Он часто и с любовью говорил о тебе, и если ты винишь себя в его смерти, то, пожалуйста, не делай этого. Мы знаем, что он не хотел, чтобы ты хоть в чем-то обвиняла себя. Одним из его последних желаний было то, чтобы мы послали тебе этот медальон. К несчастью, Хэнк забыл взять его с собой, но сейчас, мы надеемся, ты его уже получила. Медальон принадлежал твоей маме, и отец никогда с ним не расставался. Теперь он перешел к тебе, а потом ты передашь его своей дочери или сыну как драгоценную память.

Пусть на твоей душе станет легче — перед концом отец нашел успокоение. С последним вздохом он открыл глаза и улыбнулся, а потом прошептал имя твоей матери. Нам с Томом хочется верить, что в тот момент он увидел твою дорогую маму, идущую к нему навстречу, и что они теперь наконец соединились навеки.

Отец желал тебе счастья в твоей новой жизни, дорогая сестра, и мы оба желаем тебе того же. Хэнк, должно быть, рассказал тебе о нашей свадьбе, и хотя нам бы очень хотелось разделить с тобой все наши радости и горести, сейчас это, по-видимому, невозможно.

Том попробует обосноваться здесь, и мы оба мечтаем о том, чтобы исполнилось его давнее желание стать проповедником. Билли и Нола думают обзавестись ранчо и заняться хозяйством. Они тоже шлют тебе привет и надеются, что ты поймешь и простишь их поспешное бегство.

Конечно, нам не терпится услышать новости о тебе и о Хэнке, но остается только лишь молиться и надеяться на лучшее. Если это в твоей власти или во власти Трэвиса, мы знаем, что вы сделаете все возможное, чтобы с Хэнком ничего плохого не случилось. Мы будем время от времени посылать тебе весточки, хотя и знаем, что ты не сможешь ответить нам.

Когда-нибудь, мы надеемся, все образуется и мы снова увидимся. А до той поры знай, что наши сердца с тобой. Желаем тебе, Сэм, твоему будущему ребенку, а также Трэвису счастья. Передай ему привет, и Хэнку тоже.

Всегда твои — Нэн и Том».

Крепко прижав медальон к груди, Сэм сквозь слезы с трудом разбирала слова, написанные Нэн. Она прочитала письмо дважды, стараясь запомнить каждое драгоценное слово, безумно страдая за себя и за них. Ей пришло в голову, что по иронии судьбы именно Нэн научила ее читать, и если бы не она, Сэм не смогла бы прочитать это письмо самостоятельно. Теперь Нэн вошла в их семью, стала женой ее брата и пишет ей из какого-то неведомого мексиканского городка, сочувствует ее горю. Быть может, именно Нэн держала руку отца вместо Сэм, охлаждала его пылающий лоб и утешала его. Сэм хотелось в это верить, потому что она знала, что у Нэн тонкая душа и любящее сердце.

Этот медальон с портретами матери и отца так благотворно повлиял на Сэм, что ее огромное горе стало постепенно утихать. Снова на ее лице стала мелькать улыбка, к которой так привык и которую так полюбил Трэвис.

Медальон оказался и добрым предзнаменованием. Несмотря на постоянные требования и угрозы со стороны Рейфа Сандоваля, судья Эндрюс в считанные дни провел судебное заседание и вынес свой вердикт. Хэнк Даунинг избежал виселицы. Не грозило ему и провести остаток своих дней в тюрьме. Как и при разборе дела Сэм, судья Эндрюс принял во внимание возраст Хэнка, когда тот впервые встал на путь преступлений вместе со своей семьей. Кроме того, он обратил внимание на некоторую умственную отсталость Хэнка, что тоже не могло не повлиять на мягкое решение его дела.

Хэнка приговорили к трем месяцам заключения здесь же, в Тамбле, под бдительным оком Трэвиса, после чего он должен был перейти под опеку того же Трэвиса. Он должен был жить с Трэвисом и Сэм в их доме, ему запретили покидать Тамбл, общаться с преступным элементом. На один год он лишался права на ношение оружия. Одним из условий его освобождения было то, что Хэнк должен был отработать определенный срок на платной конюшне под строгим наблюдением.

Хотя очень многие выражали свое несогласие с решением судьи Эдрюса, сделать они ничего не могли. Время покажет, можно ли полагаться на Хэнка Даунинга, можно ли ему доверять. А пока остается только следить за ним во все глаза.

Несмотря на этот глухой ропот горожан, Сэм не могла поверить своему счастью. У Трэвиса были кое-какие сомнения, но он мудро держал их при себе. Он давно уже не видел Сэм такой счастливой, и ему не хотелось преждевременно лишать ее радости. К тому же не исключено, что все получится как нельзя лучше.

И все же теперь в маленьком доме Трэвиса становилось еще на одного обитателя больше, и это было Трэвису совсем не по душе. Полгода назад в доме жил он один, а Элси приходила только для того, чтобы готовить и убирать. Сейчас Элси жила в доме постоянно, и скоро за обеденным столом их будет четверо взрослых и один ребенок, и еды и белья надо будет больше и вообще всего, — и все это Трэвису не особенно нравилось. Да и к Хэнку теперь тоже придется привыкать. Трэвис и Сэм были женаты всего несколько недель, но уже их уединению, полному блаженства, грозила опасность, интимность их личной жизни таяла как сон. Только сияющее лицо Сэм и его любовь к ней оправдывали эти жертвы.

