал на ступеньки:

— Пустяки. Я уверен, что она приободрится, когда увидит вас. — Он сделал небольшую паузу и добавил: — С ней сегодня произошел несчастный случай.

Его лицо скривилось от горечи, когда он произнес слова, напомнившие ему о том, что случилось с любимой женщиной. Тем не менее ему отнюдь не хотелось вызывать у Энид сильную тревогу.

— Несчастный случай? Что произошло?

— Энид! — крикнула, появившись в верхней части лестницы, леди Толбот. — Ты дома! — Мэри-Ребекка быстро спустилась по лестнице. — Эла будет очень рада тому, что ты вернулась.

Колин взял у слуги свой плащ. В его ушах все еще звучали слова Элы: «Уходите. Уходите и не возвращайтесь».

— Вы уходите? — спросила, встретившись с ним взглядом, леди Толбот.

В ее голосе прозвучало разочарование. Колин не стал утруждать себя тем, чтобы объяснять, что его попросила об этом Эла. И не стал говорить, что он еще вернется.

— Ей нужно отдохнуть, — вот и все, что он сказал в ответ.

А затем он повернулся и вышел из дома.

После этого ему потребовалось целых пять минут на то, чтобы решить, что он и в самом деле еще вернется.

Причем вернется не один, а кое-кого с собой приведет.


К утру следующего дня Грасиэла уже более-менее пришла в себя. По крайней мере, физически. Ее тело немного ныло, но это было вполне терпимо. Ее сердце было разбито, но она уже не ощущала сильной физической боли, не испытывала телесных страданий. Она будет жить. Она была жива — ее сердце билось, пусть даже она и казалась самой себе уже мертвой. Раздавленной произошедшими событиями.

Ребенка у нее не будет. Не будет и свадьбы. Не будет Колина. Не будет совместной с ним жизни.

Акушерка осмотрела Элу и сказала, что довольна тем, как она поправляется. Непонятно, что это означало. Несмотря на бодрое заявление акушерки, ничего принципиально не изменилось. Ребенка теперь быть уже не может. И больше не будет Колина. Его в ее жизни не будет.

Грасиэла знала, что слова, которые она сказала ему, были жестокими. Постигшее ее горе вызвало у нее приступ грубости, но она не взяла бы эти слова назад, даже если бы у нее и имелась возможность это сделать. Ведь она сказала правду. Неприятную, мучительную, но правду.

Единственная причина, по которой они решили пожениться, заключалась в ребенке. Теперь эта причина исчезла. Значит, они не поженятся. Колин теперь — свободен. Она отпустила его, чтобы он жил такой жизнью, какой захочет. И такой жизнью, для которой он был создан. Жизнью, в которой для нее, Грасиэлы, места нет.

В дверь коротко постучали. Грасиэла подняла глаза и увидела, как дверь распахнулась и в комнату зашел не кто иной, как Колин.

Ее сердце предательски екнуло.

— Колин? Что вы здесь делаете? — Она в волнении приподнялась на кровати.

Из-за спины Колина вышла миссис Уэйкфилд.

— Я прошу прощения, ваша милость, — извиняющимся тоном сказала она. — Он настоял на том, чтобы зайти сюда. Я пыталась уговорить его подождать, но…

Из-за миссис Уэйкфилд выглянула Клара. Она смотрела на мать широко раскрытыми глазами, в которых читалось любопытство.

Сердце Грасиэлы болезненно сжалось. Перед ней снова стоял Колин — когда она его уже отпустила от себя и когда раны были еще такими свежими…

— Уходите, Колин, — усталым голосом произнесла она. — Пожалуйста. Забудьте про свою честь, жалость и чувство долга…

Он окинул ее взглядом с головы до ног с таким видом, как будто пытался убедить самого себя в том, что она вполне подобающе одета. Видимо, в конце концов решив, что халат в достаточной степени скрывает ее тело, он вышел в коридор. Из коридора до нее донеслись какие-то слова, произносимые шепотом, и Грасиэла поняла, что он там с кем-то разговаривает. Несколькими секундами позже Колин завел в ее спальню джентльмена, которого она еще никогда прежде не видела.

Грасиэла поплотнее запахнула халат. Миссис Уэйкфилд и Клара уставились на незнакомца.

— Эла, это его преподобие Роут, — пояснил Колин. — Он пришел, чтобы обвенчать нас.

В комнате воцарилась тишина. Грасиэла смотрела, не моргая, на Колина. Она даже не удосужилась поздороваться со священником.

К горлу подступил огромный, как валун, ком, и она с большим трудом сглотнула.

Колин медленным шагом направился к кровати.

— Эла… — ласково сказал он.

— Нет, — перебила она его, ошеломленная происходящим. — Это жестоко. И это уж слишком. — Она бросила взгляд на священника. — Прекратите это. Вы заходите слишком далеко.

— Нет. — Колин быстро подошел к кровати и сел на ее край рядом с Грасиэлой. — Еще недостаточно далеко. Я никогда не зайду достаточно далеко во всем, что касается вас. Если вы прогоните меня сегодня, то я приду завтра. Послезавтра. В следующем году. Я все равно буду сюда приходить. Я буду приходить сюда к вам. Если только… — Он запнулся и сделал глубокий вдох, а затем уставился на нее испытующим взглядом. — Если только вы не посмотрите мне в глаза и не скажете, что вы не любите меня. Я буду делать это, потому что я люблю вас, Эла. Я люблю вас и, мне кажется, всегда любил вас. Я хочу провести свою жизнь рядом с вами. Либо с вами, либо вообще ни с кем.

От волнения у нее перехватило дыхание.

Прошло несколько секунд, а затем послышался шорох юбок Клары, начавшей нетерпеливо переминаться с ноги на ногу.