Лёка Лактысева - Сломанная кукла

– Давай, – с облегчением кивнула Аля. 

Расплатившись и спрятав в карман футляр с приобретением, я снова медленно, слегка опираясь на руку Алевтины, добрел до машины. 

– Назад, в клинику? – поинтересовалась Тина.

– В ЗАГС, – скомандовал я водителю, и это стало ответом на ее вопрос. 

– А… ты хочешь… – Тина отчего-то побоялась озвучить свои предположения. 

Мне тоже стало волнительно. 

– Ты ведь согласилась стать моей женой… – то ли спросил, то ли напомнил ей, – зря, что ли, мы кольца купили?

– Согласилась.

– Значит, нужно подать заявление. И я больше не намерен это откладывать! – если бы Аля попыталась возразить – не знаю, как бы я к этому отнесся.

К счастью, она не стала оспаривать мое решение. Только кивнула сама себе:

– Так вот зачем ты насчет паспорта спрашивал!

– Догадливая, – протянул я, поднял руку, погладил ее щеку костяшками пальцев. 

Алевтина еле заметно улыбнулась и прикрыла глаза, откровенно наслаждаясь моей лаской. Потом повернула голову, поймала губами мою ладонь и легонечко пощекотала ее кончиком языка. Я задохнулся от острого эротического ощущения. Похоже, истосковался по близости с Алькой настолько, что даже это почти невинное прикосновение привело меня в состояние боевой готовности. 

– Рискуешь, любимая. Я ведь могу попросить отвезти нас не в ЗАГС, а в отель… на пару часов… 

– Меня уволят за прогул! – тут же запротестовала Алевтина.

– Все равно через неделю увольняться, – я посмотрел на свою женщину вопросительно. – Ты ведь не собираешься и дальше драить больничные полы и туалеты? Я знаю, что у тебя весьма неплохая специальность. Если вдруг захочешь работать, думаю, я сумею подобрать тебе вакансию у нас в «Некст Мобайл»

– Это было бы грандиозно! – Аля засияла, как лампочка. 

Лучше бы она так радовалась, когда узнала, что мы едем покупать кольца и подавать заявление. Вспомнилось, как первая жена, Евгения, предпочла избавиться от ребенка, лишь бы не потерять должность. Настроение стремительно испортилось. 

«Нет! Алевтина – не Женька! – прикрикнул я на внутренний голос, который не ко времени завопил о том, что женщинам доверять нельзя, и всем им нужно лишь одно: деньги и положение. – Аля любит меня и уже родила мне сына. И еще родит!»

– Зин? Ты что? Тебе плохо?! – звенящий тревогой женский голос заставил меня очнуться. – Может, все же в больницу, а в ЗАГС – в другой раз?

Я обнаружил, что сижу, сжимая со всей дури побелевшими пальцами тонкое запястье Алевтины. 

– Все нормально. Едем, куда собрались, – прохрипел севшим голосом. 

– Ты побелел весь… точно ничего не болит?

– Нет. Все в порядке, – соврал я.

Оказалось, даже ожоги заживают быстрее, чем то, что сделала со мной Евгения. Но Аля уже достаточно пострадала от меня и моего недоверия! Больше я не позволю себе обижать ту, ради которой захотел жить дальше!

Мне удалось задвинуть воспоминания и начать думать о будущем. Заявление, которое мы в этот день все же подали, очень этому помогло, как и встреча с Никитой, которого привез ко мне в гости дядя Родион. 

Засыпая вечером, я сказал себе, что даже если Никита будет нашим с Алевтиной единственным ребенком, это все равно намного больше, чем я когда-либо мечтал. Но мысль о том, чтобы увидеть свою любимую женщину беременной, с круглым животиком, засела в сердце прочно…

Какое же это счастье – чувствовать себя любимой, желанной, необходимой! Рядом с Плетневым я чувствовала это постоянно: каждую минуту! Мое сердце таяло, когда я ловила на себе его взгляды, полные невысказанных чувств. 

На людях Зиновий пытался сдерживаться, старался казаться суровым и сдержанным, но то и дело срывался, тянулся ко мне, чтобы обнять, дотронуться, приласкать. 

Чем ближе становился день выписки, тем сильнее нарастало между нами притяжение. Мне иногда казалось странным, что воздух не искрится от тех молний, что летают между нами!

Наконец, настал долгожданный день: моего любимого мужчину отпустили домой. К этому времени он уже довольно твердо стоял на ногах, мог свободно передвигаться без поддержки и даже подниматься на пару этажей по лестнице. 

Понятно было, что ему еще предстоит восстанавливать свою физическую форму, заново наращивать истаявшие за время болезни мышцы. Но главное – он был жив, почти здоров и, судя по улыбке, которая теперь появлялась на его лице намного чаще даже, чем до пожара – счастлив. 

В день выписки я приехала за Плетневым одна на служебном автомобиле, за рулем которого был личный водитель Зиновия. Думала, что поедем всей семьей, но Родион Зиновьевич посоветовал:

– Дай Зину побыть с тобой и только с тобой, освоиться в отремонтированном доме, а потом уж заберете Никиту и устроим праздник. 

Совет показался мне мудрым, и я не стала настаивать на своем.