— Как бы ты отнеслась к медовому месяцу? — спросил он ее однажды ночью, после того как Элси наконец перестала возиться в своей спальне, примыкающей к их комнате.

— Медовый месяц? — не поняла Сэм.

— Ну да. — Он усмехнулся своей кривой усмешкой, которая так шла ему и которая заставляла биться ее сердце с увеличенной скоростью. — Так называется время, которое молодые супруги проводят только вдвоем, в тишине и уединении. Что-то у нас с тобой почти не остается времени для себя. Ведь то один, то другой из твоих братцев сваливаются нам на голову.

Сэм почувствовала, что начинает заводиться:

— Послушай, Трэвис Кинкейд! Это ты настоял — нет, заставил силой, — чтобы я вышла за тебя замуж, в то время как Билли все еще сидел за решеткой. Если нам выпало неподходящее время, то не я его выбирала. А когда Билли исчез, это ты настоял, чтобы Элси снова переехала к нам, поэтому я не виновата, если мы не можем побыть в одиночестве.

— Ну, хорошо, хорошо! Успокойся, — сдался он, поднимая руки кверху, словно защищаясь от нее. — Я только хотел сказать, что нам не помешает проводить больше времени только вдвоем. Когда Хэнк выйдет из тюрьмы, он будет жить с нами, потом, не успеем мы оглянуться, появится малыш и будет отнимать у тебя массу времени.

— Что нам мешает попросить Элси, чтобы она некоторое время пожила у себя дома, — предложила Сэм, наморщив лоб от напряжения. — Хэнку еще три месяца сидеть в тюрьме, и наш дом будет в нашем полном распоряжении. Не думаю, чтобы Элси возражала, если мы ее как следует попросим.

Сначала Трэвису понравилась эта идея, но потом у него появились сомнения.

— Но разве сейчас ты сможешь обходиться без Элси? Я знаю, последнее время ты неважно себя чувствуешь, а очень скоро ты и вообще будешь переваливаться, как фаршированная гусыня… — Его насмешливая улыбка смягчила последние слова, но Сэм уже попалась на удочку.

— Фаршированная гусыня! — вскричала она. — Ах ты, надутый индюк! Я завела этого ребенка не сама по себе, ты, животное. Если бы не ты, я бы сейчас так не мучилась! — Она принялась колотить его подушкой по голове и продолжала: — Сдается мне, ты здорово повеселился, когда делал этого ребенка, если мне память не изменяет.

— А ты разве нет? — спросил он, посмеиваясь глухим голосом из-под подушки.

— Ну-у, — сконфузилась она, позволив ему скинуть подушку с лица и перевернуть ее на спину. Теперь он лежал на ней сверху и смеялся. — Разве что немножко.

Трэвис покрыл ее поцелуями.

— Саманта Кинкейд, ты жуткая врушка, но я все равно тебя люблю.

Один поцелуй влек за собой другой; одно ласковое прикосновение множество других. Вскоре Сэм извивалась под ним, стараясь приглушить свои вопли восторга. Позже, положив голову на плечо Трэвиса и расслабленная, она прошептала:

— Завтра я поговорю с Элси.

Она почувствовала, что он кивнул и вздохнул:

— Ну и хорошо. Наверное, это лучше, чем ничего. Как бы я хотел запереться ото всех и притвориться, будто нас нет дома целую неделю, а то и больше. Но даже если бы мы это и сделали, обязательно нашлась бы дюжина людей, которым позарез нужен был бы начальник полиции по той или иной причине.

— А ты не можешь оставить вместо себя Чеса? Он пожал плечами:

— До тех пор пока я в городе, ко мне обязательно будут приставать со всеми своими проблемами.

— Тогда давай уедем отсюда на несколько дней, или у тебя нет денег? — Трэвис сам распоряжался их финансами, и Сэм толком не знала, сколько они могут позволить себе потратить денег.

— Это зависит от того, куда мы поедем и на чем, — ответил он. Блеск в глазах Сэм выдавал ее состояние, которое передавалось и ему.

— Что, если поехать поездом в Арканзас, куда-нибудь поближе к Хот-Спрингсу? Он расплылся в улыбке:

— Я думаю, это мы можем себе позволить. А что у тебя на уме, дорогая? Уж не хочешь ли ты искупаться в минеральных источниках?

Она покачала головой и загадочно улыбнулась:

— Вот только доедем до Хот-Спрингса, а дальше я поведу тебя сама. Я знаю одно замечательное местечко, красивое и уединенное. Тебе понравится! Честное слово!

— Этой твой сюрприз? — подозрительно спросил он. Теперь, когда он довольно хорошо узнал и Сэм, и ее семью, он остерегался любых сюрпризов, которые она могла ему преподнести.

— Ах, Трэвис! Ну что ты так осторожничаешь! Если у меня все получится, будет просто замечательно, но я не могу тебе сейчас все рассказать. Я не хочу нарушать обещания старому другу.

— Какому еще другу?

— И этого я не могу тебе сказать. Это старый друг нашей семьи.

— Почему я ничего не знаю об этом, Сэм? — проворчал Трэвис.

— Зато я знаю. Договорись с Чесом, чтобы он заменил тебя на некоторое время, и купи билеты на поезд. А мне нужно послать пару телеграмм.

Два дня спустя Трэвис схватился за голову: как он мог поддаться уговорам Сэм! Но было поздно. Если бы кто-нибудь сказал ему заранее, что он будет кротко ехать за Сэм с завязанными глазами по опасной горной тропе, он бы решил, что этот кто-то спятил. Теперь ему казалось, не сам ли он выжил из ума.