Скучала сильнее, чем планировала.

Он чувствует мое состояние и обнимает крепче. Его рука заметно напрягается, образуя вокруг меня стальную защиту. Мы ничего не говорим друг другу, даже банальные приветствия не слетают с губ. Мы не виделись, не созванивались и не переписывались ровно неделю после того, как он подарил мне розу. За это время накопилось много невысказанных мыслей и невыраженных эмоций, но в итоге хочется молчать. Он здесь, со мной, остальное позже.

В машине жарко. Примерно через полчаса Андрей снимает куртку, он одет в тонкий темный свитер и джинсы.

— Можешь тоже снять пальто, ехать долго, — предлагает мне. Я радуюсь новости, потому что просто ехать с ним в тишине и спокойствии — очень хорошо, это намного лучше, чем слоняться по квартире одной или успокаивать родителей, повторяя одно и то же.

Андрей помогает мне раздеться. Я удобно устраиваюсь на его груди, пока он обменивается общими фразами с водителем, которого зовет Лешей. Затем говорит с Богданом, который обращается к нему как к боссу, что, в общем-то, логично, ведь именно Осадчий оплачивает его услуги.

— Взгляд нехороший у него, — говорит Богдан осторожно, и я понимаю, о ком речь. — Но хвост-то прижал. Видно было, что не ожидал. Заявился хозяином, а бежал, как щенок.

— Глаз с нее не спускай.

— Разумеется.

Они говорят обо мне так, будто меня здесь нет, и отчасти я понимаю, зачем Андрей это делает: чтобы я боялась и не совершала глупостей. Напрасно! Я прекрасно знаю, на что способен мой бывший муж. И его обещание заставить меня горько плакать — не пустая угроза.

— Ты не удалила его сообщения? — спрашивает Андрей.

— Нет, конечно, как ты и сказал. И камеры засняли его показательное шоу.

— Хорошо. Мы его посадим. Жаль, не я лично, но по моим крючкам Новикова легко докопается.

— Посадим? Ты серьезно? — я даже поднимаюсь, чтобы заглянуть в его глаза. — За угрозы?

— Причем здесь угрозы? А, нет, я не об этом. Но о них тоже расскажи юристу.

— Ты думаешь… он совершит преступление, и тогда… — мой голос выдает мое состояние, я напрочь забываю, что мы не одни. — Нужно чтобы он что-то сделал мне, да?

— Ты с ума сошла? — обрубает Андрей, хмурясь. — Он тебя пальцем не тронет. — Осадчий снова обнимает меня и крепко прижимает к себе, почти до хруста косточек. — Никто тебе ничего не сделает, это даже не обсуждается.

— Лидия Николаевна, только через мой труп, — не оборачиваясь, добавляет с переднего сиденья Богдан.

— Только через наши с Богданом трупы, — повторяет Андрей.

— Меня тоже запишите! — робко встревает водитель. Его неуверенный голос разряжает обстановку, мы трое не сдерживаем смешков. В зеркале заднего вида я вижу, как густо краснеет водитель, который сам не понял, как вылез на передовую.

Осадчий просит включить музыку, с Лешей они понимают друг друга с полуслова, и дальше мы едем, слушая что-то из современной классики. Прибываем в поселок около десяти вечера, за окном давно темно, редкие фонари освещают ровную, как стекло, асфальтированную дорогу, по обочинам скопились горы белого снега, над головой раскинулось звездное небо. Мы в каком-то элитном дачном поселке, улица состоит сплошь из огромных кирпичных коттеджей, окна верхних этажей выглядывают из-за высоченных заборов. Шлагбаум, охрана, освещение — все говорит о полной безопасности.

С одной стороны, мне немного жутковато — я единственная девушка в компании трех мужчин, ни одна живая душа не знает, где я и с кем. С другой стороны — я прекрасно понимаю, что из-за Голубева у меня развилась паранойя и далеко не все мужчины на этой планете мечтают переспать со мной.

Осадчий, правда, мечтает, сто процентов, вон как обнимает всю дорогу, трется губами о мою макушку. Его пальцы периодически сжимаются в кулаки — несмотря на наличие телохранителя, он никак не может расслабиться.

Когда мы заходим в потрясающий, как из доброй сказки, дом, я, наконец, вижу его лицо в ярком освещении и поражаюсь — Андрей, оказывается, в бешенстве. Клянусь, я ни разу не видела его таким, хотя мне казалось раньше, что он меня ненавидит и всячески это демонстрирует при любом удобном случае.

Ничего подобного. Вот сейчас он действительно ненавидит. Глаза потемнели и как будто из-за череды бессонных ночей впали, взгляд тяжелый, челюсть напряжена так, что ходят желваки.

Меня осеняет, что на самом деле прячется за его спокойными советами и уместной отстраненностью. После сообщений от Влада Андрей опасается, что у него может сорвать крышу. Либо он проведет эту ночь со мной, либо натворит непоправимых глупостей.

Не сдержавшись, он повышает голос в телефонном разговоре:

— А что, без меня этот вопрос решить невозможно? Нужно именно сейчас, в половину одиннадцатого, мне лететь в офис? Вот именно, я позвоню завтра. До свидания, — потом поворачивается ко мне: — Это по работе, извини. Смотри, вон лестница на второй этаж, там спальни. Эта — ведет в подвал. А здесь гостиная.

