Лёка Лактысева - Сломанная кукла

Я остановился. Мелкий подлетел, вцепился в мою ладонь:

– Не уходи!

Я перевел растерянный взгляд на Веронику. Та кивнула одобрительно – вроде как, разрешила остаться. 

Я присел, протянул к сыну руки. Он подошел, прижался, обнял меня за шею. Я обнял его в ответ. 

– Пойдем гулять? – спросил на ушко. 

– Да… – почти шепотом.

Господи! Как же тяжело дышать-то! Неужто сынуля опять перебрался ко мне в кровать и улегся спать у меня на груди?

– Никита, слезь с меня! Кит! – я попыталась повернуться, но все тело было сковано слабостью, пошевелиться не удавалось. Губы пересохли и еле двигались. – Кит, принеси воды маме…

– Тише, Алевтина, спокойнее! Все в порядке, сейчас немного смочим вам губы, – где-то сверху и сбоку прозвучал незнакомый женский голос. 

К губам прижалось что-то мокрое и холодное. Какая-то тряпица. С нее на язык упало несколько капель воды. Вместе с холодом на губах пришло и понимание, что я не дома. Тогда где я? И где Никита?!

– Кто вы? Где мой сын?! –  я попыталась открыть глаза, но мутная картинка тут же поплыла куда-то в сторону, вызывая тошноту. 

– Не спешите, Алевтина. Вы в больнице. Ваш сын в другом отделении, с ним все в порядке.

– Точно? Вы ничего не скрываете?! Я хочу его увидеть! – я пару раз моргнула, пытаясь прогнать муть, вдохнула поглубже и снова открыла глаза. 

В этот раз мне кое-как удалось сосредоточить взгляд на незнакомом женском лице. 

– Пожалуйста, дайте мне увидеть сына! – взмолилась я.

– Хорошо, но только завтра. Сегодня вам надо еще отдохнуть и окончательно отойти от действия препаратов, которые обеспечивали длительный сон. 

– Сон? Сколько я здесь?!

– Две недели. 

О-о-о…

Мне захотелось высказаться матом, но я не посмела ругаться при строгой женщине в белом халате. Посопела носом, кое-как справилась с шоком, потом все же не выдержала:

– И все это время мой сын тоже был в больнице? Вы же говорите, что с ним все хорошо!

– Да, он практически здоров, не считая последствий пережитого стресса. Отец о нем очень заботится!

– Какой отец?! У Никиты не отца! Я ращу его одна!

Теперь выражение растерянности, граничащей с шоком, появилось на лице врача.

– Но как же?.. он сказал, что вы сами… так, Алевтина, что последнее вы помните?

Я напряглась, начала перебирать воспоминания. 

...рождение Никиты. Выписка из роддома: меня пришла встречать соседка вместе с мужем и двумя своими сыновьями. Ор моей матери в телефонной трубке, когда я попыталась сообщить ей, что теперь у нее есть внук. Первый зубик у Никиты, его первый шаг и первое слово… Прививки, ясли, дни рождения, Новый год… 

Новый год! Совсем недавно!

Потом… не помню.

Стало страшно. Как можно не помнить?!

Уставилась испуганно на врача:

– Последнее, что помню – как отмечали новый год с соседями в общежитии! 

– Хммм… новый год, значит. А сейчас уже конец февраля. 

– Что?! – я хватанула воздух ртом, закашлялась, врач бросилась поить меня водой. 

Наконец, горло отпустило. 

– Что со мной случилось? Как давно? – потребовала я ответа.

– Вас сбила машина. Три недели назад. К нам в клинику вас перевезли две недели назад.

– В к-какую клинику? Я не в Агранске?! – откуда в нашем Зажопинске клиники?

– В Москве. 

– И Никита тут? Сын?

– И он тоже тут, да. Вчера вот приходил вместе с папой, стоял у окошка, смотрел на вас. 

Да что ж такое? Какой еще папа?! Кто выдает себя за отца моего ребенка?! Не мог же Зиновий объявиться? Да и откуда ему знать, что со мной случилось?

– Очень хочется взглянуть на этого папу, – выдавила я мрачно. Да я даже ни с кем не встречалась последний год: не до того мне было!

– Вот завтра и посмотрите. Они и сами рвались к вам прийти, но я запретила. Давайте-ка, отдыхайте, набирайтесь сил. Я зайду позже. 

Врач поправила какие-то проводки, трубки и вышла. 

Я осталась наедине со своими мыслями.

Мысли были панические! 

Я что – потеряла память? Всю, или только часть? Смогу ли я работать? И знают ли соседи и коллеги, что со мной произошло? Вдруг все решили, что я забрала сына и уехала, никому ничего не сказав?! Могли ведь и уволить за прогулы! 

Господи! Да я сойду с ума, если в ближайшее время не получу ответов на свои вопросы и не увижу Никиту – живого и здорового! 

До вечера время тянулось невыносимо медленно. Я против воли то и дело засыпала. Меня, словно сговорившись, постоянно будили: приходили какие-то специалисты, о чем-то расспрашивали, сгибали мои руки и ноги, кололи кожу иголками и махали перед носом резиновым молотком. Потом говорили что-то умное, что пролетало мимо сознания, обещали, что я обязательно поправлюсь, и уходили.

