– Нет, чувствует он себя неплохо. Правда, устал и я уложила его спать пораньше. 

– Хорошо. Сейчас пришлю номер детской скорой помощи. Если что – вызывай бригаду, пусть осмотрят его. 

– Как скажете. Но насчет Нафисы все же…

– Вечером, Марина. Звони, если Никите станет хуже: я приеду. 

– Ладно.

– Тогда все. – Я сбросил звонок и вернулся к делам, хотя мысли о сыне не оставляли меня ни на минуту.  

Кое-как раскидав до конца рабочего дня все задачи, которых было по самую маковку, я помчался домой. Даже запланированный визит к дяде Родиону, которого со дня на день обещали выписать из отделения реабилитации, пришлось отодвинуть на другой день. 

Коттедж встретил меня тишиной. Даже не верилось, что в этом доме живет ребенок.

Желая скорее увидеть сына, я бегом поднялся на второй этаж, без стука ввалился в детскую. Никита сидел на ковре в игровом уголке и тихо копошился в игрушках. Няня сидела тут же в кресле и, водрузив на нос изящные очки в явно недешевой оправе, листала какой-то глянцевый журнал.

– Никитка! Сын! Как ты? – я подошел, присел возле мальчика. 

– К маме… – ответить мне было нечего, да интересовало совсем другое.

– Сын! Скажи, у тебя где-нибудь болит?

Никита отрицательно мотнул головой, отвернулся, взял и прижал к груди любимого слоненка. 

– Полдник он съел, рвота не повторялась, – доложила Марина. – Но я все равно считаю, что узбечка не должна отвечать за питание четырехлетнего ребенка! Она не может нормально готовить…

– Марина, давайте вопросами подбора персонала буду заниматься я сам. А вы занимались бы ребенком, а не журнальчиками. 

– Он под присмотром! 

– Вы могли бы вывести Никиту во двор!

– Но он и без того плохо себя чувствует, а на улице прохладно! Кстати, ему пора ужинать. Никита, складывай игрушки и пошли мыть руки! – женщина отложила в сторону журнал, сняла очки и поднялась с кресла. 

Никита покорно убрал пару машинок в ящик тумбы, слоненка пристроил на свою кроватку и молча пошел в ванную. 

Я тоже поспешил к себе – умыться и переодеться.

– Встретимся за ужином, сынок, – пообещал ребенку. 

Еду из тарелки Никиты, поданной расторопной Нафисой, я вначале попробовал сам, а уж потом разрешил ужинать мелкому. Рисовая каша показалась мне очень даже приличной – в меру рассыпчатой, свежей. Приготовленные на пару куриные котлеты тоже были вполне съедобными. Так что на косые взгляды Марины в сторону нашей домработницы я решил внимания не обращать.

* * *

Вечер прошел спокойно. В девять Марина уложила Никиту спать. Я устроился в своей спальне – дверь в дверь с комнатой сына. В одиннадцатом часу вечера мне послышался кашель и плач. Я поспешил в детскую, щелкнул выключателем, зажигая верхний свет. 

Картина передо мной предстала печальная и пугающая: Никита сидел в грязной от рвоты пижамной рубашке, отодвинув от себя, насколько можно, испачканную подушку и одеяло, и заливался слезами. 

– Тише, мой хороший, тише! Ничего страшного не произошло! Сейчас мы тебя переоденем, умоем, постельку перестелем, и все будет хорошо! – бросился к пацаненку я. 

Следом за мной ввалилась и заспанная, растрепанная Марина.

– Что тут происходит?! 

– Никиту вырвало.

– Ну вот! Я же говорила!.. – женщина метнула в меня полный торжества взгляд. – Нафису надо увольнять! Кстати, пойду, позову ее. Пусть убирает!

– Не надо. Я сам все сделаю. И вы тоже можете идти, Марина. Я побуду с сыном, пока он не уснет. 

– Как скажете. – Марина пожала плечами и выскользнула за дверь.

У меня появилось огромное желание уволить ее. И я даже решил, что все-таки сделаю это, но утром. А сейчас мне нужно было заняться сыном.

Умыв и переодев мелкого, я усадил его в кресло, укутав в плед. Перестелил постель. Приоткрыл окошко, чтобы выветрить неприятный запах.  Уселся, взял ребенка на руки, прижал к себе. 

– Что с тобой такое, сынок? Давай ты не будешь болеть, ладно? Я ведь не прощу себе, если с тобой что-то случится...

В этот вечер Никита уснул у меня на руках, а я не смог, не решился уложить его в кроватку и уйти. Так и сидел, прижимая к себе укутанное в плед тельце мирно посапывающего малыша. То дремал, то пытался понять, с чего бы вдруг совсем еще недавно крепкому и здоровому ребенку стало плохо. Кроме предложенного Мариной объяснения по поводу некачественной готовки, ничего не приходило в голову. 

На следующий день Никиту снова рвало. Я сорвался с работы. Примчался домой. Уволил Нафису. Следом уволил Марину, которая явно не понимала, что она – всего лишь наемная прислуга, и намекала, что готова сама заняться поисками домработницы. 

Потом повез Никиту в ту самую клинику, где он уже лежал, когда Алевтина находилась в реанимации. Сына согласились госпитализировать и пообещали полное и всестороннее обследование. 

