Лёка Лактысева - Сломанная кукла

...если вообще выживет.

И снова нет! Я не имею права так думать! 

Она должна жить – ради сына! А я должен сделать все, чтобы ее спасли!

Меня не было рядом, когда беда случилось с Женькой, и я не смог ничего сделать, чтобы спасти ее, но тут у меня появился шанс все повернуть по-другому, и хотя бы частично искупить этим свою вину перед другой женщиной – той, которую уже не вернуть.

Я спрятал паспорт обратно в сумочку, с ребенком на руках пошел к окошку регистраторов:

– Девушки! А когда можно будет поговорить с лечащим врачом Алевтины Сербовой, узнать о ее состоянии и выяснить, что ей нужно? Я могу что-то купить или привезти…

– А кем вы ей приходитесь? – профессионально-подозрительный взгляд медсестры немного охладил мой пыл, но не поколебал решимости принять участие в судьбе женщины, с которой я когда-то провел всего одну ночь. 

– Я – муж… гражданский. – Если б сказал что-то другое, меня вытолкали бы взашей и не дали никаких сведений! Пришлось солгать – ради благого дела. 

– Значит, сидите и ждите. Как только что-то станет известно, мы вам сообщим. Кстати, ребенок не пострадал?

– Не знаю… – я только теперь вспомнил, что Никита тоже падал и мог ушибиться. – Машина его не задела, но он упал, когда мать его оттолкнула. 

– Мы должны его осмотреть!

– Хорошо. Я не возражаю. 

– Ждите, сейчас вызову специалиста. 

Мне ничего не оставалось, кроме как отойти, снова сесть на лавку и усадить мальчишку себе на колени. 

Дожидаясь детского врача, я продолжал прижимать к себе маленькое детское тельце. Это было очень странное ощущение: держать на руках четырехлетнего ребенка, который, вероятно, плоть от моей плоти. В горле встал горький колючий комок. В глазах появилась резь. Я пару раз моргнул и ощутил проступившую на ресницах влагу.

… мой сын. 

Пять лет назад я простился с мыслью о собственных детях. Похоронил эту мечту раз и навсегда – вместе с женой. Вступать в новый брак я больше не планировал.

Наверное, я мог бы поступить так, как сейчас модно: воспользоваться услугами суррогатной матери. Денег на это мне хватило бы. Но эта новомодная фишка мне никогда не нравилась. Как ни пытался, не мог себе представить, что какая-то незнакомая женщина будет вынашивать и рожать моего ребенка, а потом продаст мне его за деньги… Дитя – не вещь! Нельзя его приобретать, как тачку в автосалоне!

И вот теперь насмешница-судьба буквально сунула мне в руки мальчишку, верткого и громкого четырехлетнего пацана. 

Я повернул Никиту боком к себе и принялся разглядывать его залитую слезами мордашку с опухшим красным носом и влажными слипшимися ресничками. Глаза – темные, как у матери. Волосенки не видно – спрятаны под шапкой. Бровки редкие, светлые – по ним трудно понять, каким будет цвет волос, когда парень подрастет. Подбородок детский округлый, нос пуговкой – тоже пока без особых примет.

Невольно вздохнул: как родители отличают своих детей от чужих? Для меня вся эта малышня на одно лицо! Надо будет посмотреть детские фотографии, свои и родителей, в семейном фотоальбоме. Вдруг окажется, что Никита похож на кого-то из моей семьи?

От этих мыслей меня оторвал невысокий плотный мужчина в медицинском костюме и в очках с толстыми стеклами.

– Это вы детского травматолога ждете?

– Наверное, мы… –  я обвел глазами приемный покой, убедился, что других детей, кроме Никиты, в нем нет, и утвердительно кивнул.

– Пройдемте в смотровую.

Я встал и понес Никиту вслед за врачом. 

– Раздевайте! – последовала команда, как только мы переступили порог кабинета. 

Мальчишка, который было притих, снова заплакал.

Я присел, поставил паренька перед собой, попытался снять с него куртку. 

– Не надо! Я боюсь! Больно!.. – тут же заорал мальчуган.

– Где больно? – я не мог понять, что беспокоит ребенка, а он продолжал жаловаться на боль и заливаться слезами. 

– Мужчина, отойдите, дайте я! Ох уж эти папаши-неумехи! – к нам подошла медсестра, и я с облегчением уступил ей место, а сам встал у дверей, хотя знал, что сбежать не смогу.

Поздно бежать: я уже заявил свои права и на женщину, и на ее ребенка, влез в их проблемы по самую маковку!

...у Никиты нашли вывих плеча слева.

Меня отправили в коридор – ждать, пока руку вправят, а заодно оформлять у стойки регистратора еще одну историю болезни: ребенка предложили госпитализировать в отделение детской травматологии. Я снова отвечал на вопросы медиков, а сам невольно морщился, когда из смотрового кабинета до меня доносился громкий плач Никиты.

Хотелось бросить все, рвануть туда, распахнуть дверь и наорать от всей души на всех, кто мучает пацаненка! Я еще не был уверен, что он – мой, но защищать его мне уже хотелось. Вот только забрать его из больницы я не мог: не везти же его в гостиницу, тем более что по документам я ему никто. Чужой дядька, набравшийся наглости называть себя отцом.

