– Я попытаюсь. Я… Я не контролирую это, папа. Все не так. Пока что. Прости. – Вздохнула я. – А ты… злишься?

– В какой именно части я должен злиться? На тот факт, что моя дочь хочет лучше понять свое прошлое и, по всей видимости, я где-то облажался, раз она не осмелилась спросить меня о своей матери, или на то, что ты только что подарила мне то, о чем я мечтал с того дня, когда ты перестала разговаривать?

– Первое. Определенно первое, – засмеялась я.

Между нами капала меланхолия. Это очень важный момент. Вершина горы. Я разговариваю с отцом, говорю ему, что знаю, что моя мама умерла. А он не выглядит удивленным. Кстати, почему он не выглядит удивленным?

Будто прочитав мои мысли, он откашлялся и посмотрел вниз.

– Ты знал о Вал, – сказала я. В моем голосе не было обвинения.

Он кивнул.

– Это было излишним, воспитывать ее после стольких лет. Плюс она так сильно тебя ранила, что я не могу заставить себя думать о том, что случилось бы, если…

– Все нормально, – я перебила его. Я все поняла.

– Господи. – Он покачал головой, снова обнимая меня. – Твой голос. Он прекрасен.

– Я люблю тебя, – прошептала я ему в костюм. В моих словах есть жизнь, значение и пульсация. Я сказала их снова. – Я люблю тебя, папа. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Он поднял меня на руки, словно маленькую девочку, вращаясь на месте и зарываясь носом в мои волосы. Слезы катились по нашим лицам. Из ручки вытекли последние чернила, оставляя отметку в наших жизнях навсегда на папином ковре. Я знаю, и это заставляет трепетать мое сердце, что он никогда не поменяет этот ковер.

Он будет смотреть на него каждый день, вспоминая то, как все случилось, и беречь его.

– Я тоже люблю тебя, малышка.

Глава 14

Найт

– На кухонной стойке аптечка и ибупрофен. Дорогу ты знаешь, если тебе что-то понадобится, то спроси у Вона. Или позвони. Можешь также звонить мне.

Эмилия, старшая сестра мамы и мать Вона, практически выставила меня за дверь, копаясь в бумажных пакетах, которые она принесла для мамы. Она выглядела уставшей, взволнованной и больной. Я сплюнул в одно из растений около нашей двери, игнорируя исходящее пульсирующее тепло от тела.

– Напомните мне, почему меня снова выгоняют из собственного дома?

– У тебя вчера была температура. Ты не здоров. Ты же знаешь, что ты не можешь быть рядом с ней.

– Хорошо. Я займу комнату для гостей внизу. Я не уйду никуда от мамы.

– Я займу комнату для гостей.

Эмилия наконец-то достала пачку чипсов из пакета. Соленые снеки хорошо действуют на маму. Она потеряла слишком много натрия.

– Я хочу позаботиться о своей сестре. Кроме того, если ты займешь комнату внизу, то это не отменяет того факта, что у тебя грипп. Ты ходячая инфекция, прости за прямоту.

Я пожал плечами.

– Называли и похуже.

– Я обещаю, что буду держать тебя в курсе. Я сделала куриную лапшу для тебя. Контейнер стоит рядом с другими продуктами. Я попрошу твоего дядю доложить мне, если ты не притронешься к супу, это не шутки. Не волнуйся, милый. Она поправится.

– Она не может поправиться, – грустно улыбнулся я, в глазах потемнело. – И вы и я знаем это, тетя Эм.

* * *

Эмилия сглотнула и посмотрела вниз. Почему люди всегда это делают? Смотрят вниз, когда все становится слишком реальным? Что такого в земле, кроме скорой могилы моей матери?

– Но ей может стать хуже, – прошептала тетя Эм.

Затем она вошла в дом, но, прежде чем закрыть дверь прямо у меня перед носом, она прошептала:

– О, и я не уверена, каково текущее положение дел, но если ты решишь вытащить голову из задницы и навестить Луну, то, пожалуйста, передай ей мои соболезнования и дай ей знать, что я здесь, если она нуждается во мне.

Я уже уходил, когда резко обернулся и толкнул дверь назад.

– Соболезнования? – Я почувствовал, как глаза вылезают из орбит.

Эмилия уронила бумажный пакет, персики и чеснок покатились по полу.

Наши родители отказывались понимать, что мы с Луной больше не были лучшими друзьям или кем они нас там еще считали. Но это не волнует меня настолько сильно, как упоминание того, что что-то случилось. Соболезнования могут означать только одно.

– Что произошло? – Я схватился руками за дверь, намекая на то, что она не избавится от меня, пока не объяснит.

Я пылал от злости, словно тысяча солнц во всей галактике. Температура появилась из ниоткуда. Вон говорит, что это из-за то, что я почти взорвался, наблюдая за поцелуем Дарьи и Луны той ночью.

Когда тетя Эмилия не ответила, я прошел в дом, игнорируя головокружение. Посмотрел ей в лицо и прошипел сквозь зубы.

– Говорите.

Я знаю, что если бы дядя Вишес узнал о том, как агрессивно я веду себя с ней, то кастрировал бы меня и сделал сережки из моих яиц.