– Не беспокойтесь, Зиновий Фадеевич! Ничего непоправимого случиться с мальчиком не должно было. Всякие врожденные проблемы проявляются намного раньше, чем в четыре года! – заверил меня заведующий отделением детской терапии. – Осмотрим сами, пригласим на консультацию других специалистов… Поставим Никиту на ноги!

Когда я отдал сына в заботливые руки медиков – он даже не пикнул. Равнодушно позволил себя переодеть. Покорно пошел за медсестрой, которая поймала его маленькую ладошку и повела прочь от меня. Сын даже не оглянулся!

Вернувшись в опустевший коттедж, я впервые за многие годы в одно лицо распил литровую бутылку коллекционного виски, кое-как добрался до своей спальни и провалился в беспробудный сон. По-другому все равно не уснул бы. Я устал терять. Мать. Отец. Жена… неужели теперь и сын?! Изгнать из головы эти страшные мысли мог только вискарь. 

...Пока Никита проходил обследования, я занялся поисками новой няни и новой домработницы. На этот раз решил действовать без спешки и вдумчиво. Даже попросил помощи у дяди Родиона. Он как раз выписался из больницы и очень переживал, что теперь в больницу угодил внук. 

– Давай, я пока поживу у тебя, сын. Буду собеседовать, пока ты в офисе делами занимаешься. А от Алевтины что слышно?

– Ничего. Вот хочешь верь, отец, хочешь – нет, но она позвонила за все это время всего один раз! И я ей дозвониться не смог.

– Ох, не нравится мне это, Зин. Зря ты девочку одну оставил. Не помог, оттолкнул, с сыном разлучил. А если с ней что-то случилось? Ты хоть понимаешь, что сын тебе этого ни за что не простит, когда подрастет и все поймет?

– Не трави душу, отец! Нам бы сейчас жизнь наладить. С остальным потом разберемся…

– А потом поздно будет!

Сил спорить со стариком не было. Я отмолчался, и продолжал отмалчиваться дальше всякий раз, когда заходила речь о Тине. Я и без того сделал для нее больше, чем нужно: с того света вытащил, от обузы освободил. Пусть налаживает свою жизнь, как умеет! Вот только бы про сына еще не забывала бы! Горе-родительница…

Дядю Родиона переселять в свой загородный коттедж я отказался. Даже на время. Лучше мы к нему в гости будем ездить. Я уже слишком взрослый, чтобы жить с родителями. Поиски новой няни и новой домработницы шли туго. Ни одна претендентка не казалась мне достойной доверия и способной дать сыну то, что ему так необходимо – тепло и заботу. 

Новости из клиники, где лежал сам Никита, одновременно и радовали, и огорчали. Ребенку проводили одно исследование за другим, и не находили никаких отклонений от нормы. 

Пацаненка между тем продолжала мучить рвота. Чтобы поддержать его растущий организм, сыну прописали какие-то питательные капельницы, и теперь он по нескольку часов в день вынужден был проводить в койке, с привязанной рукой. Мелкий снова замкнулся и отказывался разговаривать. 

Я бесился и сходил с ума от того, что не понимал, что происходит, и не знал, как это изменить. Срывался на подчиненных, грубил дяде Родиону. Не спал по ночам и бродил тенью по снова опустевшему коттеджу.

Наконец, все обследования, какие только можно, были сделаны. Заведующий отделением детской терапии пригласил меня на беседу к себе в кабинет. Там я с удивлением увидел свою старую знакомую: педагога-психолога Веронику. 

– Здравствуйте, Зиновий Фадеевич, – встала она с кресла, чтобы поприветствовать меня. – Помните меня? Представляться заново не нужно?

– Да, помню, Вероника. Добрый день. А вы что тут делаете?

– Это я пригласил нашего штатного психолога, – заговорил заведующий. – Думаю, Вероника сумеет лучше, чем кто-то другой, объяснить вам суть проблемы, выявленной у Никиты.

– Значит, все-таки поставили диагноз?! Что с сыном? – оглянулся я на мужчину.

Однако вместо него ответила Вероника.

– Без дополнительных разъяснений диагноз вам вряд ли что-то скажет, Зиновий Фадеевич. Мы считаем, что у Никиты депривационная анорексия.

– Анорексия? – я сумел узнать и повторить только второе слово. – У Никиты?! Но…

– Может, присядете? – указал мне на второе кресло заведующий, а сам прошел мимо и уселся за свой стол. 

Вероника опустилась в кресло напротив меня. Взглянула с сочувствием и одновременно с настороженностью.

– Могу я задать вам вопрос, Зиновий? – аккуратно поинтересовалась, как только я устроился. 

– Да, пожалуйста.

– Где мать Никиты? Я помню, что она лежала у нас в клинике, но вроде бы ее выписали с выздоровлением. 

– Да, Алевтина поправилась… – я с недоумением уставился на Веронику: ну, и при чем тут мать моего сына?!

– Тогда почему Никита с вами, а не с ней? Как вышло, что мать и сын оказались порознь? – Вероника продолжала задавать неудобные вопросы, вместо того, чтобы рассказывать мне о Никите!

– Вообще-то, мне обещали разъяснить суть диагноза! – вспылил я.