Он старается придать голосу веселые интонации, рассказывает, что дача принадлежит родителям его партнера в фирме, просит, чтобы я чувствовала себя как дома. Это совершенно особенное место — очень любимое, и чтобы я не сомневалась — здешние двери открыты только для членов семьи и ближайших друзей.

Пересылая ему сообщения Влада, я провоцировала его на реакцию. Я хотела от него защиты, каких-то действий немедленно, а не через месяц. Да, делала это умышленно, но сейчас я впервые задумываюсь о том, к чему это может привести.

— Андрей, у тебя все хорошо на работе? — спрашиваю на всякий случай.

— Как обычно. А у тебя?

— И у меня. Ты нервничаешь, вот я подумала, вдруг что-то стряслось?

Он подходит к окну, я присоединяюсь, и мы оба смотрим на заснеженный двор. Я робко беру его руку, он не отвечает на рукопожатие, но и не отталкивает меня.

— Я не думал, что он припрется, — обнимает меня одной рукой. — Я ему запретил до февраля соваться к тебе. Черт, я не знаю, как будет лучше. Я опасаюсь, что если выдам нас открытой агрессией, ответка не заставит себя ждать. Но ничего не делать тоже нельзя, он меня вынуждает.

— Все хорошо, со мной был Богдаша.

— Я знаю, что с тобой был Богдаша, — отвечает резко. — Я ему плачу, чтобы он был всегда с тобой. Если бы его в этот момент не было, он бы до конца жизни не смог устроиться даже охранником в чмошный супермаркет.

— Мой грозный Андрей Осадчий, — тяну я, улыбаясь. Кладу ладонь ему на плечо, но он дергается, будто пытаясь стряхнуть, потом поспешно берет мою руку и прижимает тыльной стороной ладони к губам, целует.

— Прости. Взбесили его смс-ки, скоро он сам будет горько плакать, — смотрит вдаль. — Меня нервируют заминки. Обычно людям есть что терять. Они ведут себя осмотрительно. Они слушаются, если объяснять доходчиво. Их можно напугать. Этот же склонен к импульсивным поступкам. Он всегда был таким?

Мне кажется, или слова звучат как укор? Я растерянно пожимаю плечами: когда мы были женаты, он, конечно, не угрожал мне. А когда я отчитывала его за пьянки, он на коленях вымаливал прощение. Кошмар начался, как только я решила развестись.

— Тебе не стоит на него срываться, — говорю я серьезно. Он бросает на меня беглый взгляд. Понятно, как это выглядит: я его накручиваю и тут же пытаюсь успокоить. — Он, я уверена, не ожидал, что со мной будет Богдаша. А так — ну пусть ходит, крушит мебель, подумаешь… Вызову полицию, пусть оплачивает убытки, если испортит что-то ценное.

— Мы посадим его по закону, — говорит Андрей. — За то, что он сделал, его место в тюрьме. Если закон нам не поможет, я решу как-нибудь иначе.

— Андрей, — мне становится страшновато от его интонаций, я легонько прошу его повернуться, привстаю на цыпочки и целую в губы. Они у него обветренные, жесткие, хочется смягчить и обласкать. — Покажи мне дом, пожалуйста.

Глава 31

Здесь и правда довольно мило. На всех горизонтальных поверхностях расставлены десятки статуэток, сувениров, рамок с фотографиями. На полу разложены коврики будто ручной работы, такие делала моя бабушка в деревне. К холодильнику магнитиками прикреплены детские рисунки. Мебель, шторы, цвета — все подобрано по хозяйскому вкусу, а не безлико для сдачи в аренду.

Телохранитель докладывает, что дом безопасен, — это совершенно ни к чему, но Богдан не может выполнять работу вполсилы, он начеку каждую секунду. Андрей отправляет его к водителю в соседний домик для гостей.

— Я в восторге от дома, Андрей! — говорю, с восхищением рассматривая старомодную тканевую люстру над головой. Где они такую взяли?

— Да, мы мечтали в студенчестве закатить здесь шикарную вечеринку и позвать всех красивых девчонок и молоденьких преподавательниц из универа, — рассказывает Осадчий с хитрой улыбкой, его интонации наконец-то становятся легче, взгляды — добрее, — и сильно обижались, когда родители Глеба категорически отказывали. Сейчас, когда мы стали старше, оба понимаем, что это было бы лишним.

— Твой друг не против, что ты здесь со мной?

— Нет, конечно. Он знает, что у меня все под контролем, — он по-хозяйски заходит в котельную, добавляет отопления, затем разжигает камин в гостиной. — Иногда я привожу сюда родителей, они жуткие домоседы — если их не сгрести в охапку, могут за год ни разу не свернуть с маршрута работа-дом-пятерочка. А здесь им нравится.

— У тебя много друзей?

— Нет. Да и с тем же Казаковым бывали разные времена, мы же работаем вместе, а это чревато. Но обычно нам удается выплывать.

Пока я привожу себя в порядок с дороги, Андрей разбирается, как включить двухметровую елку в гостиной у камина. Я помогаю ему вскипятить чай, сполоснуть от пыли бокалы, в которые он разливает вино.

К половине двенадцатого нам удается организовать уютную полянку у камина. Мы пододвинули два кресла поближе, поставили столик между ними. Я вытягиваю ноги в шерстяных носках, наслаждаясь живительным теплом от огня, Андрей дважды ходит курить.