В груди впервые шевельнулось что-то, похожее на злость.

Злился я на Алевтину.

Ты забеременела и решила рожать? – отлично! Твое право!

Но почему, черт побери все на свете, я узнаю о том, что у меня есть сын, только через пять лет, да и то – случайно?!

В гостиницу я вернулся далеко за полночь и до утра маялся бессонницей. Все мои мысли были там, в больнице, где врачи боролись за жизнь Алевтины, а в отделении детской травматологии тосковал по матери четырехлетний мальчишка.

Судя по всему, у них никого нет. Некому прийти им на помощь. Им не на кого надеяться. 

...кроме меня.

В ушах все еще звучали слова врача, которого я все же дождался вечером: «Тяжелая сочетанная травма, переломы ребер с двух сторон, разрыв селезенки, огромная кровопотеря, сделаем все, что можем, но…»

Вот это «но» сидело в мозгу, словно заноза.

Что делать, если Тина не выживет? А если выживет, но станет инвалидом? Стоит ли сближаться с Никитой сейчас, когда я все еще не знаю, точно ли он – мой сын? 

Было бы слишком жестоко позволить мальчишке привязаться к себе, а потом отодвинуть его, отдать в чужие руки. Нет, я в любом случае не оставлю паренька, не брошу на произвол судьбы. Если выяснится, что он мне не родной, и окажется, что у него нет родственников, готовых забрать его к себе – постараюсь найти ему хорошую приемную семью, буду помогать.

 А если все же сын?.. 

Утром директор филиала, Егор Мироян, прислал за мной служебный автомобиль с водителем. Я сел рядом с шофером, парнем лет двадцати двух. 

– Доброго утра, Зиновий Фадеевич! Куда едем? – сразу же перешел к делу тот.

Вообще, мне следовало бы отправиться в офис…

– В больницу.

– Вам плохо?!

– Нет. Хочу узнать о состоянии одной женщины. Ее вчера на моих глазах сбила машина. И еще, наверное, придется съездить по адресу, где она живет – взять вещи для ребенка. 

– Так зачем вам самому ехать? Отправьте кого-нибудь! Вон, хоть секретаршу нашего шефа: она скорее с детскими вещами разберется.

– Это дельная мысль, – согласился я. – Давай тогда в больницу, потом в офис. 

– Слушаюсь!

В больнице ничего нового мне не сказали. «Состояние очень тяжелое, стабильное, подключена к аппарату искусственного легкого» – вот и все, что удалось узнать об Алевтине. 

Потом я заглянул в детскую травматологию, передал медсестре пакет с фруктами, йогуртами и печеньем для Никиты, сунул голову в палату, куда его определили. Мальчишка сидел на своей койке в застиранной, не по росту большой больничной пижаме, с подвешенной на груди рукой, и молча таращился в окно. На мое появление он не обратил внимания – даже не обернулся.

«С утра, как подняли, вот так и сидит. Молчит, ни с кем не разговаривает», – пожаловалась нянечка. 

Это меня насторожило. Отыскал лечащего врача Никиты, забросал его вопросами. 

– А что вы ждали? Стресс у ребенка. Хотите, покажу его неврологам и назначу консультацию у психолога, – пожал плечами врач. 

– Причем тут мои хотелки?! Вы же видите, что происходит! Конечно, зовите специалистов!

– Не волнуйтесь так, папаша. Лучше найдите время побыть с ребенком, – кинул в меня упреком доктор, и я поспешил замять разговор, пока не выяснилось, что Никита меня, в общем-то, и не знает. 

Наконец, добрался до офиса. Со своим ставленником Егором поделился всей историей – даже о том, что Никита, возможно, мой сын, умалчивать не стал. 

– Не знаешь, как тут у вас можно организовать проведение теста на отцовство? – озадачил вопросом. 

– Организуем, – кивнул Мироян. – У моей невесты матушка в облздраве работает, так что все решаемо. 

– Так ты у нас вдвойне ценный кадр! – порадовался я. – Сам сын депутата, и невеста у тебя не из простых. 

– На том стоим, – усмехнулся Егор. – Марину, секретаршу свою, я по указанному адресу уже отправил, так что о вещах для Никиты можете не беспокоиться: что не найдут, то купят и в больницу отвезут. 

– Благодарю. Расходы покрою. Давай тогда к нашим делам.

– Давайте, Зиновий Фадеевич. 

Как и обещал Мироян, вопрос с проведением теста на отцовство решился просто. У Никиты мазок на анализ забрали прямо в больнице, меня уже на следующий после разговора с Егором день пригласили посетить генетика, который принимал в единственной в Агранске частной клинике.

– Когда будут результаты? – уточнил я после того, как у меня во рту поскребли специальной палочкой с ершиком на конце. 

– Через пять дней, – «обрадовал» меня генетик. – Вот чек к оплате, касса на первом этаже в правом крыле.

– Ускорить нельзя? – получить результат хотелось как можно скорее.