Я не носила нижних юбок. Принципиально. Я их презирала. Они всегда запутывались у меня вокруг лодыжек, разве что иногда поддевала те, которые были куплены в годы юности, а теперь ужасно жали в талии.

 — Но я не смогу и шагу ступить, если надену их!

 — Смысл не в том, чтобы расхаживать, а в том…

 — То есть, я должна буду стоять на месте? Но для чего я тогда вообще иду на этот званый ужин?

 — Это к делу не… – Он вдруг с большим интересом уставился куда-то прямо мне под грудь. – Это… Кстати, что это такое? Я имею в виду это большое пятно у вас на лифе.

 Я попыталась взглянуть на себя, но мне мешала грудь.

 — Затрудняюсь ответить.

 Взяв карманную лупу, которую мистер Тримбл оставил на столе, я приложила к ней с обратной стороны книгу. Наведя ее на свою грудь, я сразу же узнала пятно по отражению.

 — Это – капелька черной туши. Обычно я надеваю халат, когда работаю с иллюстрациями, но в тот день в минувшем месяце…

 — Черная тушь? – В голосе мистера Тримбла прозвучало неприкрытое негодование. – Ваше платье безнадежно испорчено.

 Я презрительно фыркнула:

 — Ничего страшного. Я приобрела его всего несколько лет назад. И до сих пор это платье меня вполне устраивало.

 — Если пятно не удастся вывести, платье погибло безвозвратно.

 — Что ж, сегодня его вывести уже не удастся, к тому же, оно совсем маленькое. – Я вновь взглянула на отражение в карманном увеличительном стекле. – Оно лишь немногим больше моего большого пальца. Самое обыкновенное пятнышко, и я, честно говоря, не совсем понимаю…

 — В таком случае сделайте нам всем одолжение и накиньте нечто вроде мантильи. У вас ведь есть мантилья, не правда ли?

 — Есть. Разумеется, есть.

 Адмирал прочистил горло. Лицо его побагровело.

 — Если мы не поспешим, то непременно опоздаем, а, как известно, точность – вежливость королей.

 Взбежав вверх по лестнице, я сорвала с крючка свою накидку, а заодно надела и нижнюю юбку.

 В передней мистер Тримбл остановил меня, положив мне руку на локоть. Развязав ленты, которыми шляпка крепилась к моей голове, он снял ее:

 — Это – шляпка для прогулок в карете.

 — Этого не может быть. Для чего, спрашивается, я бы покупала шляпку для прогулок в карете, если у нас нет экипажа? Это просто верх нелепости.

 — Просто такую шляпку следует надевать для дневной прогулки вместо… Не обращайте внимания. Вам лучше пойти совсем без нее. Разве что… – Он увлек меня в малую гостиную и подвел к комнатному застекленному террарию, в котором я выращивала фаленопсисы[26]. Приподняв крышку, он безжалостно сорвал один из них.

 — Но это… это мои орхидеи! Я была бы чрезвычайно вам признательна, если бы вы не утруждали себя заботой о вещах, кои… кои вас совершенно не касаются! – Я выращивала их несколько месяцев, чтобы иметь живой образец, с которого можно было бы рисовать иллюстрации с натуры. Но, пожалуй, теперь это уже не имеет большого значения, раз уж мне вообще не доведется более рисовать ничего и никогда.

 А он бесцеремонно воткнул цветок мне в волосы над ухом:

 — Как мы с вами договорились, мисс Уитерсби, это я вам помогаю, причем во всем.


* * *

 Преимущество цветка над шляпкой заключалось в том, что он был намного легче. Но даже при этом я не могла заставить себя простить мистера Тримбла за то, что он погубил мою орхидею.

 В пути на званый ужин адмирал, что называется, накручивал себя, пока не впал в состояние угрюмого беспокойства. Как правило, это предшествовало рассуждениям о политике империи в общем или политике правительства в частности, которую он полагал ошибочной. Но, когда мы свернули с дороги на подъездную аллею, он вдруг сделал весьма неожиданное заявление:

 — В высшем свете есть одно правило, которое мы называем золотым, моя дорогая. Веди себя с другими так, как ты хотела бы, чтобы они вели себя с тобой.

 Всего одно? Я почувствовала, как уходит охватившее меня напряжение.

 — Я постараюсь иметь это в виду.

 Нас встретил ливрейный лакей, и меня провели в комнату, где я могла бы оставить свою мантилью. Вспомнив о том, как отозвался о пятне на моем платье мистер Тримбл, я решила оставить накидку при себе. Но слуга не понял моих желаний, вследствие чего воспоследовала недолгая борьба за мантилью, из которой, впрочем, я вышла победительницей.

 После того как я присоединилась к адмиралу, нас пригласили подняться по лестнице и вскоре мы оказались у распахнутых дверей в залу. По обеим сторонам большой комнаты тянулись окна, украшенные вычурными красными портьерами. Они были раздвинуты и перехвачены толстыми золотыми шнурами с кисточками на концах. С кессонного потолка[27] свисали три люстры, в которых горело никак не меньше сотни свечей. Комната была полна людей, снующих из конца в конец или стоящих группами и о чем-то беседующих.

