Плетнев открыл рот, будто собираясь что-то сказать. Вздохнул, сглотнул – и промолчал. 

А уже поздно вечером, когда Никита уснул, а я вышла из детской, чтобы идти к себе, Зиновий поймал меня в коридоре. Опять – в коридоре! 

Я возмутилась: неужели он думает, что меня можно купить розой и дорогущей игрушкой? Жила я без смартфона двадцать пять лет – и еще столько же проживу! 

Все это я и высказала тут же, не сходя с того места, где остановил меня мужчина.

Плетнев выслушал меня внимательно и серьезно. Покачал головой как-то устало:

– Ты ничего не должна мне, Тина, и я ничего не требую. Но попросить-то могу?

А потом был поцелуй. 

Еще более жадный, чем тот, первый. И желанный – для меня не меньше, чем для Зиновия. 

Я, разумеется, не забыла свои обиды: раны все еще были слишком свежи. И злость моя на Плетнева никуда не делась. Но и отказаться от всего, что происходило между нами, я не нашла в себе сил. Чувствуя, как завелся мужчина, вбирая в себя всем телом его жар, его страсть и нетерпеливые ласки, решилась: будь что будет!

Моя спальня оказалась ближе. Наверное, поэтому мы в ней и очутились. Как – не помню. Зато в памяти остались, впились в нее шипами со сладким ядом, короткие обрывки воспоминаний.

… Плетнев распускает мою и без того совсем свободную косу.

… я толкаю мужчину на свою кровать. 

… влажные, наглые, бесстыдные поцелуи, от которых меня выгибает дугой. 

… я впиваюсь ногтями в гладкую сильную спину, провожу по ней сверху вниз, наверняка оставляя красные болезненные дорожки. 

Плетнев вздрагивает, морщится, но продолжает удерживать меня под собой, а его губы шепчут с запинкой:

– П… пы-равильно… заслужил. Все заслужил. Все – искуплю...

* * *

Отрезвление наступило утром, когда Зиновий на глазах у сына и няни поцеловал меня и уехал на работу.  

– Вижу, ты все же решилась, – беззлобно хмыкнула няня, помогая мне загружать в посудомойку грязные тарелки. – Вот и замечательно. Вам бы еще расписаться, узаконить свои отношения, а то не дело это: у вас ребенок уже растет, а вы все хвостами друг перед другом вертите…

– Елена Михайловна! Давайте не будем! – взмолилась я. – От того, что случилось, все только сложнее стало!

– Ну, да… мужика в ЗАГС затащить – это непросто, – с видом умудренной жизнью женщины, покивала та. 

– Да не в ЗАГСе дело… – я оглянулась, нашла взглядом сына. – Никита, беги наверх, переодевайся: пойдете погуляете с няней, пока солнышко утреннее, не злое. 

Елена Михайловна намек поняла. Снова хмыкнула, но пошла вслед за Никитой к дверям:

– Идем-идем, мальчик мой. Пусть мама делами занимается, а мы с тобой воздухом подышим. 

Сын с няней ушли. Я поставила вариться бульон на суп, запустила стирку и робот-пылесос. Принялась крошить овощи на салат. 

Руки были заняты делом, а голова – мыслями.

… что дальше? Как себя вести с Плетневым после того, что было ночью? Чего он добивается? Или уже всего добился и теперь успокоится, отстанет? Это было бы… больно. Хотя не так больно, как тогда, когда он увез Никиту. 

И что означали его слова про искупление?

Успокаиваться Зиновий не планировал. Это стало ясно в тот же день. Точнее, вечер. 

Явился мужчина, как повелось в последнее время, к ужину. Снова – не с пустыми руками. Вручил мне коробку бельгийского шоколада и пакет из супермаркета. 

– Давайте сегодня вечером отпустим няню и вместо детских книг посмотрим вместе какой-нибудь хороший фильм. Я тут попкорна купил – сумеешь приготовить?

– Сумею, – кивнула я.

В пакете обнаружилась не только кукуруза для приготовления лакомства. 

Зиновий не мелочился: купил и колы, и мартини, и фруктов, и пару видов сыра неизвестных мне сортов. Никиту тоже ждал небольшой подарок: игрушечный динозавр, которыми сын увлекался, как многие современные дети. 

Няню мы отпустили отдыхать сразу после ужина. Я быстро приготовила попкорн, пересыпала в пару пластиковых ведерок из-под солений. С ними и с прочими лакомствами и напитками мы переместились в гостиную, оснащенную домашним кинотеатром. 

Плетнев лично отыскал на ютубе какую-то семейную романтическую комедию. Усадил нас с Никитой на диван, сам задернул шторы, включил неяркий свет и тоже уселся рядом. 

Фильм был милым. Попкорн громко хрустел на зубах. Никита пил колу, мы с Зиновием – мартини, смешанный с апельсиновым соком и сдобренный льдом. 

Более тихого и уютного вечера в моей жизни еще не было! 

От улыбок Зина, от его руки, приобнявшей меня за плечи, исходило тепло, которое как-то исподволь плавило мои обиды, превращало их острые болезненные иглы в безвредные лужицы под нашими ногами.

– Никита уснул, – шепнул мне мужчина, когда фильм почти закончился. – Я отнесу его наверх, в детскую…

– А я приберу тут, – кивнула ему согласно. 