Вечером заботливая санитарка или медсестра, которая представилась Валентиной, принесла ужин: куриный бульон. Наверное, он был хороший. Во всяком случае, выглядел золотистым, прозрачным. Однако мой желудок принимать его отказался: меня вывернуло после третьей ложки.

– Ну, ничего, ничего. Потихоньку начнешь есть, – бормотала Валентина, убирая испачканную пеленку с моей шеи. 

До утра я продремала, изредка просыпаясь от больничных шумов: где-то за стенами кто-то ходил, переговаривался, по полу катали что-то тяжелое, над ухом попискивали какие-то аппараты. На лицо давила маска из прозрачного пластика. Врач объяснил, что через нее мне подают кислород. 

Наконец, прошел завтрак, прошел обход. Ко мне заглянул мужчина в хирургическом костюме, объявил, что сегодня мною занимается он. 

– Кстати, к вам пришли. Готовы принять посетителей?

– Кто пришел? – я попыталась приподнять голову.

– Лежите-лежите! Давайте-ка я сделаю вам повыше… – врач нажал какую-то кнопку, и верхняя часть койки медленно поползла вверх. – Ну, вот. Так, думаю, будет достаточно.

– Кто пришел?! – напомнила я. 

– Ваш сын, Никита, и его отец. Готовы их увидеть? В палату не пущу, но через стекло сможете на них посмотреть.

– Да! –  я повернула голову, уставилась в нетерпении на стеклянную стену.

Врач вышел, а через пару мгновений вернулся, ведя за собой Никиту. За руку моего сына держал…

Не может быть! Зиновий?!

* * *

Я заметалась взглядом между сыном и его отцом. Никита выглядел вполне здоровым, только чуть бледным, да еще щёчки стали не такими круглыми, словно сынуля немного похудел. Ничего! Встану на ноги – мигом откормлю! 

Зиновий…

Я помнила его гладким, холеным и довольным жизнью, со смешинками в глазах, которые позднее, когда мы уединились, сменились огнем страсти. Пять лет назад он был похож на датского дога – сильного и ухоженного. Игривого и даже ласкового.

Сейчас на меня смотрел совсем другой человек. Его замкнутое лицо и холодный цепкий взгляд заставили меня поежиться. Темная трехдневная щетина на впалых щеках, хмурая складка между бровей – все говорило о том, что рядом с моим сыном стоит не домашний пёс – матерый хищник вроде степного волка!

И все же… моя кожа покрылась мурашками, вспомнив прикосновения его рук. Нет! Сейчас я была не в состоянии желать интимной близости, но человеческой близости мне очень не хватало! Как бы я хотела, чтобы этот суровый мужчина подошел, обнял меня, прижал к груди и сказал, что все будет хорошо!

За пять лет я очень устала быть сильной. Если бы не сын...

Никита, вырвав у Зиновия руку, потопал к стеклянной стене. Ему наперерез бросилась медсестра:

– Залапаешь, следы останутся!

Зиновий сделал один-единственный шаг вперед и в сторону и заслонил плечом Никиту.

– Залапает – помоете. – Его голос донесся до меня через приоткрытую дверь. Он звучал низко и хрипло, слова были короткими и рублеными. 

Где так понравившаяся мне манера растягивать гласные, словно он поет? Какая трагедия должна была произойти в жизни этого мужчины, чтобы он так изменился? Но Никита, несомненно, очень доверял отцу, успел привязаться к нему! Да и сам Зиновий явно готов был защитить ребенка от всех – даже от медсестры. 

На сердце потеплело. Не представляю, откуда взялся Зин, как узнал о нас с Никитой, но теперь я знала точно: теперь у Никиты есть не только мама, но и папа. Мой Кит не останется один, даже если меня снова собьет какая-нибудь машина. 

Я послала Зину благодарную улыбку.

Он нахмурился еще больше, сжал губы, отвел взгляд…

Почему? Я что-то не так сделала? 

Перевела взгляд на сына. 

Никита стоял, прижавшись к стеклу носом, ладошками, всем своим хрупким детским тельцем. Его темные глазищи – точная копия отцовских – не мигая, смотрели на меня, на ресницах медленно собирались крупные слезинки. 

Я с усилием подняла непослушную руку, сдвинула с лица кислородную маску.

– Не плачь, сынок. Люблю тебя! – прошептала хрипло. 

Не знаю, услышал ли Никитка мои слова через приоткрытую дверь, или прочел по губам, но в ответ вжался в прозрачную стену, зашевелил губами:

– Мама! Хочу к тебе! 

Я тоже хотела, очень хотела увидеть Никиту ближе, дотронуться до него, приласкать своего Китеныша… 

Перевела беспомощный, полный мольбы взгляд на Зиновия. 

Тот будто понял, обернулся к медсестре, заговорил, указывая рукой то на сына, то на меня. Медсестра затрясла головой отрицательно, потом выскочила из комнатки за стеклом в коридор, а через пару минут вернулась с моим врачом. Тот, похоже, подтвердил запрет. 

Я поникла. 

– Не плачь, Кит! Мы скоро будем вместе, – пообещала сыну. 

Никита продолжал беззвучно плакать.