 Когда мы двинулись через залу, адмирал обратил мое внимание на хозяев вечера, чету Биквитов. Будучи лет на десять моложе адмирала, невысокого роста, с апоплексического цвета лицами, супруги чрезвычайно походили друг на друга. Затем он представил меня нескольким гостям, и я отметила про себя, что его требования относительно пышности платья или наличия на нем хотя бы блесток не были столь безосновательными, как я полагала ранее. Мои юбки выглядели увядшим цветком в сравнении с этим предметом туалета у прочих дам. Хотя многие из них предпочли обнажить плечи, я была рада своим длинным рукавам и отсутствию выреза на груди, равно как и тому, что не отказалась от мантильи, поскольку окна в комнате были настежь распахнуты, впуская холодный ночной воздух.

 К тому моменту, как мы оказались в противоположном конце залы, мистер Биквит затеял оживленную дискуссию о собаках и их содержании с некоторыми из многочисленной компании джентльменов, прибывших к нам из Лондона поохотиться. Я уже совсем было вознамерилась объяснить одному из них, что необходимо соблюдать бо́льшую осторожность в отношении местной флоры, когда адмирал взял меня под руку и представил миссис Биквит.

 — Мисс Уитерсби?

 До сих пор мне казалось, что моя фамилия не вызывает у людей трудностей с произношением… хотя в ее случае это, скорее всего, объяснялось тем, что у нее были проблемы со слухом. Посему, отвечая, я повысила голос:

 — Совершенно верно.

 — Полагаю, что до сих пор не встречала никого, кто был бы настолько уверен в своем полном праве нарушать общепринятые нормы поведения.

 Я улыбнулась:

 — Благодарю вас.

 Она презрительно фыркнула и отошла, оставив меня весьма довольной исходом нашей пикировки. 

ГЛАВА 6

 Адмирал увлек меня за собой в сторону пожилого мужчины, рядом с которым стояла какая-то девушка. Когда мы приблизились, он представил их как мистера Темплтона с дочерью, мисс Темплтон. Я пришла в нешуточное смятение, сообразив, что именно она была тем идеальным образчиком, по которому следовало судить и всех нас, кто сейчас находился в зале. Вдобавок общепринятые правила ботаники вдруг показались мне крайне несправедливыми.

 Над ушами ее белокурые волосы были завиты мелкими обильными кудряшками, а на затылке собраны в большой узел, щедро украшенный вплетенными лентами. Платье на ней было розового цвета того оттенка, что свойствен мальве[28] или алтею[29], но ткань была расшита цветами и ягодами земляники, привитыми почему-то к виноградным лозам. Вглядевшись в узор попристальнее, я заподозрила, что и цветочные лепестки изображены неверно. Если бы она постояла смирно хотя бы минуту, я бы могла судить об этом с уверенностью.

 Девушка улыбнулась, когда адмирал представил нас друг другу. Затем он заговорил с ее отцом, а она повернулась ко мне:

 — Очень рада познакомиться с вами, мисс Уитерсби. Должна признаться, что почти уверена в том, будто где-то я вас уже видела.

 — Быть может, где-нибудь в поле или на лугу.

 — В поле? О каком поле вы говорите?

 — Трудно сказать что-либо определенное. Я бываю на многих. – Похоже, что у земляничных цветков на ее платье было по пять лепестков, а у некоторых – даже шесть! Теперь я видела их совершенно отчетливо. – Каждое утро я отправляюсь на прогулку, чтобы собрать новые образцы.

 — Я тоже! То есть, не каждое, конечно. А если говорить совсем уж откровенно, то и не часто, но случалось. Раз или два. Знаете ли, ботаника сейчас – последний писк моды, а мне так нравится быть в курсе последних ее веяний!

 И тут я услыхала собственный вздох:

 — С моими прогулками покончено, увы. По крайней мере, пока. Мой отец решил, что я должна выйти замуж. Он боится, что я становлюсь слишком старой для подобных вещей.

 — Мой тоже. Но… сколько же вам лет в таком случае?

 — Мне только что исполнилось двадцать два.

 Она озабоченно нахмурила лобик.

 — Но вы и впрямь староваты! Как же вам удалось так долго оставаться вне общества?

 — Похоже, моего отсутствия никто не заметил. – И до настоящего момента это не имело никакого значения.

 — Иногда мне тоже хочется, чтобы на меня не обращали внимания!

 — Во всем виноват адмирал. Он убедил отца в том, что выйти замуж – мой долг.

 — Мой отец говорит в точности то же самое. Долг – это тяжелая ответственность, вы не находите?

 — Я ничуть не возражаю против замужества, если только речь идет о других. Быть может, когда-нибудь я бы и сама задумалась о браке, но сейчас мне надо править гранки, писать книги, оплачивать счета и… и, самое главное, кажется, никто не понимает, что если этим не буду заниматься я, то всякая работа вообще остановится.

 Моя собеседница кивала головой с таким видом, будто прекрасно понимала меня.

 — Кто-нибудь поймет это, причем весьма скоро.