– Потом приходи ко мне… – Зин поднял Никиту на руки и замер, дожидаясь моего ответа. Уверенным в том, что я соглашусь, он не выглядел. Заметил тень сомнения на моем лице. Закрыл на мгновение глаза. Пригрозил, пытаясь улыбнуться: – иначе я приду к тебе. 

– Ладно. Давай сегодня у тебя, – моя шутка развеяла возникшее было напряжение. 

Как и обещала, я прибрала в гостиной, потом вышла на порог дома, подышала вечерней прохладой, пытаясь собраться с мыслями и настраиваясь на серьезный разговор. Только потом поднялась наверх. Заглянула в спальню Зиновия:

– Ты долго, – мужчина встал мне навстречу, подошел, положил руки на плечи. 

– Всего-то минут пятнадцать, – я обхватила пальцами его запястья, вынуждая освободить меня. 

– Что-то не так? – Плетнев неохотно опустил руки. Глянул на меня вопросительно и немного тревожно. 

– Все не так, Плетнев. Думаю, нам стоит поговорить...

* * *

Зиновий склонил голову, но остался стоять вблизи. 

– Поговорить… – тихо произнес он. – Да, разумеется. Только…

– Только – что? – мне не хотелось ссориться с мужчиной после прекрасного вечера, который он устроил. Это было бы черной неблагодарностью с моей стороны. 

– Иногда лучше разговаривать в горизонтальном положении. Тогда не так просто взять и отдалиться друг от друга.

– Предлагаешь прилечь? – я растерялась и замерла, не зная, как поступить. 

– Да. – Плетнев перехватил мои руки, притянул меня к себе – мягко, но настойчиво. 

Я не сопротивлялась, и Зиновий воспользовался этим: его губы тут же прижались к моей шее, проложили дорожку поцелуев от ключицы до мочки уха. Краешком ума я понимала, какое продолжение последует за этими ласками. 

Наверное, мне стоило прекратить все это и настоять на разговоре. Но я чувствовала, как стремится к близости обнимающий меня мужчина. Проблема была в том, что мне этого хотелось не меньше!

– Иди ко мне, – Плетнев с хриплым стоном увлек меня за собой на кровать, усадил к себе на колени и продолжил осыпать ласками. 

И снова время раскрошилось, разлетелось на осколки. Все вокруг утратило значение, кроме сильного тела, с которого куда-то исчезла вся одежда. Кроме ритмичных движений, порождавших во мне такую бурю ощущений, что я потерялась в них, как в бурлящих волнах… 

– Так о чем ты хотела поговорить, Тина? – спросил Плетнев через некоторое время, устраивая мою голову на своем плече.

Этот вопрос вернул меня с небес на землю. Но теперь он казался не таким важным, как всего полчаса назад. И все же я собралась с силами и задала его:

– Зачем это все, Плетнев?

– Что – все? – решил уточнить Зиновий. 

– Зачем цветы, подарки, ухаживания? Мне приятно, не буду скрывать, но – зачем? Чего ты добиваешься? – я приподняла голову с его плеча, поймала взгляд серых глаз… В них застыло какое-то незнакомое мне выражение открытости и ранимости. 

– Я хочу тебе понравиться, Тина. – Признание далось Плетневу непросто. 

– Понравиться?.. – окончательно растерялась я. 

– Да. Мы с тобой знакомились дважды. И оба раза начинали не так и не с того. Пора это исправить. Я готов исполнить любое твое желание. Скажи, чего ты хочешь?

И тут все мои обиды, о которых я, казалось, забыла, вдруг ожили, обожгли глаза слезами.

– Чего я хочу, Плетнев? –  я взвилась, как ужаленная. – Ты правда хочешь знать, чего я хочу?!

– Тина… пожалуйста...

Не знаю, что собирался сказать Зиновий. Мне было не до этого. Слова рвались из меня вместе с рыданиями:

– Я хочу быть матерью своему сыну! Хочу работать там, где сама решу, а не жить в твоем доме из милости! Никакие твои подачки не заменят мне этого! Ты дашь мне это?!

– Тише, прошу тебя, Аля! – я даже замерла, когда Плетнев вдруг назвал меня не Тиной, а Алей. В его голосе было столько мольбы, нежности и смирения! – П… пы-рости меня, девочка!  Я знаю, что виноват. Знаю! Иди ко мне!

Прежде, чем я успела на что-то решиться, мужчина сел, обхватил меня обеими руками, прижал к своей груди и начал медленно покачиваться, словно пытаясь убаюкать мою боль. 

– Дай мне шанс все исп...пы-равить, – попросил он шепотом, от которого у меня по спине побежали мурашки. – Только не отталкивай, слышишь?

Отталкивать сил не было. Говорить – тоже.

Из глаз таки хлынули слезы – так давно сдерживаемые.

Я рыдала… на груди у своего обидчика.

Изливала на него боль и горе, которыми было переполнено мое сердце.

…Сильные мужские руки, бережно поддерживающие и поглаживающие меня, слегка подрагивали. 

– Все будет хорошо, Аленька… Верь мне! Все будет хорошо!

Я верила. Наверное, потому что очень хотела верить. Потому что больше верить было некому. 

Зиновий снова уложил меня. Устроился рядом, обвил руками, зарылся лицом в мои волосы, тяжело, взволнованно дыша.