Челюсть Эмилии сжалась, и она прорычала:

– Отошел, мальчишка.

А может, ей и не нужен дядя Вишес, чтобы сделать сережки.

Я решил сделать шаг назад, так как это самый быстрый способ добиться хоть чего-то.

– Ее биологическая мать, Вал, умерла.

– Господи. – Я закрыл рот, проведя ладонью по лицу. – Как она справляется?

Лунный свет абсолютно непредсказуема, когда дело доходит до Вал, так что я не представляю себе уровень ущерба, с которым она справляется. Я просто знаю, что она искала Вал и нашла – вероятно, не в том состоянии, которого ждала.

– Я думала, что это ты меня просветишь. Эди наняла частного детектива. И вот, с чем он вернулся, – вздохнула Эмилия. – И как ты не в курсе этого, Найт? Вы же всегда были словно близнецы.

Близнецы, ага. Надо увидеться с Луной. Сейчас же.

Хотя подождите – надо ли? Потому что последний раз, когда мы виделись, она наорала на меня.

Да.

Нет.

Мне надо.

Кризис превосходит все. Даже мое раздутое эго.

Чеееерт.

Она быстро исправилась:

– Родственными душами.

– Спасибо за то, что сделали все страшнее.

– Она нуждается в тебе.

– Не повезло.

Я могу быть упрямым ублюдком. Или нет? Не с Луной?

Дерьмо. Мне нужно печенье с предсказанием, чтобы принять решение за себя самого. Ну или что-то подобное.

– Это могла быть обычная интрижка в колледже. Что случилось на самом деле, Найт?

Все. Все случилось.

Луна сделала шаг вперед. А я остался позади. Маме стало хуже. Дикси здорова, настойчива и ужасающе жива. По-видимому, у Бога извращенное чувство юмора и все шутки достались мне.

Эмилия взяла мое лицо в свои ладони и приблизилась. Я на целых полторы головы выше, но она компенсирует каждый сантиметр своим выражением лица. Глазами. Они как океан в идеальный летний день. Ровные, голубые и спокойные, несмотря на все, что подбрасывает жизнь.

– Ты такой упрямый. Такой… ограниченный во взглядах. Такой…

– Мудак? – безразлично подсказал я.

– Мальчишка. – Она сдержанно улыбнулась. – Мы с Розой всегда думали, что у нас будут девочки.

Я ничего не мог с собой поделать и усмехнулся, в основном потому, что у них были только мальчики. И мы самые гормонально нестабильные существа на свете. Иногда я интересуюсь, в моих венах кровь или сперма.

– Простите, что разочаровали. И, кстати, я усыновлен. У мамы, по крайней мере, был выбор.

– Ты несомненно рожден Коулом, Найт. Ты не был выбором – ты судьба.

Я отмахнулся от нее. Мама и Эмилия всегда имели тенденцию раздувать это «мы», когда дело доходило до слова на У (усыновление). Я никогда не понимал, почему они так переживают из-за этого. Они же не потрахались с кем-то случайным и отдали меня.

– Кстати, об усыновлении, вы уверены, что ваш сын на самом деле ваш? Потому что вы разные, как масло с водой. – Я попытался вырваться из ее объятий, но сестры Леблан, несмотря на свою крошечность, обнимали как борцы на Олимпийских играх.

– Да. У меня есть четыре шрама, доказывающее это.

– Держу пари, что он вырезал свое имя и на стенках вашей матки, предупреждая потенциальных братьев и сестер. Ублюдок.

Тетя Эм рассмеялась, ее голубые глаза заблестели от радости. У нее смех мамы, и я могу представить, как заставляю ее смеяться, когда моей мамы не будет рядом. Просто чтобы насладиться.

– Что веселого? – вздохнул я, наконец-то отдаляясь от нее.

– Не думала, что ты скажешь «матка» вслух.

Дерьмо.

– Простите. Мои фильтры сломались.

– Манеры тоже. Ты знаешь, что я люблю тебя как сына, но тебе надо унести свою задницу отсюда, – сказала она.

Да. Я знаю. Но я чувствую себя преданным только маме и особенно злопамятным по отношению к остальному миру.

– У меня только одна мама.

* * *

Горю.

Я горю.

Как будто я на каникулах в аду.

Я проснулся, одеяло облепило мое тело, приклеилось из-за холодного пота. Все вокруг влажное, на секунду мне показалось, что я обмочился в кровати. Я поднял руки к голове и понял, что волосы мокрые, будто я только вылез из душа.

Я выскользнул из кровати в гостевой Спенсеров, все еще одетый в черные спортивные штаны от Тома Форда, взял сигарету и зажигалку с прикроватной тумбочки. Я сунул ноги в тапки. Даже не стал напрягаться и надевать футболку. Пошел на кухню за стаканом воды, а потом собирался выйти на веранду покурить, но как только я вылез из кровати, то прошел мимо кухни ко входной двери, толкая ее как лунатик.

Еще больше плохих идей, придурок?

Свежая кровь пробежала по венам, когда я забирался к окну Луны впервые за несколько месяцев, долбаный Ромео в комедийной истории, которая стала трагедией. Она дала понять, что ничего не хочет делать со мной. А я дал понять, что мне все равно.