Вдвоем с Зиновием мы приехали в его коттедж на Николину гору. Водитель помог внести сумки и Зин тут же отпустил его. Сам несколько минут стоял почти у самых ворот, разглядывая дом: заново оштукатуренный, с фасадом, окрашенным в бледно-терракотовый цвет, с новыми деревянными стеклопакетами в окнах левого крыла. 

Я даже забеспокоилась: вдруг Зиновию не понравятся те изменения, которые мы с Родионом Зиновьевичем внесли в дизайн коттеджа, пока Зин был прикован к койке? Правда, он сам разрешил нам делать все так, как посчитаем нужным, и все же…

– Тебе не нравится дом, Зин? – я брелоком закрыла ворота за отъезжающим мерседесом и подошла к Плетневу. 

– Мне не верится, что он выглядит, как новенький. Будто и не было ничего… – с каким-то непонятным выражением ответил мужчина. Взял меня за руку. – Пойдем, покажешь, как внутри.

На первом этаже, который почти не пострадал от огня, показывать было нечего. Я нарочно провела Зина мимо гостиной, где его ждал небольшой сюрприз от сына. Мы поднялись на второй этаж. Остановились на верхней площадке. 

Я не знала, куда свернуть: в левое крыло, где был пожар, или в правое, куда перенесла все спальни: для Зиновия, для себя, для Никиты и, возможно, для новой няни. 

Зин несколько мгновений стоял, переводя дыхание, потом сам выбрал направление и решительно свернул туда, где все случилось.

Первым делом заглянул в бывшую детскую. Замер на пороге, оглянулся на меня с потрясенным выражением лица:

– Это что? Зачем все… – он замолк, прошел в комнату. 

Я встала на пороге, наблюдая за тем, как мужчина недоверчиво рассматривает устланный специальным износостойким покрытием пол, проводит ладонью по сияющим металлическим стойкам тренажеров.

– Я консультировалась с разными специалистами, Зин. Здесь есть все, чтобы ты мог заниматься и восстанавливать форму. Да и мне не помешает иногда покрутить педали велотренажера. 

– Неожиданно. Но замысел хороший. В фитнес-клуб я сейчас точно не готов ходить, – Плетнев, наконец, отмер.

Я с облегчением выдохнула: не разозлился! Оценил замысел!

– Можно будет нанять для тебя персонального тренера, – рискнула высказать еще одну идею. 

– Можно… завтра обсудим это, ладно? – Зин взъерошил отросший ежик волос на своей голове, направился к выходу. – Показывай, что еще придумали.

– А вот тут, – я толкнула дверь в свою бывшую спальню, – теперь домашний кинотеатр. Напротив – две гостевые спальни. 

– А наши комнаты?

– В правом крыле. Ты, наверное, хочешь к себе? В душ, переодеться?

– Угадала. – Зиновий обнял меня за плечи. – Поможешь мне?

– Разумеется!

Я отвела Зина в его спальню, помогла раздеться, набрала для него ванну и добавила в нее морской соли. 

– Отмокай, а я пока разберусь с вещами. Что в стирку, что в химчистку, что в шкаф. Кстати, обед готов, помоешься – можно будет поесть.

– Ты больше не домработница, Аля, – мужчина поймал меня за руку, останавливая. – Ты не обязана делать все это…

– Мне приятно заботиться о тебе, Зин, – просто сказала я. 

Кто бы мог подумать, что эти слова взорвут Плетнева изнутри, заставят его заморгать, засопеть и сжать меня в объятиях. Несколько минут он только и мог, что прижимать меня к своей груди и громко дышать мне в плечо.

Наконец, он справился с очередным наплывом чувств. 

Такие наплывы после болезни случались у него нередко, и я гадала: это от того, что он ослаблен и истощен тяжелой болезнью, или от того, что вдруг расслабился, когда поверил, что я люблю его, и стал показывать намного больше, чем раньше? Как бы то ни было, такой Плетнев – более открытый и более уязвимый, был мне роднее и ближе. 

Оставив Зиновия смывать с себя запах больницы, я быстро разобрала его сумки с вещами, разогрела заранее приготовленные блюда и накрыла стол в гостиной. 

Зин спустился туда, как раз когда я сняла фартук и пристраивала на стол рисунок Никиты, вставленный в рамочку.

Мужчина подошел, обнял меня со спины. От него пахло чистым телом и морским бризом. Я с удовольствием вдохнула в легкие этот знакомый, будоражащий аромат. 

– Никита рисовал? – Зин взял в руки листок в рамке. 

На нем был изображен вполне узнаваемый пожарный, а сбоку красовалась надпись: «Мой папа – герой!»

Плетнев несколько мгновений молча разглядывал картинку, потом поставил обратно на стол:

– Заберу к себе в комнату, – проговорил растроганно. – Если однажды вдруг покажется, что с чем-то не справляюсь, эти слова вернут мне силы. 

После обеда я уговорила Зина прилечь отдохнуть: он и так выдержал серьезную нагрузку. Пока мужчина отдыхал, я убрала со стола, поставила готовиться ужин и даже сама успела сбегать в душ. 

Вечером, после тихого ужина на двоих, мы с Зином оказались в коридоре между дверями его и моей спальни. Я остановилась, не зная, то ли пожелать ему доброй ночи и уйти к себе, то ли отправиться спать к нему. У меня были опасения, что Зиновий пока недостаточно окреп для интимной близости, и не хотелось задеть его самолюбие такими подозрениями.